Болгария под властью Османской империи

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Османская Болгария»)
Перейти к: навигация, поиск

Османская Болгария — общее название территорий Османской империи, населённых преимущественно болгарами. Кроме того — период в истории Болгарии с конца XIV века до конца XIX века, когда отсутствовало независимое болгарское государство, а земли болгар находились под владычеством Османской империи (в болгарской историографии также называется «турецкое рабство» или «османское иго»).

Была ликвидирована самостоятельная Болгарская патриархия, которая была подчинена Константинопольской патриархии.

 История Болгарии

Дославянский период

Одрисское царство
МёзияФракия (провинция) • Фракия (фема)

Средние века

Первое Болгарское царство

Византийское владычество

Второе Болгарское царство

Добруджанское княжествоВидинское царство

Турецкое владычество

Румелия (бейлербейство) • Княжество Болгария

Новейшее время

Царство БолгарияНародная Республика БолгарияРеспублика Болгария


Портал «Болгария»




Завоевание

В конце XIV века Болгария была завоёвана Османской империей. Сначала она находилась в вассальной зависимости, а в 1396 году султан Баязид I аннексировал её после победы над крестоносцами в битве при Никополе.

Территориальная и политико-религиозная администрация

Болгарские земли вошли в административный округ Румелия. «Румелией» (искажённое от Рима) турки обычно называли Византийскую империю, а затем свои владения на Балканах, за исключением Боснии.

В Османской империи население было разделено на религиозные общины «правоверных» и «неверных», объединённых в миллеты: мусульманский миллет и православный миллет (или греческий миллет). Православный миллет включал в себя различные народы, объединённые на основе религиозной принадлежности под верховенством греческой патриархии в Константинополе. Османские законы предписывали членам каждого миллета определённые права и обязанности. Естественно, османское государство стремилось всячески подчеркнуть примат ислама и мусульман на его территории. Наибольшими правами пользовались мусульмане. Члены других общин имели в основном обязанности (определённый цвет тюрбанов, линия оседлости, то есть проживание в определённом квартале-гетто, запрет на верховую езду, налог деньгами или детьми). Вместе с переходом в подчинение Константинопольской патриархии в болгарских землях появились и греческие церковные книги, славянская литургия частично осталась лишь в сёлах. Две независимые православные церкви — Печский патриархат и Охридская архиепископия — стали впоследствии жертвами фанариотов.

В это время была проведена частичная исламизация болгарского этноса, за счёт болгар, принявших ислам и перешедших в мусульманский миллет. Часть болгар православного вероисповедания остались верны Константинопольскому патриархату после восстановления Болгарской православной церкви. Это были так называемые «грекоманы». Тем не менее, большинство болгар сохранили родной язык, веру и традиции. Особенно положительную роль при этом сыграло болгарское духовенство и монастыри.

Социально-экономическое положение

Неравноправное положение болгар в Османской империи поддерживалось различными способами, наиболее распространенными среди которых являлись:

Под влиянием Просвещения в XIX веке происходит процесс болгарского национального возрождения, характеризующийся социально-экономическим ростом, национальным единением и освобождением болгарского народа. Одновременно с этим под влиянием Великой французской революции в Османской империи возникает османизм, последователи которого заявляли необходимость равенства перед законом, всеобщей воинской повинности и обязательного государственного образования для всех подданных империи.

