Осиповичское гетто

Осиповичское гетто
Символический памятник убитым евреям - узникам Осиповичского гетто. Установлен на еврейском кладбище Осиповичей.
Местонахождение	Осиповичи Могилёвской области
Период существования	начало июля 1941 — 5 февраля 1942
Число узников	420-450
Число погибших	440
Председатель юденрата	Афроим Хавкин
Осиповичское гетто на Викискладе

Осипо́вичское гетто — (июль 1941 — 5 февраля 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев города Осиповичи и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.

Оккупация Осиповичей

Согласно довоенной переписи населения 1939 года, в Осиповичах проживало 1 694 евреев, составлявших 12,34 % от общего числа жителей города. Первую бомбардировку Осипович фашисты произвели ночью с 22 на 23 июня 1941 года, и семьи многих евреев, спасаясь, ушли в близлежащие деревни.

Город был оккупирован 30 июня 1941 года подразделениями 2-й танковой группы Гудериана. Территория Осиповичей вошла в зону армейского тыла группы армий «Центр». Оккупация длилась 3 года — до 28 июня 1944 года.

Перед созданием гетто

После оккупации в Осиповичский район прибыли нацистские карательные органы — зондеркоманды, тайная полевая полиция (ГФП), полиция безопасности и СД, жандармерия и другие. Немецкие военные полевые и местные коменданты пользовались неограниченной властью. Бургомистром одно время был Язвинский, бывший старший агроном Липеньской МТС. Начальником полиции Осиповичей и района был назначен Французенко, до войны работавший начальником паспортного стола в райотделе милиции.

Одним из первых мероприятий оккупантов в рамках нацистской программы уничтожения евреев стало проведение регистрации евреев. Её осуществление возлагалось на юденрат («еврейский совет»), насильственно организованный нацистами. Еврейский совет Осиповичей состоял из трёх человек (установлен только один из них — Афроим Хавкин, работавший до войны главным бухгалтером военторга). Юденрат был назначен немецкой комендатурой по рекомендации бургомистра города Горанина, который до войны был техником-строителем Управления военно-строительных работ № 76 в Осиповичах.

Создание гетто

В начале июля 1941 года евреев - 420-450 человек - переселили в южную часть города. В гетто входили улицы Коммунистическая, Чумакова, Октябрьская, Горького, Рабоче-крестьянская, Полевая, Калинина, Серова от улицы Р. Люксембург до улицы В. Хоружей и полностью улицы К. Либкнехта, Абросимова (бывшая Красноармейская), Социалистическая, Революционная, К. Маркса, Промышленная, Протасевичская. Евреи, жившие в других частях города, были переселены в этот район на улицы Октябрьскую и Промышленную (ныне ул. Голанта). 39 евреев были пригнаны в Осиповичи из деревни Липень, содержались в лагере военнопленных и гражданских лиц, и использовались на тяжёлых работах.

Условия в гетто

В домах гетто соорудили двухъярусные нары. Узники гетто находились в чрезвычайной тесноте, еды не получали, и были вынуждены обменивать вещи на продукты.

Осиповичских евреев оккупанты заставили под угрозой смерти носить желтые метки округлой формы диаметром 8-10 см на одежде на левой стороне груди и спины. Евреи полностью лишались прав личности. Им запретили появляться в общественных местах — в том числе на рынке, учить детей в школе, разговаривать с нееврейским населением и даже просто приветствовать неевреев, ходить по тротуарам, собираться на улицах больше чем по 3 человека. Тех, кто не выполнял эти ограничения, ожидало единственное наказание — расстрел.

Каждое утро всё трудоспособное население гетто отправлялось на тяжелые и грязные принудительные работы, заключавшиеся в разборе разрушенных казарм, домов, на железнодорожную станцию и другие объекты. Действовал комендантский час — после 18:00 на улицу выходить запрещалось.

Уничтожение гетто

Массовое уничтожение еврейского населения началось осенью 1941 года. Первое массовое убийство (которые нацисты называли эвфемизмом «акция») немцы провели 11 октября 1941 года. Скрывая свои планы, оккупанты собрали трудоспособных узников якобы на работу, и, доставив их в Южный военный городок, расстреляли и зарыли в заранее подготовленных ямах.

