Оскар (кинопремия, 1980)
Поделись знанием:
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»
Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.
Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.
После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.
| 52-я церемония награждения премии «Оскар» | |
|---|---|
| |
| Дата | 14 апреля 1980 года |
| Место проведения | Dorothy Chandler Pavilion, Лос-Анджелес, США |
| Телеканал | ABC |
| Ведущий(-е) | Джонни Карсон |
| Продюсер | Howard W. Koch |
| Режиссёр | Марти Пасетта |
| Продолжительность | 3 часа, 12 минут |
52-я церемония вручения наград премии «Оскар» за заслуги в области кинематографа за 1979 год состоялась 14 апреля 1980 года в Dorothy Chandler Pavilion (Лос-Анджелес, Калифорния).
Содержание
Фильмы, получившие несколько номинаций
| Фильм | номинации | победы |
|---|---|---|
| • Крамер против Крамера / Kramer vs. Kramer | <center>5 | |
| • Весь этот джаз / All That Jazz | <center>9 | <center>4 |
| • Апокалипсис сегодня / Apocalypse Now | <center>8 | <center>2 |
| • Уходя в отрыв / Breaking Away | <center>5 | <center>1 |
| • Норма Рэй / Norma Rae | <center>4 | <center>2 |
| • Китайский синдром / The China Syndrome | <center>4 | <center>0 |
| • Роза / The Rose | <center>4 | <center>0 |
| • Чёрный скакун / The Black Stallion | <center>2 | <center> 0 + 1 |
| • Клетка для чудиков / La cage aux folles | <center>3 | <center>0 |
| • Звёздный путь: Фильм / Star Trek: The Motion Picture | <center>3 | <center>0 |
| • Тысяча девятьсот сорок первый / 1941 | <center>3 | <center>0 |
| • Будучи там / Being There | <center>2 | <center>1 |
| • Маленький роман / A Little Romance | <center>2 | <center>1 |
| • Чужой / Alien | <center>2 | <center>1 |
| • Правосудие для всех / …And Justice For All | <center>2 | <center>0 |
| • Начать сначала / Starting Over | <center>2 | <center>0 |
| • Манхэттен / Manhattan | <center>2 | <center>0 |
| • Десятка / 10 | <center>2 | <center>0 |
| • Маппеты / The Muppet Movie | <center>2 | <center>0 |
| • Чёрная дыра / The Black Hole | <center>2 | <center>0 |
Список лауреатов и номинантов
★ Победители выделены отдельным цветом.
Основные категории
| Категории | Лауреаты и номинанты | |
|---|---|---|
| <center>Лучший фильм | ★ Крамер против Крамера (продюсер: Стэнли Р. Джаффе) | |
| • Весь этот джаз (продюсер: Роберт Алан Артур (посмертно)) | ||
| • Апокалипсис сегодня (продюсер: Фрэнсис Форд Коппола; сопродюсеры: Фред Рус, Грэй Фредериксон и Том Штернберг) | ||
| • Уходя в отрыв (продюсер: Питер Йетс) | ||
| • Норма Рэй (продюсеры: Тамара Ассеев и Александра Роуз) | ||
| <center>Лучший режиссёр | ★ Роберт Бентон за фильм «Крамер против Крамера» | |
| • Боб Фосс — «Весь этот джаз» | ||
| • Фрэнсис Форд Коппола — «Апокалипсис сегодня» | ||
| • Питер Йетс — «Уходя в отрыв» | ||
| • Эдуар Молинаро — «Клетка для чудиков» | ||
| <center>Лучшая мужская роль | ★ Дастин Хоффман — «Крамер против Крамера» (за роль Теда Крамера) | |
| • Джек Леммон — «Китайский синдром» (за роль Джека Годелла) | ||
