Османо-венгерская война (1521—1526)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Османо-венгерская война 1521—1526
Основной конфликт: Османо-венгерские войны

Мор Тан. Мохачская битва
Дата

1521—1526

Место

Венгрия, Хорватия, Трансильвания

Итог

Победа османов

Противники
Османская империя Османская империя Королевство Венгрия
Командующие
Сулейман I Кануни
Пири Мехмед-паша
Паргалы Ибрагим-паша
Лайош II
Янош Запольяи
Иштван Батори
Пал Томори
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Османо-венгерская война 1521—1526 — вооруженный конфликт между Османской империей и Венгрией, фактически положивший конец независимости Венгерского королевства и начавший период османского завоевания Среднего Подунавья.





Османо-венгерские войны

Османо-венгерские войны начались после завоевания турками в 1396 Западной Болгарии. Военные действия происходили, в основном на территории Болгарии, Сербии, Боснии и Дунайских княжеств. В 1456 крестоносная армия Яноша Хуньяди разгромила под Белградом войско Мехмеда II. Эта победа на 70 лет остановила наступление турок вглубь венгерской территории, но не смогла помешать падению Сербии (1459), Боснии (1463) и Герцеговины (1481). В результате турки вышли к границе венгерской Хорватии, и уже в ходе кампаний 1480—1481 совершили крупные набеги на Хорватию, Славонию, венгерские комитаты Ваш и Зала, австрийские Крайну и Штирию, а также проникли в Северную Италию (Фриуль)[1][2].

В дальнейшем военные действия происходили в Боснии, Хорватии, Славонии, районе Белграда и Трансильвании. Занятая покорением Восточной Анатолии, войнами с белобаранными тюрками и мамлюками, Османская империя снизила давление на венгерские границы, а в 1503 заключила с королём Владиславом Дунайский мир на 7 лет. Он возобновлялся в 1510, 1513, а после войны 1517—1518 было подписано трехлетнее перемирие. При этом мирные договоры не останавливали необъявленную войну: османские набеги, осады городов и ответные удары венгров[3].

Военный потенциал Венгрии в конце XV — начале XVI века существенно снизился по сравнению с временами Матьяша Хуньяди. Короли из династии Ягеллонов были вынуждены поступиться прерогативами центральной власти в пользу магнатов. В 1492 была распущена постоянная наемная армия. Попытка организовать в 1514 новый крестовый поход против турок, захвативших Книн, привела к мощному народному восстанию, после которого власти опасались прибегать к созыву народного ополчения даже перед лицом османской угрозы[4][5].

Первый поход Сулеймана

В 1520 турки захватили несколько крепостей в Боснии и Далмации. Новый султан Сулейман I направил венгерскому королю требование выплатить дань, но турецкого посланника сочли шпионом и утопили в Тисе. В 1521 смедеревский паша открыл против венгров военные действия, затем Сулейман крупными силами атаковал южные границы Венгрии. Были осаждены крепости Шабац, Землин (Зимонь) и Белград. Гарнизон Шабаца, состоявший всего из ста человек, весь погиб в бою, но сумел дорого продать свои жизни, положив семьсот турок [6]. Затем пал Землин. Защитники белградской цитадели, осажденной великим визирем Пири Мехмед-пашой и султаном, отразили 20 приступов, но, не получив обещанной помощи от Фердинанда Габсбурга, поляков и чехов, 20 августа капитулировали. Их оставалось 400 человек. Турки перебили пленных венгров, а болгар, участвовавших в обороне, депортировали в Стамбул[7][8]. Король Лайош II сражался с турками у Тольны, воевода Иштван Батори у Петроварадина, а Янош Запольяи в Трансильвании против корпуса акынджи под командованием Мухаммеда Михал-оглы. После взятия Белграда турки вторглись в Срем, где заняли несколько городов, в том числе Сланкамен, Митровицу, Карловцы, Илок. Оставив в Белграде 3 тыс янычар, султан вернулся в Стамбул[8].

