Оскар (кинопремия, 1946)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<< 17-я  Церемонии награждения  19-я >>
18-я церемония награждения премии «Оскар»
Дата 7 марта 1946 года
Место проведения Китайский театр Граумана, Голливуд, Лос-Анджелес, США
Ведущий(-е) Джеймс Стюарт и Боб Хоуп

18-я церемония вручения наград премии «Оскар» за заслуги в области кинематографа за 1945 год состоялась 7 марта 1946 года в Китайском театре Граумана (Лос-Анджелес, США).





Фильмы, получившие несколько номинаций

Фильм номинации победы
Колокола Святой Марии / The Bells of St. Mary's
8
<center>1
Потерянный уикэнд / The Lost Weekend <center>7 <center>4
Милдред Пирс / Mildred Pierce <center>6 <center>1
Заворожённый / Spellbound <center>6 <center>1
Песня на память / A Song to Remember <center>6 <center>-
Национальный бархат / National Velvet <center>5 <center>2
Поднять якоря / Anchors Aweigh <center>5 <center>1
Бог ей судья / Leave Her to Heaven <center>4 <center>1
Чудо-человек / Wonder Man <center>4 <center>1
Ключи от царства небесного / The Keys of the Kingdom <center>4 <center>-
Любовные письма / Love Letters <center>4 <center>-
История рядового Джо / The Story of G.I. Joe <center>4 <center>-
Портрет Дориана Грея / The Picture of Dorian Gray <center>3 <center>1
Южанин / The Southerner <center>3 <center>-
Цель — Бирма / Objective, Burma! <center>3 <center>-
Дерево растёт в Бруклине / A Tree Grows in Brooklyn <center>2 <center>1
Ярмарка / State Fair <center>2 <center>1
Долина решимости / The Valley of Decision <center>2 <center>-
Кукуруза зелёная / The Corn Is Green <center>2 <center>-
Медаль за Бенни / A Medal for Benny <center>2 <center>-
Сердце побережья Бэрбери / Flame of Barbary Coast <center>2 <center>-
Красавица Юкона / Belle of the Yukon <center>2 <center>-
Не могу не петь / Can't Help Singing <center>2 <center>-
Рапсодия в голубых тонах / Rhapsody in Blue <center>2 <center>-
Три кабальеро (м/ф) / The Three Caballeros <center>2 <center>-
Сегодня вечером и каждый вечер / Tonight and Every Night <center>2 <center>-
Почему девушки убегают из дома / Why Girls Leave Home <center>2 <center>-
Сан-Антонио / San Antonio <center>2 <center>-
Тысяча и одна ночь / A Thousand and One Nights <center>2 <center>-
Они были незаменимыми / They Were Expendable <center>2 <center>-

Список лауреатов и номинантов

Победители выделены отдельным цветом.