| • Аль Пачино — «Правосудие для всех» (за роль Артура Киркланда) | ||
| • Рой Шайдер — «Весь этот джаз» (за роль Джо Гидеона) | ||
| • Питер Селлерс — «Будучи там» (за роль Шанса Гарденера) | ||
| <center>Лучшая женская роль | ★ Салли Филд — «Норма Рэй» (за роль Нормы Рэй Уэбстер) | |
| • Джилл Клейберг — «Начать сначала» (за роль Мэрилин Холмберг) | ||
| • Джейн Фонда — «Китайский синдром» (за роль Кимберли Уэллс) | ||
| • Марша Мейсон — «Глава вторая» (англ.) (за роль Дженни Маклейн) | ||
| • Бетт Мидлер — «Роза» (за роль Мэри Роуз Фостер) | ||
| <center>Лучшая мужская роль второго плана | 
|
★ Мелвин Дуглас[1] — «Будучи там» (за роль Бенджамина Рэнда) |
| • Роберт Дюваль — «Апокалипсис сегодня» (за роль подполковника Билла Килгора) | ||
| • Фредерик Форрест — «Роза» (за роль Хьюстона Дайера) | ||
| • Джастин Генри[2] — «Крамер против Крамера» (за роль Билли Крамера) | ||
| • Микки Руни — «Чёрный скакун» (за роль Генри Дейли) | ||
| <center>Лучшая женская роль второго плана | 
|
★ Мерил Стрип — «Крамер против Крамера» (за роль Джоанны Крамер) |
| • Джейн Александер — «Крамер против Крамера» (за роль Маргарет Фелпс) | ||
| • Барбара Бэрри — «Уходя в отрыв» (за роль Эвелин Столлер) | ||
| • Кэндис Берген — «Начать сначала» (за роль Джессики Поттер) | ||
| • Мариэль Хемингуэй — «Манхэттен» (за роль Трейси) | ||
| <center>Лучший сценарий, созданный непосредственно для экранизации | 
|
★ Стив Тесич — «Уходя в отрыв» |
| • Роберт Алан Артур (посмертно) и Боб Фосс — «Весь этот джаз» | ||
| • Валери Кёртин и Барри Левинсон — «Правосудие для всех» | ||
| • Майк Грэй, Т. С. Кук и Джеймс Бриджес — «Китайский синдром» | ||
| • Вуди Аллен и Маршалл Брикмен — «Манхэттен» | ||
| <center>Лучший адаптированный сценарий | ★ Роберт Бентон — «Крамер против Крамера» (по одноимённому роману Эвери Кормана) | |
| • Джон Милиус и Фрэнсис Форд Коппола — «Апокалипсис сегодня» (по роману Джозефа Конрада «Сердце тьмы») | ||
| • Франсис Вебер, Эдуар Молинаро, Марчелло Данон и Жан Пуаре — «Клетка для чудиков» (по одноимённой пьесе Жана Пуаре) | ||
| • Аллан Бёрнс — «Маленький роман» (по роману Патрика Ковина «E=mc2 mon amour») | ||
| • Ирвинг Рэвеч и Харриет Фрэнк мл. — «Норма Рэй» (по книге Хэнка Лайферманна «Crystal Lee, a Woman of Inheritance») | ||
| <center>Лучший фильм на иностранном языке |  ★ Жестяной барабан / Die Blechtrommel (ФРГ) реж. Фолькер Шлёндорф
| |
 • Барышни из Вилько / Panny z Wilka (Польша) реж. Анджей Вайда
| ||
 • Маме исполняется сто лет / Mamá cumple cien años (Испания) реж. Карлос Саура
| ||
 • Простая история (У каждого свой шанс) / Une histoire simple (Франция) реж. Клод Соте
| ||
 • Забыть Венецию / Dimenticare Venezia (Италия) реж. Франко Брузати
| ||
Другие категории
| Категории | Лауреаты и номинанты | |
|---|---|---|
| <center>Лучшая музыка: Оригинальный саундтрек |
★ Жорж Делерю — «Маленький роман» | |
| • Лало Шифрин — «Ужас Амитивилля» | ||
| • Дэйв Грузин — «Чемпион» | ||
| • Джерри Голдсмит — «Звёздный путь: Фильм» | ||
| • Генри Манчини — «Десятка» | ||
