Ромеро, Оскар Арнульфо

Оскар Ромеро Óscar Romero<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Девиз: Sentire cum Ecclesia</td></tr>
Архиепископ Сан-Сальвадорский
Рождение:	15 августа 1917(1917-08-15) Сьюдад Барриос
Смерть:	24 марта 1980(1980-03-24) (62 года)
Принятие священного сана:	4 апреля 1942
Епископская хиротония:	23 февраля 1977

О́скар Арну́льфо Роме́ро-и-Гальда́мес (исп. Óscar Arnulfo Romero y Galdámez, монсеньор Ромеро, 15 августа 1917, Сьюдад-Барриос — 24 марта 1980, Сан-Сальвадор) — четвёртый архиепископ Сан-Сальвадорский, застреленный правыми боевиками во время проведения службы, правозащитник. Причислен к Слугам Божьим.

Ранние годы

Оскар Ромеро родился 15 августа 1917 года в многодетной семье телеграфиста Сантоса Ромеро и Гуадалупе де Хесус Гальдамес. Мальчик отличался слабым здоровьем и рос молчаливым и замкнутым.

Закончив три класса государственной школы, где ему хорошо давались гуманитарные предметы и математика, продолжал обучение с преподавателем Анитой Иглесиас, пока ему не исполнилось двенадцать или тринадцать лет. Всё это время отец учил Оскара плотницкому делу, которое, как предполагалось, станет его профессией.

Ромеро с детства любил бывать в церкви. 4 апреля 1942 года в Риме был рукоположен в священники и задержался в Италии, чтобы получить докторскую степень по аскетической теологии. В 1943 году, не закончив работы над диссертацией, он был вызван на родину, куда и отправился с другом и также священником отцом Вальядаресом. На пути в Сальвадор они останавливались в Испании времён Франко и на Кубе, где их задержала полиция и поместила в лагерь для интернированных, так как они прибыли из фашистской Италии. После нескольких месяцев в тюрьме отец Вальядарес заболел, и обоих священников перевели в больницу. После этого им позволили вернуться домой.

Священство

Ромеро получил назначение в муниципалитет Анаморос, но затем переехал в Сан-Мигель, где в течение 20 лет служил приходским священником. Затем был назначен ректором межъепархиальной семинарии в Сан-Сальвадоре. В 1966 году был избран секретарём епископальной конференции Сальвадора. Также стал главным редактором епархиальной газеты Orientación, которая при нём отличалась умеренным консерватизмом и отстаивала традиционное понятие об учительной роли церкви (Magisterium Ecclesiae).

Архиепископство

В 1970 году Ромеро был назначен вспомогательным епископом Сан-Сальвадора, что вызвало некоторое недовольство со стороны более прогрессивной части сальвадорских священников. В декабре 1975-го принял назначение епископом епархии Сантьяго-де-Мария.

23 февраля 1977 года Ромеро стал архиепископом Сан-Сальвадора.

12 марта неизвестными в военной форме был расстрелян друг Ромеро, священник-иезуит прогрессивного толка Рутилио Гранде, организатор христианских низовых общин среди беднейших крестьян. Его смерть оказала глубокое влияние на Ромеро, который позднее сказал: «Глядя на мёртвого Рутилио, я подумал: «Если его убили за то, что он делал, значит, моя очередь идти по этому же пути». Ромеро призывал правительство во главе с Артуро Армандо Молиной расследовать обстоятельства смерти друга, но его требование проигнорировали. В прессе началась кампания против «священников третьего мира», которых объявили виновными в разжигании ненависти и классовой борьбы. Ромеро превратился «из союзника олигархии в красноречивого представителя бедноты».

С невиданным ранее радикализмом он выступал против бедности, социального неравенства, убийств и пыток, что сделало его известным и за пределами страны. В феврале 1980 года ему было присвоено звание почетного доктора Католического университета города Лёвен. Во время поездки в Европу Ромеро встретился с папой Иоанном Павлом II и выразил озабоченность тем, что происходит в его стране.

В 1979 году в Сальвадоре пришла к власти Революционная правительственная хунта. В адрес Ромеро почти ежедневно стали поступать угрозы. Он выступил с осуждением США за оказание военной помощи новому правительству и в феврале 1980 года написал Джимми Картеру о том, что увеличение военной помощи со стороны США «обострит несправедливость и репрессии», направленные против людей, которые зачастую борются за элементарные человеческие права. Правительство США, не желая, чтобы Сальвадор стал вторым Никарагуа, никак не отозвалось на увещевания архиепископа.