1522—1524

В 1522—1524 масштабных военных действий не велось, так как султан был занят завоеванием Родоса, а затем планировал войну с Ираном. Персидский шах Тахмасп I, в свою очередь, пытался заключить военный союз с Карлом V и Венгрией, но из-за дальности расстояний такой союз не мог принести большой пользы. В 1522 продолжились турецкие нападения на Трансильванию, Хорватию и Славонию. Не в силах организовать оборону всех этих территорий, венгерский король передал защиту Хорватии австрийскому эрцгерцогу Фердинанду Габсбургу [8]. Воевода Трансильвании Янош Запольяи несколько раз вторгался в Валахию для поддержки Раду Афумаца против турок. Валашский господарь информировал венгров об османских планах; предполагалось, что в случае нового турецкого похода на Венгрию валахи вместе с Запольяи нанесут удар во фланг и тыл османов, но к 1526 Раду Афумац был вынужден подчиниться Стамбулу [9].

Международное положение

В 1525 стало ясно, что османский султан готовит генеральное наступление на Венгрию. Посредничество поляков, предлагавших туркам мир с Венгрией, было отвергнуто. Внешнеполитическое положение было для венгров неблагоприятным. Франциск I, взятый испанцами в плен в битве при Павии, завязал тайные сношения с турками, и весной 1526 получил согласие султана на союз против Габсбургов. В мае 1526 Коньякская лига объединила Францию, Венецию и Рим против Габсбургов, союзников Венгрии. В этих условиях обращения Лайоша II за помощью к Венеции, папе и Генриху VIII не дали результата. Император Карл V был противником османов, но, вынужденный воевать на нескольких фронтах, первой задачей считал разгром французов и их вытеснение из Италии, второй — отражение турецкой агрессии в Средиземноморье, и лишь на третьем месте была оборона Среднего Дуная, которую он предоставил брату Фердинанду[10].

При этом для Габсбургов важнейшей задачей было получение корон Чехии и Венгрии, и об этом позаботился еще император Максимилиан I, заключивший в 1515 с королём Владиславом Венский договор о взаимном наследовании. Помощь австрийского эрцгерцога зависела от позиции германского рейхстага, выделявшего средства для ведения войны, но в Германии развернулось реформационное движение, на раннем этапе которого Лютер и его сторонники заявляли, что турки – это божья кара, и противостоять ей нельзя. Через несколько лет, когда эта кара нависла над самой Германией, взгляды немецкого вероучителя изменились, но к тому времени Венгрия уже пала[10].

Польский король Сигизмунд I Старый был связан войнами с Тевтонским орденом и Россией, а потому был вынужден 1 декабря 1525 заключить мир с турками, и помочь своему племяннику также не мог. В результате Венгрия была предоставлена самой себе[10].

Второй поход Сулеймана

В 1525 турки провели на Дунае несколько частных операций: вторглись в Хорватию, потерпели поражение в Среме от воинственного епископа Пала Томори, неудачно осаждали крепость Яйце, которую оборонял Кристоф Франгепан[11].

Лайош II пытался добиться военной помощи от собрания венгерской знати, но сейм 12 июля 1525 постановил, что дворяне сами не пойдут на войну, а выставят вместо себя наемников. Богатые землевладельцы должны были снарядить по 50 рейтаров, остальные — внести деньги, на которые комитаты должны были набрать людей и платить им жалование. Церковная десятина также должна была пойти на содержание наемников. При таком безразличии правящего сословия к судьбе страны на победу было трудно надеяться[12].

25 апреля 1526 Сулейман со 100-тысячной армией и 300 орудиями выступил из Стамбула, и через три месяца прибыл в Белград. 27 июля после 10-дневной осады был взят Петроварадин, затем турки навели мост через Драву у Эсека, сожгли этот город и двинулись вглубь страны, не встречая сопротивления, так как дворянство с апреля по июнь ссорилось с королём на сейме, и никакого решения не приняло. Надор Иштван Батори, который должен был защищать Эсек, отступил без боя, сославшись на неповиновение в войсках[13].