Хронология

Завоевание Болгарии

  • 1341 — в июле по приказу регента Иоанна Кантакузина византийская армия начала готовиться к походу в Болгарию. Царь Иван-Александр направляется с войсками во Фракию с намерением действовать против Кантакузина. Битва против византийцев при Димотики заканчивается поражением для болгарК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4840 дней].
  • 1341 — заключение мирного договора между Иван-Александром и Иваном Кантакузином, согласно которому болгарская сторона отказалась от прямого участия в гражданской войне в ВизантииК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4840 дней].
  • 1342 — летом Елена, жена сербского правителя Стефана Душана и сестра царя Ивана-Александра, посетила Тырново. По мнению современных историков сербской королеве удалось убедить своего брата не препятствовать действиям Стефана ДушанаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4840 дней]. Сербский король заключил союз с Иоанном Кантакузиным. В результате он максимально использовал гражданскую войну в Византии для завоевания большей части Юго-Западных Балкан и превратил Сербию в мощную империю.
  • 1344 — в сентябре в битве при Стефании сербские войска Стефана Душана потерпели поражение при попытки вытеснить турок с территории ЕвропыК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4840 дней].
  • 1345 — битва у Перитора (рядом с современным Ксанти) между византийскими (Иоанн Кантакузин) и турецкими войсками Умура с одной стороны и войсками правителя независимой Родопии воеводы Момчила. Во время битвы Момчил погибает, а его войска разгромлены. Иоанн Кантакузин включает область Меропа в свои владения. Умур возвращается в Малую Азию в связи с нависшей венецианской угрозой Измиру[1].
  • 1347 — при атаке на черноморские города Иоанн Кантакузин привлекает в качестве союзника Орхана I, правителя османского бейлика на северо-западе Малой Азии. Тот посылает своего сына Сулеймана с конным отрядом, чтобы помочь претенденту на византийский престол завоевать прибрежные города. Позже, отношения с османами регламентирует договор, скрепленный браком дочери императора Феодоры с Орханом I. В феврале того же года Иоанн Кантакузин торжественно въезжает в Константинополь и берёт власть над Византийской империей, а его османские союзники предпринимают постоянные набеги за добычей на болгарские земли. По свидетельству самого Иоанна Кантакузина они ежедневно режут «крестьян, женщин и детей» и возвращаются в Азию со «многими пленниками от болгар».
  • 1349 — жестокая битва у Софии между турецким войском (20000 турецких всадников под руководством Сулеймана — старшего брата Мурада I) и болгарскими войсками под руководством князя Ивана Асена с многочисленным потерями с обеих сторон. Болгарам удалось отразить нападение турок, но в битве смертью храбрых погиб Иван Асен.
  • 1350 — вероятный год антиеритического церковного собора в болгарской столице Тырново, на котором присутствовали царь Иван-Александр, всё высшее духовенство, члены боярского совета под председательством Патриарха Феодосия Тырновского. Собор осуждает взгляды и догмы богомилов и налагает суровые наказания на тех, кто не отрекается от своей веры. Тем же летом Сулейман проходит реку Марицу со своим войском и грабит болгарские территории во Фракии.
  • 1351 — византийское посольство в Тырново с предложением союза против турок. Царь Иван-Александр имел основания подозревать, что грабительские набеги турок есть результат содействия Иоанна Кантакузина. Обвиненный, что содействует набегам своих союзников из-за невозможности выплатить им суммы предусмотренные договоренностями, Иоанн Кантакузин не только не пытается оправдаться, но и требует создания балканской коалиции против османов. Византийские послы предложили болгарским правителем в будущем союзе против османов, выделение средств на создание флота, который закроет туркам путь во Фракию. Царь Иван-Александр принимает идею, но позже не выполняет своего обещания из-за недоверия к предложению Кантакузина и, возможно, под влиянием Стефана Душана.
  • 1352 — летом происходит сражение у крепости Димотика между войсками снова воющих Иоанна Кантакузина и Иоанна V Палеолога. На стороне Иоанна V Палеолога участвуют сербские и болгарские отряды, а на стороне Иоанна Кантакузина османские дружины Сулеймана, которые и решили исход сражения в свою пользу. Осенью, направленные от Иоанна Кантакузина в поддержку своего сына Матфея османские войска под предводительством Сулеймана занимают крепость Цимпе (европейский берег Дарданелл) — начинается османское завоевание Балкан[1]. По словам самого Кантакузина он предложил туркам выкуп 10000 перперов, который они не приняли, потому что крепость позволяла им беспрепятственную переправу войск от берегов Малой Азии на Балканы.
  • 1352 — 1354 — расширение турецких владений во Фракии.