Гонения на церковь

В том же году, когда произошло убийство отца Гранде, появились листовки с надписью «Будь патриотом! Убей священника!» В своей речи в Лёвенском университете, говоря о гонениях на церковь, Ромеро сказал:

Менее чем за три года более пятидесяти священников подверглись нападениям, угрозам и клевете. Шесть из них убиты и признаны мучениками; многих пытали, других изгнали из страны. Объектами преследования стали и набожные женщины. На епархиальную радиостанцию, католические образовательные учреждения и христианские организации постоянно нападают, грозят им бомбами. Несколько монастырей разграблено. Оскар Ромеро, 2 февраля 1980 года

Католические священники, убитые в Сальвадоре с 1977 по 1980 год:

• Рутилио Гранде — 12 марта 1977
• Альфонсо Наварро — 11 мая 1977
• Эрнесто Баррера — 28 ноября 1978
• Октавио Ортис — 20 января 1979
• Рафаэль Паласиос — 20 июня 1979
• Наполеон Масиас — 4 августа 1979

Убийство и похороны

24 марта 1980 года, во время богослужения в часовне больницы «Божественного провидения», архиепископ Ромеро был убит выстрелом в голову из винтовки М-16А1. Убийство было совершено через день после проповеди, в которой он призвал сальвадорских солдат как богобоязненных христиан прекратить насилие и нарушения прав человека. Как следует из аудиозаписи мессы, он был убит в то время, как держал Святые Дары. После выстрела его кровь залила алтарь.

Вероятно, Ромеро погиб от рук правых эскадронов смерти. Это мнение подтверждает официальный доклад ООН 1993 года, где говорится, что приказ об убийстве отдал Роберто д’Обюссон, основатель и лидер Националистического республиканского альянса (АРЕНА), неофашист и организатор эскадронов смерти. В 2004 году суд США по иску правозащитной организации «Центр правосудия и ответственности» (en:Center for Justice and Accountability) признал Альваро Рафаэля Саравию, начальника безопасности при Роберто д’Обюссоне и активного участника эскадронов смерти, виновным в подготовке и участии в убийстве архиепископа Ромеро. По решению суда, Саравия должен выплатить 10 миллионов долларов за внесудебные убийства и преступления против человечности (Doe v. Rafael Saravia, 348 °F. Supp. 2d 1112. E.D. Cal. 2004).

Прах Ромеро покоится в кафедральном соборе Сан-Сальвадора. На состоявшейся 30 марта 1980 года заупокойной службе присутствовало более 250 тысяч человек из разных стран мира. Священник-иезуит и антивоенный активист Джон Дир сказал: «Похороны Ромеро были крупнейшей демонстрацией в истории Сальвадора, а кое-кто говорит, что и в истории Латинской Америки».

Во время церемонии на площади перед собором взорвалась бомба, после чего раздались выстрелы. В начавшейся панике погибли несколько десятков человек. Убийство Ромеро стало прологом к гражданской войне в Сальвадоре, в которой правительству и эскадронам смерти противостоял леворадикальный Фронт национального освобождения имени Фарабундо Марти. Сам покойный Оскар Ромеро высказывался о своих надеждах на будущее Сальвадора следующим образом: «Силы олигархии, возможно, даже одержат кратковременную победу, однако наш народ заявит о себе и рано или поздно победит. Новое общество грядет, и его время наступит. В сердце сальвадорского народа всегда должно гореть пламя социальной справедливости».

Канонизация

На протяжении многих лет Римская католическая церковь отказывала Оскару Ромеро в беатификации, поскольку считала его разделявшим марксистские взгляды. Однако в августе 2014 года Папа Римский Франциск официально разрешил начать процесс беатификации и выразил надежду, что беатификация пройдёт быстро.. 3 февраля 2015 Папа Франциск признал мученичество Оскара Ромеро.

В искусстве

Деятельности Оскара Ромеро на посту архиепископа посвящён американский художественный фильм «Ромеро». Заглавную роль в нём исполнил Рауль Хулия.

Убийство Оскара Ромеро отражено в художественном фильме "Сальвадор" режиссёра Оливера Стоуна, а также в байопике 2005 года «Без страха: Жизнь папы Иоанна Павла II» режиссёра Джеффа Блекнера.

Отрывок, характеризующий Ромеро, Оскар Арнульфо

Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.