Категории Лауреаты и номинанты
<center>Лучший фильм Потерянный уикэнд / The Lost Weekend (Paramount)
Поднять якоря / Anchors Aweigh (Metro-Goldwyn-Mayer)
Колокола Святой Марии / The Bells of St. Mary's (Rainbow Productions)
Милдред Пирс / Mildred Pierce (Warner Bros.)
Заворожённый / Spellbound (Selznick International Pictures)
<center>Лучший режиссёр
Билли Уайлдер за фильм «Потерянный уикэнд»
Лео Маккэри — «Колокола Святой Марии»
Кларенс Браун — «Национальный бархат»
Жан Ренуар — «Южанин»
Альфред Хичкок — «Заворожённый»
<center>Лучший актёр
Рэй Милланд — «Потерянный уикэнд» (за роль Дона Бирнама)
Бинг Кросби — «Колокола Святой Марии» (за роль отца Чака О`Молли)
Джин Келли — «Поднять якоря» (за роль Джозефа Брейди)
Грегори Пек — «Ключи от царства небесного» (за роль отца Френсиса Чизхолма)
Корнел Уайлд — «Песня на память» (за роль Фредерика Шопена)
<center>Лучшая актриса
Джоан Кроуфорд — «Милдред Пирс» (за роль Милдред Пирс)
Ингрид Бергман — «Колокола Святой Марии» (за роль сестры Мэри Бенедикт)
Грир Гарсон — «Долина решимости» (за роль Мэри Рэфферти)
Дженнифер Джонс — «Любовные письма» (за роль Синглтон / Виктории Морланд)
Джин Тирни — «Бог ей судья» (за роль Эллен Берент Харланд)
<center>Лучший актёр второго плана
Джеймс Данн — «Дерево растёт в Бруклине» (за роль Джонни Нолана)
Михаил Чехов — «Заворожённый» (за роль д-ра Александра Брюлова)
Джон Долл — «Кукуруза зелёная» (за роль Моргана Эванса)
Роберт Митчем — «История рядового Джо» (за роль лейтенанта Билла Уокера)
Дж. Кэролл Нейш — «Медаль за Бенни» (за роль Чарли Мартина)
<center>Лучшая актриса второго плана
Энн Ревир — «Национальный бархат» (за роль миссис Браун)
Ив Арден — «Милдред Пирс» (за роль Иды Корвин)
Энн Блит — «Милдред Пирс» (за роль Веды Пирс)
Анджела Лэнсбери — «Портрет Дориана Грея» (за роль Сибил Вейн)
Джоан Лорринг — «Кукуруза зелёная» (за роль Бэсси Уотти)
<center>Лучший оригинальный сценарий (англ. Best Writing, Original Screenplay) Рихард Швейцер — «Мария-Луиза» (нем.)
Филип Йордан — «Диллинджер» (англ.)
• Майлс Коннолли — «Музыка для миллионов» (англ.)
• Милтон Холмс — «Салти О’Рурк» (англ.)
• Гарри Кернитц — «Что дальше, капрал Харгроув?» (англ.)
<center>Лучший адаптированный сценарий (англ. Best Writing, Screenplay) Чарльз Брэкетт и Билли Уайлдер — «Потерянный уикэнд»
• Леопольд Атлас, Гай Эндор и Филип Стивенсон — «История рядового Джо»
• Рэналд МакДагалл — «Милдред Пирс»
Альберт Мальц — «Гордость морской пехоты» (англ.)
• Тесс Слезингер (посмертно) и Фрэнк Дэвис — «Дерево растёт в Бруклине»
<center>Лучший литературный первоисточник (Best Writing, Original Motion Picture Story) Чарльз Дж. Бут — «Дом на 92-й улице»
• Томас Монро и Ласло Гёрёг — «Интриги Сьюзен» (англ.)
Джон Стейнбек и Джек Вагнер — «Медаль за Бенни»
Альва Бесси — «Цель — Бирма»
Эрнст Маришка — «Песня на память»