  • 1354 — 2 марта турки захватывают большую прибрежную крепость Галлиполи, охраняющую самую узкую часть пролива, который отделяет Азию и Европу. Сильное землетрясение заставило жителей и охрану крепости выйти за пределы крепостных стен. Сулейман и его отряд, который оказался поблизости, вошли в крепость и отказались вернуть её византийцам. Контроль над Дарданеллами оказывается в руках Османской империи. Наличие постоянной базы постепенно превращает османские набеги за добычей в войну за контроль над Балканским полуостровом[1].
  • 1355 — в битве с турками недалеко от Софии убит Михаил Асен, старший сын Ивана-Александра.
  • 1355 — Болгария и Византия заключают военный союз[1].
  • 1356 — Иван Шишман (один из сыновей Иван-Александра) коронуется в Тырново как соправитель своего отца. Правителем Видинского царства становится Иван Срацимир (другой сын Иван-Александра). С этого момента Видинское царство, фактически, независимое государство.
  • 1360 — Второй антиеритический собор в Тырново под председательством Патриарха Феодосия Тырновского и в присутствии царя Ивана-Александра. Собор направлен против сторонников византийского философа Варлаама, который является главным противником учения исихастов. Ваарламиты были осуждены, отлучены от церкви и изгнаны с территории Болгарии. Собор приговорил к смертной казни и жидовствующих последователей и распространителей иудаизма. Один из их лидеров был убит разъяренной толпой камнями. Византийский патриарх Каллист I послал в Тырново «Ответ на доклад тырновских монахов», в котором обвинил болгарский патриархат в антиканонических действиях. Болгарская церковь оставляет без ответа обвинения, показывая свою независимость.
  • 1360 — 1372 — Мурад I завоевывает большую часть Фракии и крупные города (Адрианополь (1362) Димотика, Пловдив (1364), Боруй (1372) и т. д.). Мурад I переводит османскую столицу из Бурсы в Адрианополь.
  • 1364 — последняя болгаро-византийская война за прибрежные города. Император Иоанн V Палеолог неожиданно захватил Анхиал (Поморие) и осадил Месемврию (Несебыр). Болгарский царь послал против него войска, в состав которых входили и османские наемники. Византийцы были вынуждены отступить[1].
  • 1365 — 2 июня венгерский король Лайош I Великий захватил Видин. Царь Иван Срацимир и его семья были заключены в тюрьму в крепости Хумник (Босилево, Хорватия) в качестве пленников, где он приняли католичество. Видинское царство было ликвидировано, а на его землях был образован венгерский банат[1]. С помощью монахов-францисканцев венгры начали обращать болгар в римско-католическую веру. Это насилие становится личной драмой для 200 000 болгар, то есть около одной трети жителей Видинского царства.
  • 1366 — Император Иоанн IV Палеолог отправляется в Будапешт, чтобы договориться с Лайошом I о союзе, но не имеет успеха, так как отказывается от предложения венгерского монарха перейти в католичество. На обратном пути царь Иван-Александр отказывается пропустить его через болгарские земли (захватывает в плен-???). В конфликт вмешивается двоюродный брат византийского императора Амадей VI Савойский. Со своим флотом и с небольшой армией из 1500—1800 человек он вначале отбил у османов полуостров Галлиополи, а затем высаживается на болгарском побережье и захватывает Ахтопол, Созопол, Скифиду, Анхиалу и Месембрию и 25 октября осаждает Варну. После продолжительной осады граф начинает переговоры с царём Иван-Александром и деспотом Добротицей и захватывает ещё две крепости — Емона и Козяк. В результате переговоров занятые города переходят от Болгарии под управление сына византийского императора Андроника Палеолога, Иоанн V Палеолог получает право вернуться в Константинополь, беря обязательства быть посредником между болгарским царём и валашским воеводой Владиславом (Влайку). Так, он уговорил валашского воеводу за 180.000 флоринов от болгарского царя освободить Видин от венгров.
  • 1367 — турки возвращают себе Галлиополи.
  • 1369 — осенью благодаря усилиям Владислава (Влайку) и добрудженского воеводы Добротицы венгерский король отступает из Видина, освобождает город и выпускает Ивана Срацимира. Однако, Видинское царство становится вассалом Венгрии. За услуги в освобождении Видинского царства Ива-Александр передаёт Добротице три прибрежных города, в том числе и Варну. Добруджанское княжество становится полностью независимым от Тырновского царства.
  • 1371 — 26 сентября правители Македонии Вукашин и Углеша были разбиты османами в битве на Марице; Западная Фракия и Македония становятся османскими владениями.
  • 1371 — смерть болгарского царя Ивана-Александра. Единоличным правителем Тырновского царства становится его сын Иван Шишман.
  • 1371 — Иван Срацимир отбирает у своего брата и удерживает до 1373 года Софию. В это время он подчиняет её церковь Константинопольскому патриарху, а не Тырновской патриархии. Добротица в Добруджанском княжестве делает то же самое.
  • 1373 — Иван Шишман стал вассалом турецкого султана и выдал за него замуж свою сестру Керу Тамару.
