Осецкий, Александр Викторович

Александр Викторович Осецкий (укр. Олександр Вiкторович Осецький; 24 июля 1873 — 26 февраля 1936, Париж) — российский и украинский военачальник. Генерал-майор русской армии, генерал-хорунжий армии Украинской народной республики (УНР).

Семья и образование

Происходил из дворян Волынской губернии. Окончил Полоцкий кадетский корпус (1892), Павловское военное училище (1894), 2 класса Николаевской академии Генерального штаба (1900; по второму разряду), Санкт-Петербургский археологический институт (1903), Офицерскую стрелковую школу (1912).

Русский офицер

Служил в 59-м пехотном Люблинском полку (Одесса). С 1900 — младший адъютант штаба 15-й пехотной дивизии. В марте-мае 1902 — младший офицер 6-го Финляндского стрелкового полка. С мая 1902 — адъютант Офицерской стрелковой школы. В 1904 переведён в лейб-гвардии Санкт-Петербургский полк с оставлением адъютантом школы. С 1907 — командир роты лейб-гвардии Преображенского полка. В 1909 произведён в гвардии капитаны. После окончания Офицерской стрелковой школы преподавал в ней.

Участник Первой мировой войны. В 1914 — подполковник 6-го гренадёрского Таврического полка, временно командовал полком. В ноябре 1914 за отличие произведён в полковники и назначен командиром 3-го гренадёрского Перновского полка. В боях был дважды контужен, награждён Георгиевским оружием (1914). С февраля 1917 — командир бригады 31-й пехотной дивизии, с мая 1917 — бригады 2-й гренадёрской дивизии Гренадёрского корпуса. Генерал-майор.

Был одним из руководителей украинского движения в Гренадёрском корпусе. В ноябре 1917 вместе с капитаном Александром Удовиченко был вынужден покинуть корпус из-за угрозы расправы с ними со стороны солдат-большевиков.

Украинский военачальник

Прибыл в Киев в распоряжение Центральной рады и был назначен начальником 4-й Украинской дивизии 2-го Сечевого Запорожского (51-го армейского) корпуса, находившейся на фронте. В должность не вступил, оставшись в Киеве при военном министерстве Центральной рады. Во время взятия Киева большевистскими войсками был причислен к Гайдамацкому кошу Слободской Украины, созданному под руководством Симона Петлюры. С 12 февраля 1918 — начальник Украинского Генерального штаба, с 5 марта 1918 — начальник Главного штаба УНР.

После прихода к власти гетмана Павла Скоропадского продолжил военную карьеру. В апреле-июне 1918 — командир Полтавского (затем — 6-го) корпуса армии Украинской державы. Однако Скоропадский ему не доверял, подозревая в нелояльности. С июня 1918 — начальник корпуса железнодорожной охраны, находившегося в стадии формирования. В этом качестве сформировал резервный полк, включив в него оппозиционно настроенных по отношению к гетману людей, а также небольшие отряды на всех узловых станциях.

Стал одним из первых военачальников, поддержавших антигетманское восстание в конце 1918, фактически возглавил военный штаб восстания, использовал подчинённые ему силы для поддержки повстанцев, что способствовало их успеху. С 15 ноября 1918 — наказной атаман (командующий войсками) УНР и, одновременно, начальник Генерального штаба войск Директории. Выступал за оборону по всем азимутам — против большевиков, польских войск, белой армии и белых казачьих войск — с тем, чтобы не заключать союз ни с одной из противостоящих Украине сил. Первоочередной задачей считал борьбу против польских войск. Такая ситуация способствовала изоляции УНР, вынужденной вскоре вести войну одновременно с несколькими противниками.

С 22 января 1919 — заместитель военного министра УНР и, одновременно, главный инспектор войск УНР. С 7 апреля 1919 — командующий Холмской группой Действующей армии УНР и временно исполняющий обязанности наказного атамана. Весной 1919 выступал за перемирие с большевиками и концентрацию всех сил на польском фронте. После разгрома Холмской группы польскими войсками занимал лишь должность наказного атамана (с 17 мая 1919), от которой был освобождён 26 июля 1919. Многочисленные неудачи армии УНР привели к завершению его карьеры военачальника.

В июле 1919 генерал Осецкий был назначен военным советником миссии УНР в Италии, но из-за отсутствия средств для работы миссии остался в Каменец-Подольском, где проживал как частное лицо. В декабре 1919 в результате наступления Красной армии переехал на территорию, занятую польскими войсками. 26 апреля 1920 главный атаман УНР Симон Петлюра назначил его своим представителем при начальнике Польского государства Юзефе Пилсудском.

Эмигрант

В эмиграции генерал Осецкий жил в Польше, Бельгии, а с 1923 — во Франции.

Библиография

• Тинченко Я. Офiцерський корпус Армii Украiньскоi Народноi Республiки (1917—1921). — Кн. 1. — К., 2007. — С. 316—317.
• Савченко В. А. Симон Петлюра. — Х., 2004. — С. 195, 217, 274.
• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=1848 Осецкий, Александр Викторович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»

Отрывок, характеризующий Осецкий, Александр Викторович

Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.