Другие категории

Категории Лауреаты и номинанты
<center>Лучшая музыка:
Саундтрек к драматическому или комедийному фильму
Миклош Рожа — «Заворожённый»
Роберт Эмметт Долан — «Колокола Святой Марии»
• Луис Форбс — «Миллионы Брюстера» (англ.)
Вернер Янссен — «Капитан Кидд» (англ.)
Рой Уэбб — «Очаровательный домик» (англ.)
• Мортон Скотт и Р. Дэйл Баттс — «Сердце побережья Бэрбери»
• Эдвард Дж. Кэй — «Медовый месяц солдата» (англ.)
Луис Эпплбаум и Энн Ронэлл — «История рядового Джо»
Вернер Янссен — «Призрак в доме» (англ.)
Даниил Амфитеатров — «Приходящая жена» (англ.)
Альфред Ньюман — «Ключи от царства небесного»
Миклош Рожа — «Потерянный уикэнд»
Виктор Янг — «Любовные письма»
• Карл Хаджос — «Человек, который ходил один» (англ.)
Франц Ваксман — «Цель — Бирма»
Александр Тансман — «Paris Underground»
Миклош Рожа и Моррис Столофф — «Песня на память»
Вернер Янссен — «Южанин»
Ханс Дж. Сэлтер — «Эта любовь — наша» (англ.)
Герберт Стотхарт — «Долина решимости»
Артур Ланж и Хьюго Фридхофер — «Женщина в окне»
<center>Лучшая музыка:
Саундтрек к музыкальному фильму
Джордж Столл — «Поднять якоря»
Артур Ланж — «Красавица Юкона»
Джером Керн (посмертно) и Ханс Дж. Сэлтер — «Не могу не петь»
• Мортон Скотт — «Hitchhike to Happiness»
Роберт Эмметт Долан — «Зажигательная блондинка» (англ.)
Рэй Хайндорф и Макс Стайнер — «Рапсодия в голубых тонах»
Альфред Ньюман и Чарльз Хендерсон — «Ярмарка»
• Эдвард Дж. Кэй — «Sunbonnet Sue»
Чарльз Уолкотт, Эдвард Х. Пламб и Пол Дж. Смит — «Три кабальеро»
• Марлин Скайлз и Моррис Столофф — «Сегодня вечером и каждый вечер»
• Уолтер Грин — «Почему девушки убегают из дома»
Рэй Хайндорф и Луис Форбс — «Чудо-человек»
<center>Лучшая песня к фильму It Might As Well Be Spring — «Ярмарка» — музыка: Ричард Роджерс, слова: Оскар Хаммерстайн II
Accentuate the Positive — «Сюда набегают волны» (англ.) — музыка: Гарольд Арлен, слова: Джонни Мёрсер
Anywhere — «Сегодня вечером и каждый вечер» — музыка: Жюль Стайн, слова: Сэмми Кан
Aren’t You Glad You’re You — «Колокола Святой Марии» — музыка: Джимми Ван Хэйсен, слова: Джонни Бурк
The Cat and the Canary — «Почему девушки убегают из дома» — музыка: Джей Ливингстон, слова: Рэй Эванс
Endlessly — «Earl Carroll Vanities» — музыка: Уолтер Кент, слова: Ким Гэннон
I Fall in Love Too Easily — «Поднять якоря» — музыка: Жюль Стайн, слова: Сэмми Кан
I’ll Buy That Dream — «Sing Your Way Home» — музыка: Элли Врубел, слова: Херб Магидсон
Linda — «История рядового Джо» — музыка и слова: Энн Ронэлл
Love Letters — «Любовные письма» — музыка: Виктор Янг, слова: Эдвард Хейман
More and More — «Не могу не петь» — музыка: Джером Керн (посмертно), слова: Э. Й. Харбёрг
Sleighride in July — «Красавица Юкона» — музыка: Джимми Ван Хэйсен, слова: Джонни Бурк
So in Love — «Чудо-человек» — музыка: Дэвид Роуз, слова: Лео Робин
Some Sunday Morning — «Сан-Антонио» — музыка: Рэй Хайндорф и М. К. Джером, слова: Тед Колер
<center>Лучший монтаж Роберт Дж. Керн — «Национальный бархат»
• Гарри Маркер — «Колокола Святой Марии»
• Доан Харрисон — «Потерянный уикэнд»
• Джордж Эми — «Цель — Бирма»
• Чарльз Нельсон — «Песня на память»
<center>Лучшая операторская работа
(Чёрно-белый фильм)
Хэрри Стрэдлинг ст. — «Портрет Дориана Грея»
Артур Ч. Миллер — «Ключи от царства небесного»
Джон Ф. Зейтц — «Потерянный уикэнд»
Эрнест Хэллер — «Милдред Пирс»
Джордж Барнс — «Заворожённый»
<center>Лучшая операторская работа
(Цветной фильм)
Леон Шамрой — «Бог ей судья»
• Роберт Х. Плэнк и Чарльз П. Бойл — «Поднять якоря»
Леонард Смит — «Национальный бархат»
Тони Гаудио и Аллен М. Дэвей (посмертно)[1] — «Песня на память»
Джордж Барнс — «The Spanish Main»
<center>Лучшая работа художника
(Чёрно-белый фильм)
Уиард Инен (постановщик), А. Роланд Филдс (декоратор) — «Кровь на солнце» (англ.)
• Альберт С. Д’Агостино, Джек Окей (постановщики), Даррел Сильвера, Клод Э. Карпентер (декораторы) — «Рискованный эксперимент»
• Джеймс Басеви, Уильям С. Дарлинг (постановщики), Томас Литтл, Фрэнк Э. Хьюз (декораторы) — «Ключи от царства небесного»
Ганс Дрейер, Роланд Андерсон (постановщики), Сэм Комер, Рэй Мойер (декораторы) — «Любовные письма»