  • 1377 — 21 сентября царь Иван Шишман вручил дарственную грамоту монахам Рилского монастыря в которой подтверждены границы монастырских владений и полная собственность монастырской общины на двадцать деревень и их жителей, определенная его предшественниками. Новым моментом в этом документе было предоставление торговых привилегий монахам. В документе прямо говорится, что он выдан в Средец (София), где «люди монастыря встретились с болгарским правителем». Присутствие царя в Софии было связано с намерением укрепить защиту города перед ожидаемым нападением осман.
  • 1381 — известия о торговле рабами из Болгарии на острове Крит. Покупка и продажа отражаются в нотариальной книге венецианского нотариуса Антонио Брешияно на острове Крит. В ней перечислены имена рабов, их семьи, этническое происхождение, и поселения, в которых они жили в Болгарии. Следует отметить, что болгарские рабы на острове Крит — мужчины и женщины из разных деревень в различных областях болгарских земель — Тырново, Вода, Кастория, София, Мельник, Прилеп, Варна, Преспа и другие. Очевидно, что это следствие разрушительных набегов османских войск в болгарские земли.
  • 1382 — осаждена и завоевана турками важная стратегическая крепость Средец (София) на Via Militaris.
  • 1384 — 1386 — против Тырновского царства в союзе с Добротицой и Иваном Срацимиром выступил валашский воевода Дан I, погибший в этой войне.
  • 1386 — османы продолжают наступление в сторону Белграда и овладевают Нишом и Пиротом и доходят до границ сербского государства на реке Морава. Иван Шишман присоединяется к союзу Сербии и Боснии против османов, но уже не может оказать им существенной помощи.
  • 1387 — пали Салоники, но в 1402 году они были освобождены византийскими войсками и вновь включены в состав Византийской империи.
  • 1388 — в наказание за союз с Сербией 30-тысячная турецкая армия вторгается в Болгарию. Пали Шумен, Мадара, Свиштов и Овеч (Провадия). Турки овладевают Силистрой и окружающими землями, а также некоторыми землями добродужского деспота Иванко (хотя и не могут взять Варну). Валашский воевода Мирчо Старый и добруджский деспот Иванко становятся османскими вассалами. Иван Срацимир также вместо венгерского вассала становится османским вассалом. Иван Шишман сохраняет под своей властью только столицу Тырново с окрестностями, Никополь и несколько дунайских крепостей. Добруджское княжество сохранило лишь часть земель со столицей Калиакрой и крепость Варну. В том же году турки убивают Ивана Асена V.
  • 1389 — османами завоевана Варна.
  • 1389 — 28 июня произошла битва на Косовском поле во время которой погибли князь Лазарь и турецкий султан Мурад I. После битвы Сербия признала себя вассалом Османской империи.
  • 1390 — поход валашского воеводы Мирчо Старого на земли южнее Дуная. Со своим войском он прошёл Добруджу и дошёл до Карнобата во Фракии.
  • 1393 — Иван Шишман начал переговоры с венгерским королём Сигизмундом о союзе против турок. Узнав об этом османское войско вторгается в Болгарию. 17 июля пало Тырново — столица главного болгарского царства — Тырновского. Часть тырновских жителей была убита, часть переселена в Малую Азию; патриарх Евфимий был заточён в Бачковский монастырь. Никопольская крепость, в которой находился царь Иван Шишман также была захвачена, сам он был пленён, лишён царского титула, но оставлен править в Никополе. Этот год традиционно считается концом Тырновского царства.
  • 1394 — битва при Ровине между войсками Мирча Старого и Баязидом. Мирчо победил, но позже (в 1415 году) был вынужден признать себя вассалом султана Мехмеда I. В мае 1395 года турки поставили своего ставленника Влада (сына Дана I) на место Мирча, который сбежал в Брашов. Неопределенность с результатами сражения в Ровине связана с различным описанием битвы в источниках («Болгарские анонимные хроники», Халкондил, Урудж и т. д.), христианские утверждают, что победа была за Мирчо, а османские источники утверждают обратное.
  • 1395 — османы ликвидируют Добруджанское княжество. Разгром войск Иоанна Шишмана в битве у Самокова. Ивана Шишмана убивают по приказу султана.
  • 1396 — пал Видин, столица меньшего Болгарского царства, Иван Срацимир был взят в плен и задушен в тюрьме в городе Бурса. Этот год традиционно считается годом падения Видинского царства.
  • 1396 — битва при Никополе, состоявшаяся 25 сентября, завершила собой крестовый поход против османов. Объединённые войска Франции, Англии, Шотландии, Венгрии, Священной Римской империи, Польши, Швейцарии, Венеции, Генуи, Валахии, Болгарии и Ордена рыцарей Святого Иоанна потерпели сокрушительное поражение. Это был последний удар по Второму Болгарскому царству и европейским надеждам защитить от турок Константинополь. Зимой того же года при поддержке венгров Мирчо снова вошёл в Валахию, и на этот раз удалось пленить Влада и вернуть себе трон с помощью короля Сигизмунда, участника антиосманской коалиции. Хотя ему и удалось вернуть себе трон валахского воеводы, вероятно, он был вынужден вновь признать себя вассалом османского султана.