| <center>Лучшая музыка: Запись песен к фильму, адаптация партитуры |
★ Ральф Бёрнс (адаптация партитуры) — «Весь этот джаз» | |
| • Патрик Уильямс (адаптация партитуры) — «Уходя в отрыв» | ||
| • Пол Уильямс и Кеннет Ашер (запись песен), Пол Уильямс (адаптация партитуры) — «Маппеты» | ||
| <center>Лучшая песня к фильму | ★ It Goes Like It Goes — «Норма Рэй» — музыка: Дэвид Шайр слова: Норман Гимбел | |
| • I’ll Never Say 'Goodbye' — «Обещание» (англ.) — музыка: Дэвид Шайр, слова: Алан Бергман и Мэрилин Бергман | ||
| • It’s Easy To Say — «Десятка» — музыка: Генри Манчини, слова: Роберт Уэллс | ||
| • The Rainbow Connection — «Маппеты» — музыка и слова: Пол Уильямс и Кеннет Ашер | ||
| • Through the Eyes of Love — «Ледяные замки» (англ.) — музыка: Марвин Хэмлиш, слова: Кэрол Байер Сейджер | ||
| <center>Лучший монтаж | ★ Алан Хайм — «Весь этот джаз» | |
| • Ричард Маркс, Уолтер Мёрч, Джералд Б. Гринберг, Лиза Фручтман — «Апокалипсис сегодня» | ||
| • Роберт Далва — «Чёрный скакун» | ||
| • Джералд Б. Гринберг — «Крамер против Крамера» | ||
| • Роберт Л. Вульф, Кэрролл Тимоти О’Мира — «Роза» | ||
| <center>Лучшая операторская работа | 
|
★ Витторио Стораро — «Апокалипсис сегодня» |
| • Джузеппе Ротунно — «Весь этот джаз» | ||
| • Фрэнк В. Филлипс — «Чёрная дыра» | ||
| • Нестор Альмендрос — «Крамер против Крамера» | ||
| • Уильям Э. Фрейкер — «Тысяча девятьсот сорок первый» | ||
| <center>Лучшая работа художника | ★ Филип Розенберг, Тони Уолтон (постановщики), Эдвард Стюарт, Гари Дж. Бринк (декораторы) — «Весь этот джаз» | |
| • Майкл Сеймур, Лесли Дилли, Роджер Кристиан (постановщики), Йен Уитэйкер (декоратор) — «Чужой» | ||
| • Дин Тавуларис, Анджело П. Грэхэм (постановщики), Джордж Р. Нельсон (декоратор) — «Апокалипсис сегодня» | ||
| • Джордж Дженкинс (постановщик), Артур Джеф Паркер (декоратор) — «Китайский синдром» | ||
| • Харольд Микелсон, Джо Дженнингс, Леон Харрис, Джон Валлоне (постановщики), Линда Дессенна (декоратор) — «Звёздный путь: Фильм» | ||
| <center>Лучший дизайн костюмов | ★ Альберт Вольски — «Весь этот джаз» | |
| • Ширли Расселл — «Агата» | ||
| • Уильям Уэр Тэйсс — «Буч и Сандэнс: Ранние дни» | ||
| • Джуди Муркрофт — «Европейцы» (англ.) | ||
| • Пьеро Този и Амбра Данон — «Клетка для чудиков» | ||
| <center>Лучший звук | ★ Уолтер Мёрч, Марк Бергер, Ричард Бэггс, Натан Боксер — «Апокалипсис сегодня» | |
| • Артур Пиантадоси, Лес Фрешольц, Майкл Минклер, Эл Овертон мл. — «Электрический всадник» | ||
| • Уильям Л. Маккоги, Аарон Рочин, Майкл Дж. Кохут, Джек Соломон — «Метеор» | ||
| • Роберт Кнадсон, Роберт Гласс, Дон МакДугалл, Джин С. Кантамесса — «Тысяча девятьсот сорок первый» | ||
| • Теодор Содерберг, Дуглас О. Уильямс, Пол Уэллс, Джеймс Э. Уэбб — «Роза» | ||
| <center>Лучшие визуальные эффекты | ★ Ганс Руди Гигер, Карло Рамбальди, Брайан Джонсон, Ник Аллдер и Денис Эйлинг — «Чужой» | |
| • Питер Элленшоу, Арт Круикшанк, Юстас Лисетт, Дэнни Ли, Харрисон Элленшоу и Джо Хейл — «Чёрная дыра» | ||
