Османская империя в Первой мировой войне

Османская империя вступила в Первую мировую войну 2 ноября 1914 года в составе Центральных держав. В октябре 1914 года турки устроили провокацию в Чёрном море, обстреляв российские порты. В ноябре Российское правительство объявило войну Османской империи.

Предпосылки

Младотурецкая революция и младотурки

Слабость Османской империи и султана побудили студентов и курсантов восстать против правительства. Младотурками была создана тайная организация по подготовке революции. В 1908 году они свергли султана Абдула-Хамида II и захватили власть. После установления власти младотурки образовали политическую партию «Единение и прогресс» и поддержали нового султана Мехмеда V. Младотурки придерживались либеральных идей: они продолжили процесс реформ в Османской империи и примечательны были тем, что открыли школы для женщин и внесли в законодательство их права. Со свержением султана Абдул-Хамида II закончилось абсолютистское правление в Турции, была утверждена конституция, а также установлено либеральное правительство. Младотурки были турецкими националистами. Лозунгом тех дней стало «Турция для турок!» и с тех пор не приветствовалось многонациональное Османское государство. Реформы, проведенные ими, лишь ограничили воздействие на Османскую империю до начала Первой мировой войны.

Итало-турецкая война

28 сентября 1911 года Королевство Италия вторглось в Ливию с целью сделать её своей колонией. Энвер-бей и Мустафа Кемаль-паша прибыли в Ливию и начали организацию партизанских отрядов, чтобы остановить продвижение вглубь страны итальянцев. В целом эта война показала слабость Османской империи и послужила поводом для объединения многих государств, намеревавшихся включить в свой состав территории, находящиеся под османским игом.

Балканские войны

9 октября Черногория объявила войну Османской империи. Следом за ней, 17 октября, объявила войну Турции Болгария и Сербия, а 18 октября — Греция. В этой войне Германская империя выступила как союзник османов, а Франция как союзник Сербии. Османская империя терпела одно поражение за другим. В октябре того же года турецкие силы отступили на линию Чаталджа, недалеко от Стамбула. 4 ноября Албания объявила независимость и вступила в войну с Османской империей. 3 декабря Мехмед V и правительственный министр Мухтар-паша запросили перемирия. В тот же день в Лондоне собралась конференция из делегатов Османской империи и союзных держав, но переговоры провалились. 20 декабря, вернувшись в столицу, Энвер-паша возглавил забастовку студентов. Правительство сдало врагам Эдирне, также известный как Адрианополь. В начале января Энвер-паша устроил ещё один антиправительственный переворот. Это был период общенационального выживания. Энвер и его клика требовали абсолютной власти и возвращения Османской империи Эдирне.

Болгария, Сербия и Греция начали борьбу между собой за территории. Войны закончились захватом Энвер-пашой Эдирне и полным изнеможением Османской империи. Режим Энвер-бея, став управлять государством, отказался от контроля над частью Албании. Он потерял Македонию и Салоники, отошедшие Греции. Османская империя на западе приобрела границы современной Турции.

Начало сотрудничества с Германией

На Османскую империю большое внимание оказывала кайзеровская Германия, на которую, в свою очередь, оказывала влияние Российская империя. Турция видела в Германии ту страну, способную помочь ей вернуть потерянные территории, поэтому она присоединилась к Центральным державам. Германская империя стала поддерживать турок в конце 19-начале 20 века. После поражения от Италии и балканских государств в 1911—1913, младотурки начали искать военную поддержку. В 1913 году немцы отправили в Стамбул миссию во главе с генералом Лиманом фон Сандерсом. 2 августа 1914 года был подписан секретный германо-турецкий договор. 3 августа Османская империя заявила о нейтралитете относительно войны.

Первичные итоги

Иностранные угрозы помешали младотуркам сосредоточиться на реформах внутри страны. Османская империя ослабла из-за войны с Италией (1911—1912) и Балканских войн (1912—1913). Окончательно младотурки захватили власть в разгар второй Балканской войны.