Вассальная зависимость

Болгария в составе Османской империи

  • 1430 — образован османский санджак на землях видинского царства. Византийская империя окончательно потеряла Салоники.
  • 1439 — султан Мурад II завоевал Смедерево, воевода Георгий бежал в Венгрию. В крепости захвачены и ослеплены сыновья воеводы — Григорий и Стефан.
  • 1443 — Крестовый поход против турок короля Владислава III Ягайлло и Яноша Хуньяди. Фружин Шишман участвует в боевых действиях. Войска дважды разбивают войско Мурада II, занимают Софию и балканские перевалы, но суровая зима затрудняет ведение войны, и крестоносцы отступили.
  • 1444 — Второй крестовый поход против османов короля Владислава III Ягайлло и Яноша Хуняди. Фружин Шишман снова участвует в боевых действиях. Войска освобождают всю северную Болгарию и достигают Варны, но терпят поражение в битве при Варне. В ней погибает Владислав III и, вероятно, Фружин Шишман.
  • 1453 — падение Константинополя. Конец Византийской империи. В этом же году последний болгарский город на Чёрном море — Несебыр, находившийся под властью Византии, попадает в руки турок.
  • XV век — начало гайдучества — партизанской войны против завоевателей.
  • 1454 — Мехмед II пленил Радича, болгарского воеводу в Софии.
  • 1454 — Битва при Крушевце. Многие турки, в том числе сам Фриуз-бей и некоторые его паши были взяты в плен и доставлены ко двору Моравского деспота в качестве заложников. Битва позволяет Хуняди и христианских войскам начать новое наступление против турок, разорить Ниш и Пирот и сжечь Видин. Николай Скобалджич продолжает борьбу против Османской империи, действуя на территории нынешней южной Сербии в области Лесковац и выигрывает несколько важных сражений против армии султана.
  • 1454 — Битва при Лесковце. Напечатан общеевропейский «Призыв к христианам к борьбе против турок».
  • 1459 — падение Смедеревского деспотства управляемого членами династии Бранковичей.
  • 1462 — влашский воевода Влад III Дракула вторгся в видинские земли, а затем продолжил поход по направлению к Чёрному морю. Более 50 000 турок и болгар-мусульман посажены на кол. Но многие христиане переселились в Валахию.
  • 1469 — по указу султана мощи покровителя болгар и первого болгарского святого Ивана Рильского перенесены из Тырново в Рильский монастырь.
  • XVI — XVII века — различные формы сопротивления: прежде всего гайдучество.
  • 1521 — 1522 — 29 августа пала Белградская крепость, в сентябре того же года и в следующем 1522 году болгары из белградских земель были депортированы в Константинополь и Восточную Фракию.
  • 1569 — Яков Крайков из Софии и Йероним Загурович из Катаро издают в Венеции Псалтырь на 274 листах, а на следующий год — молитвенник, содержащий 281 листа. Через две года Яков Крайков издаёт свою последнюю и четвёртую книгу — «Различни потреби», которая содержит 128 листа.
  • 1598 — Первое тырновское восстание.
  • 1601 — опубликовано первое издание «Славянского царства», написанное бенедиктским монахом хорватского происхождения Мавро Орбини.
