Оскар (кинопремия, 1994)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
<< 65-я  Церемонии награждения  67-я >>
66-я церемония награждения премии «Оскар»
Дата 21 марта 1994 года
Место проведения Dorothy Chandler Pavilion
Лос-Анджелес, США
Телеканал ABC
Ведущий(-е) Вупи Голдберг
Продюсер Гилберт Кэйтс
Режиссёр Джефф Маргулис
Продолжительность 3 часа, 18 минут

66-я церемония награждения премии «Оскар» за заслуги в области кинематографа за 1993 год состоялась 21 марта 1994 года в зале Dorothy Chandler Pavilion (англ.) в Лос-Анджелесе. Это шоу стало первым, в котором ведущей была афроамериканкаВупи Голдберг[1]. Она сменила ведущего четырёх предыдущих церемоний Билли Кристала.

Наибольшего успеха достиг фильм «Список Шиндлера», выигравший семь «Оскаров», при двенадцати номинациях.

Одиннадцатилетняя Анна Пэкуин, благодаря победе в номинации «лучшая женская роль второго плана» (за фильм «Пианино»), стала второй в списке самых молодых обладателей кинопремии, первое место в котором занимает Татум О’Нил, завоевавшая «Оскар» в десять лет.





Фотогалерея

Ведущая

Лучшая режиссёрская работа

Лауреат Номинанты

Лучший актёр

Лауреат Номинанты

Лучшая актриса

Лауреат Номинанты

Лучший актёр второго плана

Лауреат Номинанты

Лучшая актриса второго плана

Лауреат Номинанты

Список лауреатов и номинантов

Здесь приведён полный список номинантов[2].

Основные награды

Победители выделены отдельным цветом.

