Оскорбление величества

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Оскорбление величества (лат. crimen laesae majestatis, фр. lèse majesté, французский термин использовался также в англосаксонской традиции, см. французский законный язык) — преступление, заключающееся в неуважительном высказывании по отношению к монарху или к его отдельным действиям.





В римском праве

В римском праве crimen laesae majestatis, прежде поглощавшем в себе всякого рода государственные преступления, лишь с половины XVIII в. стало постепенно выделяться в особый вид преступлений против государства. В Древнем Риме состав преступлений мог быть разный: например, Светоний сообщает, что первой из женщин в этом преступлении была обвинена Клавдия, сестра неудачливого военачальника Пульхра: пробиваясь на повозке через толпу, она открыто выразила сожаление, что её брат мёртв, а то бы он мог снова погубить флот (имелось в виду его поражение при Дрепане) и тем самым убавить население Рима. Применительно к особе принцепса (императора) эта статья стала применяться в конце правления Тиберия.

В монархиях Западной Европы в XIX веке

В Новое время европейские кодексы под оскорблением величества стали понимать лишь посягательства на честь монарха и членов царствующего дома. Германское уложение различало при оскорблении величества насильственное посягательство, обиду действием (Thätlichkeit) и простое оскорбление (Beleidigung).

В Российской империи

Московская эпоха

В России понятие оскорбления величества выработалось в московскую эпоху, раньше на практике, чем в законодательстве. Специальные постановления «о государевой чести» впервые появляются в Соборном уложении 1649 года, по которому даже преступления, совершенные на государевом дворе, считались оскорбляющими честь государева двора и влекли за собой особенно тяжкие наказания.

Устав Петра I

Воинским уставом Петра Великого словесное оскорбление величества и всякое неодобрение действий и намерений правящего государя подведены под понятие преступления против величества, влекущего за собой смертную казнь и конфискацию имущества. Это повело к крайнему развитию доносов и обременению ими императора, которому пришлось в целом ряде указов определить порядок подачи доносов.

При Екатерине II

Екатерина II, в своем Наказе, указывала на необходимость сужения понятия преступлений против величества. В первой редакции Наказа Екатерина выставляла следующие положения: государственными преступлениями надо считать лишь преступления против жизни и безопасности государя и измену государству; неодобрение действий государя, порицание его распоряжений не должны составлять преступления против величества; слова могут быть преследуемы только тогда, когда переходят в дело, возбуждают к восстанию. Там же было приведено следующее место из письма римских императоров Феодосия, Аркадия и Гонория к префекту Руфину: «Мы не желаем наказывать того, кто дурно отзывается о нас или о нашем правительстве: если кто злословит по легкомыслию, следует им пренебречь; если он говорит по глупости, надо о нем пожалеть; если он желал нанести оскорбление, должно его простить». Вследствие замечаний петербургского митрополита Гавриила, псковского епископа Иннокентия и архимандрита Платона, что «безопасность особы государя соединяется с безопасностью всего государства и потому малейшее против сего недоразумение не должно быть оставлено без исследования», указанное место было выпущено в печатном наказе, и императрица несколько изменила свою первоначальную мысль. Порицание действий государя она отнесла к деяниям наказуемым, но не в той мере, как наказываются преступления государственные, а гораздо легче.

XIX век — начало XX века

Действовавшее с 1885 года Уложение о наказаниях отводило особую главу постановлениям «о преступлениях против Священной Особы Государя Императора и Членов Императорского Дома» (ст. 241—248). Оскорблением величества признается не только оскорбление непосредственное, но и заочное, направляемое на портреты, статуи и вообще на всякие изображения императора или членов императорского дома. В отличие от частных обид, оскорблением величества признаются и такие деяния, которые, не касаясь чести государя и членов императорского дома, заключают в себе признаки явного к ним неуважения.