Ситуация перед войной

Военные планы

Главнокомандующий немецкой военной миссии полковник Бронзарт фон Шеллендорф закончил начальный план кампании османской армии 7 июня 1914 года. Этот план был подготовлен до начала Первой мировой войны, а значит, отражал текущую на тот момент ситуацию и относился к ещё одной возможной угрозе с Балкан, а не будущей войне. А также к возможной войне с Россией, если она поддержит балканские страны.

Согласно плану Шеллендорфа, османские войска должны были располагаться вблизи греческих и болгарских границ. Армия Турции могла лишь вести наблюдение за армиями противника, воздерживаясь от провокаций врага наступательных операций. Бо́льшая часть войск развёртывалась в Восточной Анатолии и, если возможно, должна была наступать против русских. Также большое внимание должно было уделяться защите Стамбула и проливов. Укрепленные районы Эдирне и Чаталджа предназначались для защиты дороги, ведущей в столицу Османской империи и по территории, по которой должны были прибывать дополнительные силы из Сирии и Месопотамии. Основная часть сил будет располагаться на укрепрайоне Чаталджа.

После июльских событий 1914 года план пришлось пересмотреть из-за изменившейся ситуации. После договора с Германской империей, заключенного 2 августа 1914 года, последовал пакт с Болгарией. Поскольку Османская империя стала членом блока Центральных держав, её врагом стала не только Россия, но и Антанта. Наступательная операция против Румынии и Сербии могла спровоцировать нападение Российской империи на Кавказе и в Восточной Анатолии, которое имело шансы на успех, потому что турецкие силы будут отвлечены на западе. Аналогично, наступление турок в Египте против англичан может быть успешно, так как Великобритания будет втянута в войну в Европе.

В ответ на кардинальные изменения Бронзарт фон Шеллендорф приступил к переработке плана и кончил его 6 сентября 1914 года. 4-я армия должна была атаковать Египет, а 3-я — вести наступление в Восточной Анатолии.

Не все в османской армии были согласны с фон Шеллендорфом. Ещё 4 сентября 1914 года 2-й заместитель начальника генерального штаба Хафыз Хаккы представил свой военный план, который был более агрессивным. Согласно этому плану, османские войска должны были отправиться из Стамбула и Фракии на восточную часть побережья Чёрного моря воевать против русских, у которых, как надеялся Хафыз Хаккы, будет полная деморализация после поражения на Восточном фронте. В октябре Хафыз Хаккы пересмотрел план. Теперь он предусматривал действия Румынии и Болгарии против Сербии, а также атаку турками Суэцкого канала и наступление в Персии. Планы Хафыза Хаккы были грандиозны, но их пришлось отложить из-за нехватки ресурсов.

В связи с начавшейся войной в Европе, османский генштаб воспользовался планом фон Шеллендорфа..

Отсутствие средств

Отсутствие средств и вооружения не позволяло реализовать планы проведения войны. Империя настолько ослабла от войн, что была уже не в состоянии воевать. Кроме нехватки средств, ей не хватало финансов, а её промышленность была развита слабо. Также железнодорожная связь и коммуникации были развиты слабо, а их построение не представлялось возможным.

Главной проблемой была нехватка людской силы. Предполагаемая численность населения Османской империи до начала войны составляла около 25 000 000 человек, из которых 19 000 000 — турки, 6 000 000 — арабы, 1 500 000 — курды, 1 500 000 — греки и 1 300 000 — армяне (или 2 100 000 по данным армянской патриархии Константинополя). Люди не турецкого происхождения не могли быть законными поданными империи, потому что исполняли обслуживание военной машины. Тем не менее, они не были надежными составляющими армии.

Главными проблемами являлись транспорт и коммуникации, что крайне затрудняло ведение войны империи с хорошо оснащенными нациями. Снабжение армии Османской империи сильно зависело как и от обычных дорог, так и от железных. В этом отношении, морской транспорт лучше бы справлялся с этой задачей, однако, для его использования турки должны были иметь мощный ВМФ.