| • Дерек Меддингс, Пол Уилсон и Джон Эванс — «Лунный гонщик» | ||
| • Уильям Э. Фрейкер, А. Д. Флауэрс и Грегори Джейн — «Тысяча девятьсот сорок первый» | ||
| • Дуглас Трамбалл, Джон Дайкстра, Ричард Юрисич, Роберт Суорт, Дэйв Стюарт, Грант Маккьюн — «Звёздный путь: Фильм» | ||
| <center>Лучший документальный полнометражный фильм | ★ Славный парень / Best Boy (продюсер: Айра Воль) | |
| • / Generation on the Wind (продюсер: Дэвид Вэссэр) | ||
| • / Going the Distance (продюсеры: Пол Кауэн и Жак Бобе) | ||
| • / The Killing Ground (продюсеры: Стив Сингер и Том Пристли) | ||
| • Домашняя война / The War at Home (продюсеры: Гленн Силбер и Бэрри Александер Браун) | ||
| <center>Лучший документальный короткометражный фильм | ★ Пол Робсон: Чествование артиста / Paul Robeson: Tribute to an Artist (продюсер: Сол Дж. Тьюрелл) | |
| • / Dae (продюсер: Ристо Теофиловски) | ||
| • / Koryo Celadon (продюсеры: Дональд А. Коннолли и Джеймс Р. Мессенджер) | ||
| • Гвозди / Nails (продюсер: Филлип Борсос) | ||
| • / Remember Me (продюсер: Дик Янг) | ||
| <center>Лучший игровой короткометражный фильм | ★ На полном попечении / Board and Care (продюсеры: Сара Пиллсбери и Рон Эллис) | |
| • / Bravery in the Field (продюсеры: Роман Кройтор и Стефан Водославски) | ||
| • О брат, мой брат / Oh Brother, My Brother (продюсеры: Кэрол Лоуелл и Росс Лоуелл) | ||
| • Солнечный фильм / The Solar Film (продюсеры: Сол Басс и Майкл Бриттон) | ||
| • / Solly’s Diner (продюсеры: Гарри Матиас, Джей Цукерман и Ларри Хэнкин) | ||
| <center>Лучший анимационный короткометражный фильм | ★ Каждый ребёнок / Every Child (продюсер: Дерек Ламб) | |
| • Кукла мечты / Dream Doll (продюсеры: Боб Годфри и Златко Гргич) | ||
| • / It’s So Nice to Have a Wolf around the House (продюсер: Пол Фирлингер) | ||
Специальные награды
| Награда | Лауреаты |
|---|---|
| <center>Премия за особые достижения | ★ Алан Сплет — «Чёрный скакун» — за звуковой монтаж |
| <center>Премия за выдающиеся заслуги в кинематографе (Почётный «Оскар») | ★ Алек Гиннесс — за создание на экране множества блистательных образов, что привело к повышению общего уровня актёрского мастерства. (For advancing the art of screen acting through a host of memorable and distinguished performances.) |
| ★ Хэл Елиас — за самоотверженную работу в течение 25 лет в качестве члена Большого жюри Киноакадемии. (For his dedication and distinguished service to the Academy of Motion Picture Arts and Sciences.) | |
| <center>Награда имени Ирвинга Тальберга | ★ Рэй Старк |
| <center>Награда имени Джина Хершолта | ★ Роберт Бенджамин (посмертно) |
| <center>Medal of Commendation | ★ Джон О. Аалберг, Чарльз Дж. Кларк, Джон Г. Фрейн — в знак благодарности за их выдающиеся заслуги в поддержании высоких стандартов Академии кинематографических искусств и наук. |
Научно-технические награды
| Категории | Лауреаты |
|---|---|
| <center>Academy Award of Merit | • Марк Серрурьер — за прогрессивное развитие и превращение монтажного стола «Moviola», изобретённого в 1924 году его отцом, Айвеном Серрурьером, в современный комплекс для монтажа фильмов, известный как «Series 20». |