Падение Венгерского королевства

Ко второй половине августа венграм удалось собрать на болотистой равнине у Мохача около 25 тыс. человек и 80 пушек. Значительную часть этой армии составляли немецкие, чешские и сербские наемники. Этих сил было недостаточно для генерального сражения. Янош Запольяи спешил на помощь со значительным войском, и уже достиг Сегедина, но Иштван Батори и другие враги трансильванского воеводы 28 августа убедили короля дать сражение имеющимися войсками. Утром 29 августа венгры атаковали турецкие порядки. Османы начали притворное отступление, и заманили венгерский авангард под огонь артиллерии. Орудия, бившие почти в упор, обратили венгров в бегство, и те, кто не был зарублен турецкими всадниками, утонули в болоте. По-видимому, там погиб и король. По турецким подсчетам, потери противника составили более 20 тысяч человек. Две тысячи голов, среди которых были 7 епископов и несколько магнатов, были сложены в пирамиду перед палаткой султана. Виновнику поражения — надору Иштвану Батори — удалось спастись. Мохач был сожжен. Пленники и крестьяне, захваченные в венгерском лагере, были вырезаны по приказу Сулеймана (4 тысячи). Пощадили только женщин[13][14].

10 сентября султан подошел к Буде, и на следующий день та была сдана без боя. Турки разграбили и частично сожгли венгерскую столицу, вывезя оттуда королевскую сокровищницу и Корвиновскую библиотеку. Собрав в Пеште венгерских магнатов, султан объявил, что согласен признать Яноша Запольяи в качестве вассального короля. Турецкие отряды продвинулись до Эстергома, собрав большую добычу. Потери Венгрии убитыми и угнанными в рабство, предположительно, могли достигать 200 тыс. человек, то есть почти 1/10 населения[13][15]. 24 сентября османская армия отправилась назад, и в ноябре султан вернулся в Стамбул. Закрепляться на венгерской территории турки не стали, и ни одного гарнизона севернее Срема не разместили [16][17].

Итоги

10 ноября 1526 часть венгерских магнатов избрала королём Яноша Запольяи. Вскоре эрцгерцог Фердинанд заявил претензии на венгерскую корону и в следующем году начал войну. В 1528 Запольяи, потерпев несколько поражений, бежал в Польшу, и просил помощи Сулеймана. В 1529 султан выступил в поход на Вену, открывший длительную череду войн с австрийцами на Среднем Дунае.

Напишите отзыв о статье "Османо-венгерская война (1521—1526)"

Примечания

  1. История Венгрии, с. 233
  2. Фрейдзон, с. 45
  3. История Венгрии, с. 236—238
  4. Шлоссер, с. 486
  5. История Венгрии, с. 237
  6. Hammer-Purgstall, p. 467
  7. Шлоссер, с. 487
  8. 1 2 3 История Венгрии, с. 238
  9. Семёнова, с. 122—124
  10. 1 2 3 Королевство Венгрия...
  11. Hammer-Purgstall, p. 483
  12. Шлоссер, с. 489
  13. 1 2 3 Шлоссер, с. 490
  14. Hammer-Purgstall, p. 487
  15. Петросян, с. 73—74
  16. Hammer-Purgstall, p. 488
  17. Шлоссер, с. 490—491

Литература

  • Hammer-Purgstall J. von. Histoire de l'empire ottoman. T. I. — P.: Bethune et Plon, 1844
  • История Венгрии. Т. I. — М.: Наука, 1971
  • Королевство Венгрия и Османская империя (XV — первая четверть XVI в.) // Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XV—XVI вв. — М.: Наука, 1984
  • Петросян Ю. А. Османская Империя. Могущество и гибель. — М.: Наука, 1990. — ISBN 5-02-017026-7
  • Семенова Л. Е. Княжества Валахия и Молдавия. Конец XIV — начало XIX в. — М.: Индрик. — ISBN 5-85759-363-8
  • Фрейдзон В. И. История Хорватии. — СПБ.: Алетейя, 2001. — ISBN 5-89329-384-3
  • Шлоссер Ф. Всемирная история. Т. IV. 2-е издание. СПБ.—М.: М. О. Вольф, 1870

См. также

Отрывок, характеризующий Османо-венгерская война (1521—1526)



Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.