Телеграфная система была развита хорошо в Османской империи. Было проложено 55 383 километра телеграфных линий и 11 027 километров железных дорог. Но эта система не могла полностью удовлетворить потребности армии, возникшие в начале войны. Беспроводная система была разработана в конце войны и не имела широкого распространения. С другой стороны, услуги телефонной связи были доступны лишь в Стамбуле, однако, она не была распространена на турецких фронтах, за исключением Дарданелльского участка фронта.

С экономической и финансовой точки зрения, Османская империя не принадлежала к странам, которые развивались в новых условиях, созданных промышленной революцией в Европе и накоплением капитала. Страна страдала не только от увеличения дефицита бюджета, но и от внешней задолженности. Она старалась не отставать, в промышленном отношении, от хорошо развитых промышленных стран с отсутствием промышленного оборудования и средств и зависела, в бо́льшей части от импорта Германской империи и Австро-Венгрии.

Мобилизация

Мобилизация войск являлась самой сложной задачей накануне войны. Перед Первой мировой войной в османскую армию были призваны мужчины 1891, 1892 и 1893 годов рождения, численностью 200 000 солдат и 8 000 офицеров. В армии служили 2 года в пехоте и кавалерии и 3 года в артиллерии. Все мужчины империи, являвшиеся турками, подлежали призыву — они мобилизовались в 20 лет и служили в армии 25 лет. Мобилизация проходила по приказу.

Приказ о мобилизации был издан 2 августа 1914 года. Мобилизовалось все мужчины, за исключением VII йеменского полка, 21-й азирской дивизии и 22-й хиджазской дивизии. 3 августа началась всеобщая мобилизация. Люди, рождённые между 1875 и 1890 годами призывались в резервные части, а рождённые в 1868—1874 года были призваны в отряды местной обороны. В каждой возрастной годовой группе насчитывалось по 90 000 новобранцев. По подсчету генштаба Османской империи повторному призыву подлежало ещё около 1 000 000 человек, реквизированию — 210 000 животных. В мобильную полевую армию было включено 460 000 призывников, 14 500 офицеров и 160 000 животных, жандармерия состояла из 42 000 жандармов, пограничников и мулов. Остальные солдаты были призваны служить в гарнизонах крепостей, на территории прибрежных укреплений, заниматься работоспособностью связи и транспорта.

На призыв к оружию население отреагировало и вскоре генеральный штаб подсчитал, что в армию было призвано в несколько раз больше людей, чем предполагалось. Из-за этого эксцесса некоторые старые мужчины, призванные в армию, были отправлены обратно домой, чтобы в будущем призвать их при крайней необходимости. В Османской империи не было надлежащей системы инспектирования населения и поэтому процесс вербовки в армию был большой проблемой, хотя нехватка мужчин отсутствовала.

Но были и другие проблемы. В первую очередь, между мобилизационным управлением генштаба и Военным министерством Османской империи отсутствовала согласованность в действиях. Более того, германская военная миссия делала всё возможное, чтобы держать этот процесс под контролем в целях страховки, чтобы османская армия мобилизовала людей таким способом, который выгоден для Германской империи. Несмотря на все трудности и нехватку продовольствия мобилизация, длившаяся 53 дня, была закончена 25 сентября 1914 года. Она заняла больше времени, чем мобилизация Балканской войны, длившаяся 40-45 дней, но была более продуктивна. Благодаря мобилизации были полностью заполнены пустующие ряды османской армии и численность армии стала такой же как до Балканских войн. Однако, несмотря на полный процесс реорганизации Османской армии, её численность была далеко не изобилующей по сравнению с довоенным временем. 14 из 36 пехотных дивизий находились в августе 1914 года в процессе восстановления, в то время как 8 дивизий прошло передислокацию в течение 1914 года. Общая эффективность новых подразделений была очень низкой.

