Османизация Парижа

Османизация (фр. travaux haussmanniens) — градостроительные работы, проводившиеся в период Второй империи (третья четверть XIX века) по поручению Наполеона III под руководством барона Османа (префекта департамента Сена) и во многом определившие современный облик Парижа.

Перепланировка города не только привела к улучшению инфраструктуры столицы Франции, но и породила множество подражаний в других городах мира (напр., американское движение City Beautiful), а также популяризовала тип фланёра — горожанина, извлекающего эстетическое удовольствие из прогулок по городу..

Модернизация средневекового города

Необходимость перемен назрела уже давно. Начиная с первой половины XVIII века власти города задумывались о необходимости перестроить центр Парижа, а именно: облагородить набережные Сены и снести дома, построенные на мостах. В годы интенсивного индустриального развития Франции и в первую очередь Парижа население города росло исключительно быстрыми темпами — за одно столетие население возросло в пять раз — с 0,55 млн. в 1800 году до 2,7 млн в 1901 году. В некоторых кварталах плотность населения достигла 100 000 чел на км². Город оказался не предназначен для такого большого количества жителей: сеть узких кривых улиц, плотно застроенных зданиями, затрудняла дорожное движение, а плохие санитарные условия приводили к частым вспышкам эпидемий, что, в свою очередь, приводило к тому, что богатые парижане покидали город и переселялись в пригороды на север и запад, а центр столицы превращался в квартал бедняков, подверженный также и частым социальным волнениям. Для устранения подобных проблем требовалась масштабная перепланировка.

Первая половина XIX века

Первый план по модернизации Парижа был разработан во время Французской революции в конце XVIII века. В 1794 году была основана Комиссия художников, которая занялась разработкой проекта по строительству новых широких улиц, в том числе авеню от площади Нации до Лувра, на месте нынешней авеню Виктория.

По поручению Наполеона I в 1806 году была сооружена улица Риволи вдоль сада Тюильри, которая была затем продлена до Шатле в период Второй империи. Новая улица была более приспособлена к оживлённому уличному движению, чем проект Комиссии художников, а кроме того послужила основой для нового закона servitude d’alignement, суть которого заключалась в запрете строительства новых зданий или обновления старых за чертой улицы, обозначенной администрацией города.

В конце 1830-х годов префект Рамбуто осознал проблему недостающей гигиены и перегруженности дорог перенаселённого центра Парижа. Благодаря миазматической теории возникновения болезней было решено «заставить воздух циркулировать». Толчком к этому решению стала эпидемия холеры 1832 года, которая унесла жизни 20 000 парижан. Рамбуто был готов к претворению планов в жизнь, однако имел лишь ограниченные полномочия из-за отсутствующего закона об экспроприации имущества. Новый закон от 3 мая 1841 года был направлен на разрешение данной проблемы.

Приход к власти Наполеона III

Избранный президентом Французской республики в 1848 году, Наполеон III провозгласил себя императором французов в 1852 году после совершенного им государственного переворота. Наполеон побывал в Лондоне — финансовой столице мира тех времён, — где промышленная революция произошла несколько раньше, в XVII веке, и который обладал системой канализации и большими общественными парками, сооружёнными после Великого лондонского пожара 1666 года. После этой поездки император задумал превратить французскую столицу в современный город, отвечающий быстрым темпам развития населения и промышленности. Сам Наполеон III интересовался архитектурой и его часто можно было застать работающим над чертежами новых улиц Парижа.

В планы императора входили не только улучшение транспортного сообщения, системы здравоохранения Парижа и улучшение жилищных условий низшего класса, но и повышение своего авторитета среди парижан. Помимо этого широкие, хорошо обозреваемые авеню облегчали проведение военных парадов и усложняли перекрытие улиц баррикадами в случае очередной революции.

Для осуществления задуманного проекта Наполеон III в 1853 году назначил префектом департамента Сена барона Жоржа Эжена Османа, известного своей последовательностью и строгостью. Министр внутренних дел герцог Персиньи, представивший Османа Наполеону, заведовал финансовыми делами проекта, с помощью братьев Перье. Инженер Жан-Шарль Альфан совместно с садовником Барийе-Дешаном занимались обустройством парков и садов. Также над проектом работали другие архитекторы: Габриэль Давью над театрами на площади Шатле, Теодор Баллю над зданием мэрии, Виктор Бальтар над крытыми рынками в квартале Ле-Аль и Жак Хитторф над строительством Северного вокзала.

Выполненные работы

Бульвары и авеню

Для обеспечения движения транспорта Осман проложил широкие проспекты сквозь существующие кварталы. На месте запутанных узких улочек возникла геометрическая сеть широких, прямых и светлых авеню и бульваров. Ширина бульваров доходила до 30 м, что было удивительно для парижан.

С 1854 по 1858 год Наполеон III обладал наибольшей властью, чем не преминул воспользоваться Осман для «расчистки» центральной части Парижа: часть узких переулков и тупиков исчезли с карты города. С севера на юг протянулась сквозь город практически прямая ось от Севастопольского бульвара до бульвара Сан-Мишель. Рядом с Шатле северо-южную линию пересекает одна из длиннейших улиц Парижа — улица Риволи, продлённая Османом до улицы Сен-Антуан. Также были построены бульвары в западном и восточном направлениях. Вдоль проспектов были высажены каштаны, подчёркивающие симметричность обновлённого города.

Барон Осман продолжил работу над Большими бульварами, созданными во время правления Людовика XIV. Он не только расширил их, но и построил несколько новых осей, как например, бульвар Ришар-Ленуар и бульвар Осман.

Площадь Звезды приняла при бароне Османе свой окончательный вид — от неё лучами расходятся 12 проспектов, названных в честь маршалов Франции или в честь побед, одержанных французскими войсками.

• Boulevard-sebastopol.jpg

  Севастопольский бульвар

• Avenue-foch-paris.jpg

  Авеню Фош

• ParisPlaceEtoile.jpg

  Площадь Звезды

• Paris-bld-saint-germain.jpg

  Бульвар Сен-Жермен

Административная реформа

В 1845 году было окончено строительство новой городской стены, названной Тьерской, поместившей внутрь многие припарижские коммуны, такие как Монмартр, Пасси, Берси. 1 января 1860 года эти коммуны были официально присоединены к Парижу, а из новых территорий и старых 12 округов были образованы новые 20 округов.

Остров Сите

Старейшая часть Парижа, остров Сите, была практически полностью перекроена Османом. Были снесены все постройки между королевским дворцом (ныне комплекс Консьержери и Дворца правосудия) и собором Парижской Богоматери, а на их месте сооружены здания префектуры полиции и коммерческого трибунала. Старое здание госпиталя Отель-Дьё, ранее располагавшееся частично на острове и частично на левом берегу, было снесено и заменено на более вместительное (площадью 3 га) несколькими метрами дальше. Между новыми зданиями были проложены три прямые улицы, переходящие в мосты, соединяющие остров с обоими берегами Парижа.

Парки и сады

Вдохновлённый красотой и многообразием лондонских парков, Наполеон III нанял Альфана для сооружения зелёных насаждений в Париже. На западной и восточной границах Парижа были созданы «лёгкие» города — соответственно Булонский и Венсенский лес. В черте города расположились парки Бют-Шомон, Монсо и Монсури. Также в каждом квартале были разбиты скверы, а вдоль авеню высажены деревья.

См. также

• Брюсселизация
• Сталинская реконструкция Москвы

Примечания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Османизация Парижа

На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.