Османская Триполитания

Османская Триполитания
осман. ایالت طرابلس غرب‎ Эялет Траблус Гарб (1551–1864) осман. ولايت طرابلس غرب‎ Веляйет Траблус Гарп (1864–1911)
Вилайет
← 1551 — 1911 →
Флаг Триполитании
Эялет Триполитания в 1609 году.
Столица	Триполи

К:Появились в 1551 годуК:Исчезли в 1911 году

Османская Триполитания — прибрежный район, на котором расположена современная Ливия, управлявшийся Османской империей с 15 августа 1551 по 18 октября 1911 года. Также Османская Триполитания известна как Королевство Триполи, даже при том, что не являлась королевством, а была сперва эялетом (1551—1864 годы), а затем велайетом (1864—1911 годы) в составе Османской Империи, которой управляли паши. Династия Караманли управляла областью фактически как наследственные монархи с 1711 по 1835 годы, при номинальном османском правлении.

Помимо основной территории Триполитании, Барсу также считали частью королевства Триполи, потому что ею де-факто управляли паши Триполи, а также номинальный османский генерал-губернатор.

История

Османское завоевание

К началу 16-го века у ливийского побережья была минимальная центральная власть, и её гавани стали приютом для многочисленных групп пиратов.

Испания заняла Триполи в 1510 году, но испанцы были более обеспокоены управлением портом, чем неудобствами управления колонией. В 1530 году город, наряду с Мальтой и Гоцо, был уступлен Карлом I Испанским Рыцарям Св. Иоанна как компенсацию за их недавнее изгнание с Родоса. Христианское правление продлилось до 1551 года, пока Триполи не был осажден и завоеван знаменитыми османскими адмиралами Синаном Пашой и Тергутом Рейсом.

Под османами Магриб был разделен на три области: Алжир, Тунис и Триполи. После 1565 года административный орган в Триполи наделялся в паше, непосредственно назначенном султаном в Константинополе. Султан предоставил паше корпус янычаров, который был в свою очередь разделен на многие компании под командой младшего офицера или бея. Янычары быстро стали доминирующей силой в османской Ливии. Как самоуправляющаяся военная гильдия, соответствующая только их собственным законам и защищенная диваном (совет высокопоставленных чиновников, которые советовали паше), янычары вскоре уменьшили пашу до в основном церемониальной роли.

Династия Караманли и Берберские войны

В 1711 году Ахмед Карамэнли, османский кавалерийский офицер и сын турецкого офицера и ливийской женщины, захватил власть и основал династию Караманли, которая продержалась 124 года.

В мае 1801 года паша Юсуф Караманли потребовал от Соединенных Штатов увеличение дани до 83 000 $, которые правительство платило с 1796 за защиту своей торговли от пиратства. Требованию отказали, американская военно-морские силы блокировала Триполи, и отрывочная война тянулась до 3 июня 1805 года.

Вторая Берберская Война (1815 год), также известная как алжирская война, была второй из двух войн, идущих между Соединенными Штатами и североафриканскими протекторатами Османской империи — Алжира, Триполи и Туниса, известных вместе как Берберийские государства.

Переутверждение османской власти

В 1835 году правительство Султана Махмуда II использовало в своих интересах местные беспорядки, чтобы подтвердить их прямую власть, и держало её до заключительного краха Османской империи. Поскольку децентрализованная османская власть привела к виртуальной независимости Египта, а также Триполи, побережье и пустыня, находящаяся между ними, вновь впали к анархии, даже после того, как прямой османский контроль был возобновлен в Триполи. Местное Движение Сенусси, во главе с исламским клериком Сеидом Мохаммедом Али обратилось к сельской местности с просьбой сопротивляться османскому правлению. Великий Сенусси основал свой главный офис в городе оазиса Джегбуб, в то время как его ихваны (братья) настраивали завиясы (религиозные колледжи или монастыри) через Северную Африку и принесли некоторую стабильность в области, не известные их подчинением центральной власти. В соответствии с выраженной инструкцией Великого Сенусси, прибыль была сделана в основном без любого принуждения.

Это была одна из первых османских областей, которые стали после административной реформы в 1865 году, и к 1867 году область была преобразована в Вилайет Триполитания.

75 лет турки-османы предоставляли Триполитании помощь, и Ливия осталась частью империи — хотя время от времени фактически автономной — пока Италия не вторглась в Ливию в 1911 году, когда Османская империя разрушалась.

Итало-турецкая война

Итало-турецкая война велась между Османской империей и королевством Италия с 29 сентября 1911 до 18 октября 1912 года.

В результате этого конфликта турки-османы уступили области Триполитании, Феццана и Киренаики Италии. Эти области вместе сформировали страну, которая стала известной как Ливия.

Отрывок, характеризующий Османская Триполитания

Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.