Категории Лауреаты и номинанты
Лучший фильм
Список Шиндлера (продюсеры: Стивен Спилберг, Джералд Р. Молен и Бранко Лустиг)
Беглец (продюсер: Арнольд Копельсон)
Во имя отца (продюсер: Джим Шеридан)
Пианино (продюсер: Джен Чэпман)
Остаток дня (продюсеры: Майк Николс, Джон Калли и Исмаил Мерчант)
<center>Лучшая режиссёрская работа Стивен Спилберг — «Список Шиндлера»
Джим Шеридан — «Во имя отца»
Джейн Кэмпион — «Пианино»
Джеймс Айвори — «Остаток дня»
Роберт Олтмен — «Короткие истории»
<center>Лучший актёр Том Хэнкс — «Филадельфия»
Дэниел Дэй-Льюис — «Во имя отца»
Лоуренс Фишборн — «На что способна любовь» (англ.) (за роль Айка Тёрнера)
Энтони Хопкинс — «Остаток дня»
Лиам Нисон — «Список Шиндлера» (за роль Оскара Шиндлера)
<center>Лучшая актриса Холли Хантер — «Пианино»
Анджела Бассетт — «На что способна любовь» (за роль Анны Мэй Буллок/Тины Тёрнер)
Стокард Чэннинг — «Шесть степеней отчуждения»
Эмма Томпсон — «Остаток дня»
Дебра Уингер — «Страна теней»
<center>Лучший актёр второго плана Томми Ли Джонс — «Беглец»
Леонардо Ди Каприо — «Что гложет Гилберта Грэйпа»
Рэйф Файнс — «Список Шиндлера» (за роль Амона Гёта)
Джон Малкович — «На линии огня»
Пит Постлетуэйт — «Во имя отца»
<center>Лучшая актриса второго плана Анна Пэкуин — «Пианино»
Холли Хантер — «Фирма»
Рози Перес — «Бесстрашный»
Вайнона Райдер — «Эпоха невинности»
Эмма Томпсон — «Во имя отца»
<center>Лучший оригинальный сценарий «Пианино» — Джейн Кэмпион
• «Дэйв» — Гэри Росс
• «На линии огня» — Джефф Магуайр
• «Филадельфия» — Рон Нисуонер
• «Неспящие в Сиэтле» — Нора Эфрон, Дэвид Уорд, Джефф Арч
<center>Лучший адаптированный сценарий «Список Шиндлера» — Стивен Заиллян
• «Эпоха невинности» — Джей Кокс, Мартин Скорсезе
• «Во имя отца» — Терри Джордж ,Джим Шеридан
• «Остаток дня» — Рут Правер Джабвала
• «Страна теней» — Уильям Николсон
<center>Лучший фильм на иностранном языке Изящная эпоха / Belle Époque (Испания) реж. Фернандо Труэба
Прощай, моя наложница / 霸王別姬 (Гонконг) реж. Чэнь Кайгэ
Хэдд Вин / Hedd Wyn (Великобритания) реж. Пол Тёрнер
Аромат зелёной папайи / Mùi đu đủ xanh (Вьетнам) реж. Чан Ань Хунг
Свадебный банкет / 喜宴 (Тайвань) реж. Энг Ли
<center>Лучшая музыка к фильму «Список Шиндлера» — Джон Уильямс
• «Эпоха невинности» — Элмер Бернстайн
• «Фирма» — Дэйв Грузин
• «Беглец» — Джеймс Ньютон Ховард
• «Остаток дня» — Ричард Роббинс
<center>Лучшая песня к фильму Streets of Philadelphia — «Филадельфия» (музыка и слова: Брюс Спрингстин)
Again — «Поэтичная Джастис» (англ.) (музыка и слова: Джанет Джексон, Джеймс Харрис III, Терри Льюис)
The Day I Fall in Love — «Бетховен 2» (музыка и слова: Кэрол Байер Загер, Джеймс Ингрэм, Клиф Магнесс)
Philadelphia — «Филадельфия» (музыка и слова: Нил Янг)
A Wink and a Smile — «Неспящие в Сиэтле» (музыка: Марк Шейман, слова: Рэмси МакЛин)
<center>Лучший монтаж «Список Шиндлера» — Майкл Кан
• «Беглец» — Деннис Вирклер, Дэвид Финфер, Дин Гудхилл, Дон Брошу, Ричард Норд, Дов Хениг
• «На линии огня» — Энн Коутс
• «Во имя отца» — Джерри Хэмблинг
• «Пианино» — Вероника Дженет
<center>Лучшая операторская работа «Список Шиндлера» — Януш Камински
• «Прощай, моя наложница» — Гу Чанвэй
• «Беглец» — Майкл Чэпмен
• «Пианино» — Стюарт Драйбёрг
• «В поисках Бобби Фишера» — Конрад Холл
<center>Лучшая работа художника «Список Шиндлера» — Аллен Старский (постановщик), Ева Браун (декоратор)
• «Семейные ценности Аддамсов» — Кен Адам (постановщик), Марвин Марч (декоратор)
• «Эпоха невинности» — Данте Ферретти (постановщик), Роберт Дж. Франко (декоратор)
• «Орландо» — Бен ван Ос, Ян Роэлфс (постановщики)
• «Остаток дня» — Лучана Арриги (постановщик), Ян Уиттакер (декоратор)
<center>Лучший дизайн костюмов «Эпоха невинности» — Габриэлла Пескуччи
• «Орландо» — Сэнди Пауэлл
• «Пианино» — Джанет Паттерсон
• «Остаток дня» — Дженни Беван, Джон Брайт
• «Список Шиндлера» — Анна Б. Шеппард
<center>Лучший звук «Парк юрского периода» — Гери Саммерс, Гэри Райдстром, Шон Мёрфи, Рон Джадкинс
• «Скалолаз» — Майкл Минклер, Боб Бимер, Тим Куни
• «Беглец» — Дональд Митчелл, Майкл Хербик, Фрэнк Монтаньо, Скотт Д. Смит
• «Джеронимо: Американская легенда» — Крис Карпентер, Дуг Хемфилл, Билл Бентон, Ли Орлофф
• «Список Шиндлера» — Энди Нельсон, Стив Педерсон, Скотт Миллан, Рон Джадкинс
<center>Лучший монтаж звуковых эффектов «Парк юрского периода» — Гэри Райдстром, Ричард Химнс
• «Скалолаз» — Уайли Стэйтмэн, Грегг Бэкстер
• «Беглец» — Джон Левек, Брюс Стэмблер
<center>Лучшие визуальные эффекты «Парк юрского периода» — Деннис Мьюрен, Стэн Уинстон, Фил Типпетт и Майкл Лантьери
• «Скалолаз» — Нил Крепела, Джон Ричардсон, Джон Бруно и Памела Изли
• «Кошмар перед Рождеством» — Пит Козачик, Эрик Литон, Ариэль Веласко-Шо, Гордон Бейкер
<center>Лучший грим «Миссис Даутфайр» — Грег Кэнном, Ве Нилл, Йоланда Туссьенг
• «Филадельфия» — Карл Фаллертон, Алан Д’Анджерио
• «Список Шиндлера» — Кристина Смит, Мэттью Мангл, Джуди Коури
<center>Лучший документальный полнометражный фильм «Я обещаю: Дети из Стэнтонской начальной школы» (Сьюзэн Рэймонд, Алан Рэймонд)
• «Записи доктора Питера» (Дэвид Паперный, Артур Гинсберг)
• «Детская судьба: Жизнь и смерть в сицилийской семье» (Сьюзэн Тодд, Эндрю Янг)
• «Для улучшения и наоборот» (Дэвид Колье, Бетси Томпсон)
• «Военная комната» (Д. А. Пеннебейкер, Крис Хегедус)
<center>Лучший документальный короткометражный фильм «Защищая наши жизни» (Маргарет Лазарус, Реннер Вундерлих)
• «Кровавые узы: Жизнь и работа Салли Манн» (Стивен Кантор, Питер Спирер)
• «Цыплята в белом атласе» (Илэйн Холлиман, Джейсон Шнайдер)
<center>Лучший игровой короткометражный фильм «Безбилетник» (Пепе Данкарт)
• «Вниз по течению» (Стэйси Тайтл, Джонатан Пеннер)
• «Голландский мастер» (Сьюзен Зейделман, Джонатан Бретт)
• «Партнёры» (Питер Уэллер, Яна Сью Мемел)
• «Скряга» (фр.) (Дидье Фламан)
<center>Лучший анимационный короткометражный фильм «Невероятные приключения Уоллеса и Громита: Неправильные штаны» (Ник Парк)
• «Блиндскейп» (Стефен Палмер)
• «Могучая река» (Фредерик Бак, Юбер Тисон)
• «Небольшой разговор» (Боб Годфри, Кевин Болдуин)
• «Деревня» (Марк Бейкер)