Седрик Гиббонс, Ганс Питерс (постановщики), Эдвин Б. Уиллис, Хью Хант, Джон Бонар (декораторы) — «Портрет Дориана Грея»
<center>Лучшая работа художника
(Цветной фильм)
Ганс Дрейер, Эрнст Фегте (постановщики), Сэм Комер (декоратор)«Бухта пирата» (англ.)
• Лайл Р. Вилер, Морис Рэнсфорд (постановщики), Томас Литтл (декоратор) — «Бог ей судья»
Седрик Гиббонс, Ури МакКлири (постановщики), Эдвин Б. Уиллис, Милдред Гриффитс (декораторы) — «Национальный бархат»
• Тед Смит (постановщик), Джек МакКонаги (декоратор) — «Сан-Антонио»
• Стивен Гуссон, Рудольф Стернад (постановщики), Фрэнк Таттл (декоратор) — «Тысяча и одна ночь»
<center>Лучший звук RKO Radio Studio Sound Department, звукорежиссёр Стивен Данн — «Колокола Святой Марии»
• Republic Studio Sound Department, звукорежиссёр Дэниэл Дж. Блумберг — «Сердце побережья Бэрбери»
• Universal Studio Sound Department, звукорежиссёр Бернард Б. Браун — «Леди в поезде» (англ.)
• 20th Century-Fox Studio Sound Department, звукорежиссёр Томас Т. Моултон — «Бог ей судья»
• Warner Bros. Studio Sound Department, звукорежиссёр Натан Левинсон — «Рапсодия в голубых тонах»
• Columbia Studio Sound Department, звукорежиссёр Джон П. Ливадери — «Песня на память»
• General Service, звукорежиссёр Джек Уитни — «Южанин»
• Metro-Goldwyn-Mayer Studio Sound Department, звукорежиссёр Дуглас Ширер — «Они были незаменимыми»
• Walt Disney Studio Sound Department, звукорежиссёр Си О. Слайфилд — «Три кабальеро»
• RCA Sound, звукорежиссёр У. В. Вольф — «Three Is a Family»
• Paramount Studio Sound Department, звукорежиссёр Лорен Л. Райдер — «Невидимое» (англ.)
• Samuel Goldwyn Studio Sound Department, звукорежиссёр Гордон Сойер — «Чудо-человек»
<center>Лучшие спецэффекты Джон П. Фултон (фотографические эффекты), Артур Джонс (звуковые эффекты)«Чудо-человек»
Роджер Хеман ст., Гарри М. Леонард (звуковые эффекты) — «Капитан Эдди» (англ.}
• Джек Косгроув (фотографические эффекты) — «Заворожённый»
• А. Арнольд Гиллеспи, Дональд Джараус, Роберт МакДональд (фотографические эффекты), Майкл Стейнор (звуковые эффекты) — «Они были незаменимыми»
• Лоуренс Батлер (фотографические эффекты), Рэй Бомба (звуковые эффекты) — «Тысяча и одна ночь»
<center>Лучший документальный полнометражный фильм Истинная слава / The True Glory (Правительства Великобритании и Соединенных Штатов)
• Последняя бомба / The Last Bomb (Военно-воздушные силы армии США)
<center>Лучший документальный короткометражный фильм Гитлер жив / Hitler Lives (продюсер: Гордон Холлингсхед)
• Библиотека Конгресса / Library of Congress (United States Office of War Information Overseas Motion Picture Bureau)
• Вторая мировая: К берегам Иводзимы / To the Shores of Iwo Jima (Корпус морской пехоты США)
<center>Лучший короткометражный фильм, снятый на 1 бобину Лестница к свету / Stairway to Light (продюсер: Херберт Молтон, исполнительный продюсер: Джерри Бреслер)
• Along the Rainbow Trail (продюсер: Эдмунд Рээк)
• Screen Snapshots Series 25, No. 1: 25th Anniversary (продюсер: Ральф Стауб)
• История собаки / Story of a Dog (продюсер: Гордон Холлингсхед)
• White Rhapsody (продюсер: Грантленд Райс)
• Your National Gallery (продюсеры: Джозеф О’Брайэн (посмертно) и Томас Мид)
<center>Лучший короткометражный фильм, снятый на 2 бобины Star in the Night (продюсер: Гордон Холлингсхед)
• Пистолет в его руке / A Gun in His Hand (продюсер: Честер М. Франклин, исполнительный продюсер: Джерри Бреслер)
• The Jury Goes Round 'N' Round (продюсер: Жуль Уайт)
• Маленькая ведьма / The Little Witch (продюсер: Джордж Темплтон)
<center>Лучший короткометражный фильм (мультипликация) Соблюдайте тишину / Quiet Please! (продюсер: Фред Куимби)
• Преступление Дональда / Donald's Crime (продюсер: Уолт Дисней)
• Джаспер и бобовый стебель / Jasper and the Beanstalk (продюсер: Джордж Пал)
• Жизнь пернатых / Life with Feathers (продюсер: Эдвард Селзер)
• Майти Маус в цыганской жизни / Mighty Mouse in Gypsy Life (продюсер: Пол Терри)
• Поэт и крестьянин / The Poet and Peasant (продюсер: Уолтер Ланц)
• Rippling Romance (Screen Gems)