Вступление в Первую мировую войну

27 июля Австро-Венгрия разорвала дипломатические отношения с Сербией, а 28 объявила ей войну. Германсике крейсера «Гёбен» и «Бреслау» 3 августа получили приказ прибыть в Стамбул. 10 августа корабли вошли в гавань Стамбула. В порту германские и британские дипломаты тайно встречались с членами османского правительства. Корабли адмирала Сушона провела через минные поля маленькая лодка. Несколько дней ранее Великобритания, обеспокоенная началом войны, отказалась поставлять 2 новых линкора туркам. Поэтому немцы предложили туркам поставку кораблей, продав при этом «Гёбен» и «Бреслау».

После нескольких часов переговоров турки согласились купить «Гёбен» и «Бреслау», а также на поставку кораблей из Германии. Корабли были переименованы в «Явуз Султан Селим» и «Медили». Экипаж при этом остался состоящим из немцев. Вильгельм Сушон был назначен командующим османским флотом.

30 октября Османская империя официально вступила в Первую мировую войну в составе блока Центральных держав.

Первая мировая война

Закавказье

1914

19 октября 1914 года османские войска вторглись на территории Батумской области Российской империи. 29 октября османские крейсера «Явуз Султан Селим» и «Медили» обстреляли Одессу, Севастополь, Феодосию, Новороссийск.

2 ноября 1914 года (по другой версии — 5 ноября) Российская империя объявила войну Османской империи. 5 ноября (по другой версии — 6 ноября) войну Османской империи объявила Британская империя и Франция. 14 ноября 1914 года младотурецкое правительство официально заявило о начале войны с Францией и Великобританией.

В ноябре 1914 года флот Османской империи блокировал Босфор и Дарданеллы, тем самым предотвратив экспорт пшеницы из Российской империи в Европу и поставку грузов от союзников.

С началом военных действий на русско-османской границе перевес численности был у русских. Кавказская армия И. И. Воронцова-Дашкова насчитывала 170 000 человек, что было больше чем в 3-ей османской армии Хасана Иззета, которая к тому же включала неблагонадежные курдские кавалерийские части. Русские войска атаковали турок. 1-ый Кавказский корпус под командованием генерала Г. Э. Берхмана продвинулся в долину реки Аракс и захватил город Кёпрюкёй примерно на полпути от границы до Эрзерума, но потом опять отступил.

В начале декабря 1914 года Энвер-паша и начальник генштаба Османской империи полковник Хафыз Хаккы приняли решение о начале крупного наступления против Кавказской армии.

Опасаясь, что армяне выступят в войну на стороне русских, турки начали геноцид армян в Восточной Анатолии (Западной Армении) жертвами которого стали около полутора миллиона армян. 22 декабря 1914 года Энвер-паша принял командование 3-й османской армией и сместил начальника Германской военной миссии Отто Лимана фон Сандерса и других людей недовольных военным планом. В тот же день Энвер-паша начал плохо спланированное наступление против русских на Кавказе, тщетно надеясь, что численность османской армии будет способствовать возникновению восстания тюркоязычных жителей против русских. Пока один турецкий корпус пытался сковать силы русских, два других начали фланговый переход через снежные горы к северу от долины Аракса и в конечном итоге достигли город Сарыкамыш. 29 декабря турки предприняли попытку наступления и вошли в Армению. Однако вместо планируемого длительного наступления туркам пришлось отступить к озеру Ван.

1915

2 января 1915 года русские войска начали контрнаступление на Кавказе. После десяти дней безрезультатных боёв, массивного давления со стороны Российской империи и наступлением сильных холодов, 4 января 1915 года Энвер-паша отдал приказ о всеобщем отступлении. В течение последующих боёв три османские дивизии потеряли большую часть своей численности и всё вооружение. За этот период турки потеряли более 50 000 человек, включая 33 000 убитыми, 10 000 ранеными и 7 000 пленёнными. Среди попавших в плен был один командир корпуса — Али Исхан-паша и 3 командира дивизии. Через несколько месяцев Али Исхан бежал из плена. Потери русских были значительно ниже.