  • 1643 — доктор богословия и канонического права Пётр Парчевич (укр.) вернулся в Болгарию после поездки в которой посвятил свои усилия организации антитурецкой коалиции католических стран. С этой целью, с благословения Папы Римского, он предпринял несколько дипломатических миссий в Австрию, Венгрию, Польшу, Венецию, Валахию, Молдавию и даже посетил Богдана Хмельницкого на Украине. За свой вклад в защиту христианства он был удостоен баронского титула от императора Священной Римской империи.
  • 1645 — вспыхнувшая турецко-венецианская война вызвала волнения на Балканах. Организатором заговора стал валашский правитель Матей Басараб. Планировалось привлечь польского короля Владислава IV, который, в связи с одержанной над султаном Османом II победой в Хотине, пользовался большой популярностью. Послом к нему был назначен Петр Парчевич, который хорошо владел греческим, латинским, итальянским, румынским и армянским языками. Владислав IV принял посланника очень сердечно. Парчевич вернулся на родину с портретом царя в полном вооружении, с красным бархатным флагом и множеством подарков. Владислав действительно начал готовиться к войне, но преждевременная его смерть в 1648 году сорвала надежды болгар.
  • 1645 — Архиепископ Деодат, один из главных заговорщиков, едва сдерживал спешку, с которой другие зачинщики хотели объявить о начале восстания. 18 декабря руководители восстания вновь встретились с Деодатом у князя Матея Басараба в Тырговиште (город, Румыния) и повторно отправляют Парцевича в Польшу и к императору в Венецию. «Болгарский лев, — писали они в своих письмах, — хоть и плох, но всё ещё жив» и советовали не пропускать благоприятного момента для совместной атаки против Порты и восстановления славянского царства. Парцевич везде было принято сочувственно, особенно венецианцами, которые в любом случае из-за войны с Турцией думали о создании союза. Но состояние европейских держав после тридцатилетней войны было таково, что союз не мог быть осуществлён.
  • 1665 — заключение тайного соглашения между многими видными болгарами, сербами, албанцами и греками. Парцевич вновь отправился к императору Фердинанду III, а Патриарх Сербский Гавриил — в Москву. Но на этот раз дело получило плохой поворот. Парцевич покидает Запад и был возведён в сан марцианопольского архиепископа.
  • 1667 — Петр Богдан пишет на латыни первую «Историю Болгарии». До своей смерти в 1674 году, однако, он не имеет достаточно средств и работа не опубликована.
  • 1673 — будучи в преклонном возрасте и больным Парчевич предпринимает новое путешествие с целью освобождения Болгарии. Снабженный письмами от молдавского князя Стефана Петричейку, старого чипровского архиепископа Деодота и от других знатных лиц, от имени народов Болгарии, Сербии, Фракии и Македонии он посещает Польшу, Вену, Венецию и Рим. Парцевич с юношеским энтузиазмом настаивает, чтобы западные христиане выделили деньги и войска Польше для перехода Дуная, восстановления Болгарии и подрыва мощи Порты. Парцевич признан самым великим болгарином XVII века.
  • 1686 — Второе тырновское восстание.
  • 1688 — Чипровское восстание.
  • 1689 — восстание Карпоша.