Специальные награды

Награда Лауреаты
<center>Специальная награда
(Special Award)
Уолтер Вангер (англ.) — За шесть лет службы в качестве президента Академии кинематографических искусств и наук. (специальная памятная табличка)
Пегги Энн Гарнер — Выдающейся юной актрисе 1945 года. (миниатюрная статуэтка)
★ фильм «Дом, в котором я живу» (англ.) — Короткометражный фильм, заслуживающий награды. Продюсеры Фрэнк Росс и Мервин Лерой, режиссёр Мервин Лерой, сценарий Альберта Мальца, песня «The House I Live In», композитора Эрла Робинсона, на слова Льюиса Аллана, в главной роли Фрэнк Синатра, производство «RKO Radio». (сертификаты, позже некоторые заменёны на статуэтки)
Republic Studio, Дэниэл Дж. Блумберг (англ.) и Republic Studio Sound Department — За создание великолепной музыкальной аудитории, обеспечивающей оптимальные условия для звукозаписи. (сертификаты)

Научно-технические награды

Категории Лауреаты
<center>Class I Не присуждалась
<center>Class II Не присуждалась
<center>Class III • Лорен Л. Райдер, Чарльз Р. Дейли (Paramount Studio Sound Department)for the design, construction and use of the first dial controlled step-by-step sound channel line-up and test circuit.
• Майкл С. Лешинг, Бенджамин Си Робинсон, Артур Б. Шателен, Роберт Си Стивенс (20th Century-Fox Studio), Джон Г. Гапстафф (Eastman Kodak Company)for the 20th Century-Fox film processing machine.

См. также

Напишите отзыв о статье "Оскар (кинопремия, 1946)"

Примечания

  1. Оператор Аллен М. Дэвей скончался 5 марта 1946 года, за 2 дня до церемонии награждения.

Ссылки

  • [www.oscars.org/oscars/ceremonies/1946 Лауреаты и номинанты 18-й церемонии на официальном сайте американской киноакадемии] (англ.)
  • [www.imdb.com/event/ev0000003/1946 Лауреаты и номинанты премии «Оскар» в 1946 году на сайте IMDb] (англ.)
  • [awardsdatabase.oscars.org/ampas_awards/BasicSearchInput.jsp База данных американской киноакадемии] (англ.)

Отрывок, характеризующий Оскар (кинопремия, 1946)

– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.