Отдельные сюда относящиеся преступные деяния могут быть сведены к трем группам:

  • А) насилие против величества (ст. 241) и членов царствующего дома (ст. 244) и посягательство на их телесную неприкосновенность. Хотя в указанных статьях говорится не только о посягательствах на жизнь, здравие, свободу и высочайшие права императора и членов императорского дома, но и о преступных действиях против чести, но из сопоставления этих статей со статьями 246 и 248 явствует, что в первых идет речь об оскорблении действием, а не словом. Этот вид оскорбления величества карается смертной казнью, без различия по степени участия и по мере осуществления преступного намерения.
  • Б) Оскорбление путём письма или печати государя (ст. 245) или членов царствующего дома (ст. 248). Закон различает здесь: 1) составление и распространение письменных или печатных сочинений и изображений, «с целью возбудить неуважение к верховной власти, или же к личным качествам Государя или к управлению Его государством» (каторга на время от 10 до 12 лет). 2) Составление таких сочинений и изображений, но без участия в их распространении (заключение в крепости, с лишением некоторых особенных прав и преимуществ). 3) Имение у себя таких сочинений и изображений (арест).
  • В) Оскорбление словом или символически государя (ст. 246) и членов царствующего дома (ст. 248). Здесь имеется в виду произнесение дерзких оскорбительных слов или умышленное повреждение или истребление выставленных в присутственном или публичном месте портретов, бюстов или иных изображений. Нормальное наказание — каторга от 6 до 8 лет — уменьшается до заключения в крепости, если виновный не имел намерения оказать неуважение, и до тюремного заключения или ареста, если преступление совершено по неразумию или невежеству, либо в состоянии опьянения; обыкновенно такие деяния наказываются в административном порядке. Закон грозит арестом и лицам, бывшим свидетелями словесного или символического оскорбления величества и не препятствовавшим ему, а равно не донесшим о сем ближайшему начальству.

Проект нового уголовного уложения, подводя посягательства на жизнь, здоровье, свободу и вообще на неприкосновенность царствующего императора, императрицы и наследника престола под понятие мятежа, разумеет под оскорблением величества:

  • 1) словесное оскорбление царствующего императора, императрицы или наследника престола, угрозы их особе, надругательство над их изображениями, распространение или публичное выставление сочинений или изображений, для них оскорбительных. Деяния эти, учиненные хотя бы заочно; но с целью возбудить неуважение, влекут за собой каторгу не свыше 8 лет; наказание это уменьшается до заточения, если деяния совершены заочно и без цели возбудить неуважение, и до ареста, если они учинены по неразумию, невежеству или в состоянии опьянения. За те же деяния, направленные против членов императорского дома, максимум наказания — поселение.
  • 2) Посягательство на жизнь члена императорского дома (наказание — смертная казнь), или иное насильственное посягательство на его особу (наказание — каторга).
  • 3) О. памяти усопших царствовавших родителя, деда или предшественника царствующего императора, учиненное публично или в произведении печати; наказание — заточение на срок не свыше 3 лет.

При наличности известных условий наказуемым признавалось и оскорбление иностранного государя. Уложение о наказаниях (ст. 260) ставило наказуемость оскорбления иностранного государя в зависимость от существования трактатов или иных узаконений, устанавливающих в этом отношении взаимность между Россией и соответствующим государством; наказание — ссылка на житье в Сибирь, а при обстоятельствах, увеличивающих вину — ссылка на поселение.

Современность

В настоящее время уголовные наказания за оскорбление величества существуют в Нидерландах[1], Бахрейне[1], Кувейте[1], Таиланде и Брунее. В Испании и Дании за оскорбление величества полагается штраф, превышающий по размеру штраф за оскорбление обычного гражданина.

В Нидерландах закон, предусматривающий до 5 лет тюремного заключения, используется для осуждения примерно один раз в год[2].

Оскорбление главы государства (но не монарха) карается уголовными законодательствами многих стран, включая Польшу (до трёх лет заключения), Азербайджан (до двух лет), Венесуэлу (до 30 месяцев), Турцию (до четырёх лет), Камерун (до пяти лет), Иран (шесть месяцев и телесные наказания)[1].

Напишите отзыв о статье "Оскорбление величества"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Jessica Phelan. [www.globalpost.com/dispatch/news/politics/world-leaders/140310/insult-world-leader-crime-punishment This is how these 12 countries will punish you for insulting their heads of state]. // Глобалпост, 12 марта 2014.  (англ.)
  2. [news.yahoo.com/dutch-protester-may-prison-insulting-king-134705446.html Dutch protester may go to prison for insulting the king]. Рейтерс, 7 мая 2015.

Ссылки

В Викисловаре есть статья «lese majesty»
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).


Отрывок, характеризующий Оскорбление величества

К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.