Специальные награды

Награда Лауреаты
<center>Премия за выдающиеся заслуги в кинематографе (Почётный «Оскар»)
Дебора Керрв знак признательности за изысканные и красивые роли.
<center>Награда имени Джина Хершолта Пол Ньюман

См. также

  • «Золотой глобус» 1994 (премия Голливудской ассоциации иностранной прессы)
  •  BAFTA 1994 (премия Британской академии кино и телевизионных искусств)
  • «Сезар» 1994 (премия французской академии искусств и технологий кинематографа)
  • «Сатурн» 1994 (премия Академии научной фантастики, фэнтези и фильмов ужасов)
  • «Золотая малина» 1994 (премия за сомнительные заслуги в области кинематографа)

Напишите отзыв о статье "Оскар (кинопремия, 1994)"

Примечания

  1. [oscar2008.rambler.ru/history.html?id=265&ceremony_id=792 Оскар-1994 66 церемония] (рус.). oscar2008.rambler.ru. Проверено 8 января 2012.
  2. [www.oscars.org/awards/academyawards/legacy/ceremony/66th-winners.html The 66th Academy Awards (1994) Nominees and Winners] (англ.). oscars.org. Проверено 8 января 2012. [www.webcitation.org/67JksgsvE Архивировано из первоисточника 30 апреля 2012].

Ссылки

  • [www.oscars.org/awards/academyawards/oscarlegacy/1990-1999/66nominees.html Сайт американской киноакадемии] (англ.). Проверено 8 января 2012. [www.webcitation.org/67JktGldN Архивировано из первоисточника 30 апреля 2012].
  • [www.imdb.com/event/ev0000003/1994 «Оскар»-1994 на сайте IMDb]
  • [www.imdb.com/title/tt0295842/ Организаторы и участники церемонии на сайте IMDb]
  • [awardsdatabase.oscars.org/ampas_awards/BasicSearchInput.jsp База данных американской киноакадемии] (англ.)

Отрывок, характеризующий Оскар (кинопремия, 1994)

– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…