В гетто остались женщины с детьми и старики. Полностью гетто было уничтожено 5 февраля 1942 года. Последних узников расстреляли на еврейском кладбище. Всего были убиты 440 человек.

Документально подтвержденная цифра расстрелянных значительно ниже довоенной численности евреев Осипович. Вероятно, уничтожено больше евреев, что подтверждают и очевидцы событий, называя в числе мест расстрелов не только военный городок и еврейское кладбище, но и поселок Советский и так называемый «Треугольник» (район улиц Р. Люксембург, Люлькова, Луговая).

Сопротивление в гетто

Тяжелые условия существования в гетто вынуждали часть узников к пассивному противостоянию. Семья врачей Чернецких (Григорий и Фаина) покончили с собой, оставив записку: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях». Во время расстрела 11 октября 1941 года смогли бежать Хавкин Афроим (член юденрата], Дурец Михаил и Файн Яков. Хавкина нацисты застрелили, а Дурец и Файн попали в партизанский отряд. Ещё до расстрела к партизанам ушли: Горелик Мота и Палойко Моисей (отряд № 210), Карасик Хаим (1-я Бобруйская бригада, отряд № 252), Русаков И. Ш. (1-я Бобруйская бригада, истребительный взвод).

Случаи спасения евреев

Ветеринарный врач Алексей Денисов зимой 1942 года под видом родственницы (чтобы кто-нибудь не выдал) вывез из Осипович в Старые Дороги Сарру Григорьевну Утевскую. Спасали евреев также семья Е. И. Хлус из деревни Зборск, В. И. Санкович, семья Николая Николаевича и Ефросиньи Мироновны Силицких, Н. Астапович и Е. А. Гладкая.

Из рассказа средней дочери четы Силицких(Ткачевой Г.Н.):"В нашем доме, в погребе родители по заданию партизанского отряда прятали семью евреев, взрослых и маленьких детей, для дальнейшей переправки их в партизанский отряд. Они поднимались наверх только поздней ночью, чтобы поесть горячего и размяться. Помню в одну из таких ночей мама положила всем, и нам тоже, в тарелки вареную картошку. Я сидела за столом рядом с одной из девочек, ее звали Соня, она была примерно моего возраста, около 8-9 лет, мы все тогда были очень голодными и мне показалось, что мама положила Соне больше картошки, чем мне. Я тихонько спросила маму - почему ей картошки дали больше, чем мне, ведь я ее родная дочь? Мама, Ефросинья Мироновна, ответила мне на это: "Дочушка, я могу положить тебе больше, чем Софочке, но тогда завтра придется тебе весь день сидеть в погребе вместо нее". Этот урок я запомнила навсегда."

Семья Михадюк из Дараганово и Александра Звонник за спасение евреев удостоены почётного звания «Праведник народов мира» от израильского мемориального института «Яд Вашем» «в знак глубочайшей признательности за помощь, оказанную еврейскому народу в годы Второй мировой войны».

Память

На еврейском кладбище Осиповичей в 1968 году установлен памятник погибшим. Здесь же, в 1993 году, перезахоронены останки 76 евреев, расстрелянных в деревне Лапичи.

Источники

• [rujen.ru/index.php/%D0%9E%D1%81%D0%B8%D0%BF%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87%D0%B8 Осиповичи] — статья из Российской еврейской энциклопедии
• [narb.by Национальный архив Республики Беларусь] (НАРБ). — фонд 845, опись 1, дело 60, лист 57;
• Государственный архив (ГА) Могилёвской области. — ф. 852, оп. 1, д. 1, л. 169;
• [shtetle.co.il/shtetls_mog/osipovichi|osipovichi_tragedy.html Трагедия, которую не ждали]
• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, стр. 16 ISBN 9653080105

Литература

• Г. Р. Винница. Холокост на оккупированной территории Восточной Беларуси в 1941—1945 годах. — Мн., 2011, ISBN 978-985-6950-96-7
• Р. А. Черноглазова, Х. Хеер. Трагедия евреев Белоруссии в 1941—1944 гг.: сборник материалов и документов Мн.: издательство Э. С. Гальперин, 1997, ISBN 985627902X
• Л. Смиловицкий, «Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941—1944 гг.», Тель-Авив, 2000

См. также

• Гетто в Осиповичском районе

Отрывок, характеризующий Осиповичское гетто

Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.