Болгарское национальное возрождение

Болгарское княжество

Напишите отзыв о статье "Болгария под властью Османской империи"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 Г. Г. Литаврин. Краткая история Болгарии. М. Наука. 1987 год

См. также


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Болгария под властью Османской империи

– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.



В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.


На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»

Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
– Mon cher, [Дорогой мой,] – бывало скажет входя в такую минуту княжна Марья, – Николушке нельзя нынче гулять: очень холодно.
– Ежели бы было тепло, – в такие минуты особенно сухо отвечал князь Андрей своей сестре, – то он бы пошел в одной рубашке, а так как холодно, надо надеть на него теплую одежду, которая для этого и выдумана. Вот что следует из того, что холодно, а не то чтобы оставаться дома, когда ребенку нужен воздух, – говорил он с особенной логичностью, как бы наказывая кого то за всю эту тайную, нелогичную, происходившую в нем, внутреннюю работу. Княжна Марья думала в этих случаях о том, как сушит мужчин эта умственная работа.


Князь Андрей приехал в Петербург в августе 1809 года. Это было время апогея славы молодого Сперанского и энергии совершаемых им переворотов. В этом самом августе, государь, ехав в коляске, был вывален, повредил себе ногу, и оставался в Петергофе три недели, видаясь ежедневно и исключительно со Сперанским. В это время готовились не только два столь знаменитые и встревожившие общество указа об уничтожении придворных чинов и об экзаменах на чины коллежских асессоров и статских советников, но и целая государственная конституция, долженствовавшая изменить существующий судебный, административный и финансовый порядок управления России от государственного совета до волостного правления. Теперь осуществлялись и воплощались те неясные, либеральные мечтания, с которыми вступил на престол император Александр, и которые он стремился осуществить с помощью своих помощников Чарторижского, Новосильцева, Кочубея и Строгонова, которых он сам шутя называл comite du salut publique. [комитет общественного спасения.]
Теперь всех вместе заменил Сперанский по гражданской части и Аракчеев по военной. Князь Андрей вскоре после приезда своего, как камергер, явился ко двору и на выход. Государь два раза, встретив его, не удостоил его ни одним словом. Князю Андрею всегда еще прежде казалось, что он антипатичен государю, что государю неприятно его лицо и всё существо его. В сухом, отдаляющем взгляде, которым посмотрел на него государь, князь Андрей еще более чем прежде нашел подтверждение этому предположению. Придворные объяснили князю Андрею невнимание к нему государя тем, что Его Величество был недоволен тем, что Болконский не служил с 1805 года.
«Я сам знаю, как мы не властны в своих симпатиях и антипатиях, думал князь Андрей, и потому нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
В девять часов утра, в назначенный день, князь Андрей явился в приемную к графу Аракчееву.
Лично князь Андрей не знал Аракчеева и никогда не видал его, но всё, что он знал о нем, мало внушало ему уважения к этому человеку.
«Он – военный министр, доверенное лицо государя императора; никому не должно быть дела до его личных свойств; ему поручено рассмотреть мою записку, следовательно он один и может дать ход ей», думал князь Андрей, дожидаясь в числе многих важных и неважных лиц в приемной графа Аракчеева.
Князь Андрей во время своей, большей частью адъютантской, службы много видел приемных важных лиц и различные характеры этих приемных были для него очень ясны. У графа Аракчеева был совершенно особенный характер приемной. На неважных лицах, ожидающих очереди аудиенции в приемной графа Аракчеева, написано было чувство пристыженности и покорности; на более чиновных лицах выражалось одно общее чувство неловкости, скрытое под личиной развязности и насмешки над собою, над своим положением и над ожидаемым лицом. Иные задумчиво ходили взад и вперед, иные шепчась смеялись, и князь Андрей слышал sobriquet [насмешливое прозвище] Силы Андреича и слова: «дядя задаст», относившиеся к графу Аракчееву. Один генерал (важное лицо) видимо оскорбленный тем, что должен был так долго ждать, сидел перекладывая ноги и презрительно сам с собой улыбаясь.
Но как только растворялась дверь, на всех лицах выражалось мгновенно только одно – страх. Князь Андрей попросил дежурного другой раз доложить о себе, но на него посмотрели с насмешкой и сказали, что его черед придет в свое время. После нескольких лиц, введенных и выведенных адъютантом из кабинета министра, в страшную дверь был впущен офицер, поразивший князя Андрея своим униженным и испуганным видом. Аудиенция офицера продолжалась долго. Вдруг послышались из за двери раскаты неприятного голоса, и бледный офицер, с трясущимися губами, вышел оттуда, и схватив себя за голову, прошел через приемную.
Вслед за тем князь Андрей был подведен к двери, и дежурный шопотом сказал: «направо, к окну».
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал cорокалетнего человека с длинной талией, с длинной, коротко обстриженной головой и толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
– Вы чего просите? – спросил Аракчеев.
– Я ничего не… прошу, ваше сиятельство, – тихо проговорил князь Андрей. Глаза Аракчеева обратились на него.
– Садитесь, – сказал Аракчеев, – князь Болконский?
– Я ничего не прошу, а государь император изволил переслать к вашему сиятельству поданную мною записку…
– Изволите видеть, мой любезнейший, записку я вашу читал, – перебил Аракчеев, только первые слова сказав ласково, опять не глядя ему в лицо и впадая всё более и более в ворчливо презрительный тон. – Новые законы военные предлагаете? Законов много, исполнять некому старых. Нынче все законы пишут, писать легче, чем делать.
– Я приехал по воле государя императора узнать у вашего сиятельства, какой ход вы полагаете дать поданной записке? – сказал учтиво князь Андрей.
– На записку вашу мной положена резолюция и переслана в комитет. Я не одобряю, – сказал Аракчеев, вставая и доставая с письменного стола бумагу. – Вот! – он подал князю Андрею.
На бумаге поперег ее, карандашом, без заглавных букв, без орфографии, без знаков препинания, было написано: «неосновательно составлено понеже как подражание списано с французского военного устава и от воинского артикула без нужды отступающего».
– В какой же комитет передана записка? – спросил князь Андрей.
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.


Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.