| <center>Scientific and Engineering Award | • Neiman-Tillar Associates, Mini-Micro Systems, Inc. — for the creative development (Neiman-Tiller) and for the design and engineering (Mini-Micro) of an Automated Computer-Controlled Editing Sound System (ACCESS) for motion picture post-production. |
| <center>Technical Achievement Award | • Michael V. Chewey, Walter G. Eggers, Allen Hecht (MGM Laboratories) — for the development of a Computer-Controlled Paper Tape Programmer System and its applications in the motion picture laboratory. |
| • Ирвин Янг, Пол Кауфман, Fredrik Schlyter (Du Art Film Laboratories, Inc.) — for the development of a Computer-Controlled Paper Tape Programmer System and its applications in the motion picture laboratory. | |
| • Джеймс С. Стэнфилд, Пол У. Трестер — for the development and manufacture of a device for the repair or protection of sprocket holes in motion picture film. | |
| • Зоран Перишич (Courier Films, Ltd.) — for the Zoptic Special Optical Effects Device for motion picture photography. | |
| • А. Д. Флауэрс, Логан Фрейзи — for the development of a device to control flight patterns of miniature airplanes during motion picture photography. | |
| • Photo Research Division of Kollmorgen Corp. — for the development of the Spectra Series II Cine Special Exposure Meter for motion picture photography. | |
| • Брюс Лион, Джон Ламб — for the development of a Video Animation System for testing motion picture animation sequences. | |
| • Росс Лоуелл (Lowel-Light Manufacturing, Inc.) — for the development of compact lighting equipment for motion picture photography. |
См. также
- «Золотой глобус» 1980 (премия Голливудской ассоциации иностранной прессы)
- BAFTA 1980 (премия Британской академии кино и телевизионных искусств)
- «Сезар» 1980 (премия Французской академии искусств и технологий кинематографа)
- «Сатурн» 1980 (премия Академии научной фантастики, фэнтези и фильмов ужасов)
Напишите отзыв о статье "Оскар (кинопремия, 1980)"
Примечания
- ↑ Мелвин Дуглас не присутствовал на церемонии награждения, награду от его имени приняла Лайза Миннелли
- ↑ Джастин Генри в возрасте восьми лет стал самым молодым актёром, номинированным на «Оскар»
Ссылки
- [www.oscars.org/oscars/ceremonies/1980 Лауреаты и номинанты 52-й церемонии на официальном сайте Американской киноакадемии] (англ.)
- [www.imdb.com/event/ev0000003/1980 Лауреаты и номинанты премии «Оскар» в 1980 году на сайте IMDb] (англ.)
- [www.imdb.com/title/tt0331409/ Организаторы и участники 52-й церемонии на сайте IMDb] (англ.)
- [awardsdatabase.oscars.org/ampas_awards/BasicSearchInput.jsp База данных Американской киноакадемии] (англ.)
Отрывок, характеризующий Оскар (кинопремия, 1980)
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»
Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.
Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.
После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.