В январе 1915 года закончилась победой русских Сарыкамышская операция. Энвер-паша и Бронзарт фон Шеллендорф покинули фронт и прибыли в Стамбул. 13 января турки вторглись в Тебриз. В тот же день Британский военный Совет утверждает план Дарданелльской операции. 14 января 1915 года русские войска оставили Тебриз.

В начале 1915 года на юге Персии вспыхнуло антианглийское восстание бахтиарских племен. Они разрушили часть нефтепровода Британско-Персидской нефтяной компании.

Летом 1915 года османские войска предприняли Алашкертскую наступательную операцию. Операция была выиграна русскими, турки были отброшены и русская армия перешла в наступление в общем направлении на Ван.

Благодаря восстанию в Персии турецкие войска к осени 1915 года вошли в Керманшах и Хамадан. В Персии всё усиливалось влияние Центральных держав — главным образом — турок и немцев. В ответ на это Российская и Британская империи отправили в Персию новые войска. Английские войска смогли отбросить турок и бахтиар от нефтяных месторождений.

В октябре 1915 года русские войска на Кавказе были объединены в Кавказский фронт.

Под командованием нового командира Н. Н. Юденича Кавказская армия находилась бо́льшую часть 1915 года, укрепляя завоеванные территории и продвигаясь на запад в некоторых регионах.

1916

2 января закончилась Эрзерумская операция, в результате чего русские прорвали турецкий фронт и овладели Эрзерумом. 10 января 1916 года, неожиданно для турок, Юденич начал наступление в долине Аракса, и в целом, во всём Закавказье. 3-я османская армия, возглавляемая с марта 1915 года Махмутом Камиль-пашой, через несколько недель боёв в середине февраля 1916 года была вынуждена отступить от Эрзерума, потеряв при этом тысячи людей и сотни артиллерийских орудий. Несмотря на подкрепления, в том числе 5-й корпус, спешно отправленный на фронт, они прибывали туда в течение нескольких недель. В результате, Юденич продолжал наступать.

18 апреля его войска при содействии российского флота захватили черноморский порт Трабзон, тем самым лишив турок важной материально-технической базы. Под командованием нового командира — Мехмета Вехип-паши, 3-я османская армия во второй половине июня провела несколько контратак, увенчавшиеся успехом. Но в июле 1916 года русские контратаковали турок, взяв 16 июля Байбурт, а 27 июля Эрзинджан. После мучительного марша в августе из Фракии в Диярбакыр нескольких корпусов 2-й армии Ахмеда Иззет-паши на Кавказский фронт, турки с новыми силами атаковали русских, но это ни к чему ни привело.

Зимой 1916 года турецкие войска понесли серьёзные потери, а 3-я османская армия была полностью разгромлена русскими.

1917

В 1917 году военные усилия русских ослабли, особенно после двух революций, что было приятной неожиданностью для турок. Однако пока на Восточном фронте усиливались антиправительственные настроения и большевистская пропаганда, в Кавказской армии М. А. Пржевальского боевой дух солдат оставался стабилен. Когда Петроград перешёл под власть большевиков, 18 декабря 1917 года они заключили мирный договор с турками.

1918

Два месяца спустя, 12 февраля 1918 года, 3 османских корпуса, проигнорировав мирный договор, перешли в наступление. Встречая лишь спорадическое сопротивление, в частности, со стороны армян, через 6 недель турки достигли довоенной границы с Россией и с легкостью заняли Ардаган, Карс и Батум. После краткого перерыва, турки продолжили наступление в нескольких направлениях.

25 мая 1918 года в Гянджу из прибыл Нури-паша Киллигиль (младший брат Энвер-паши) с группой офицеров и приступил к формированию Кавказской исламской армии. В июне Национальный совет Азербайджана обратился за военной помощью к Турции, которая задействовала в этих целях Исламскую армию под командованием Нури-паши, в состав которой вместе с прибывшими 5-й Кавказской и 15-й Чанахгалинской турецкими дивизиями вошёл Мусульманский корпус, сформированный правительством Азербайджана. К концу июня турецкое командование перебросило к Гяндже дополнительно до 15 тыс. аскеров. В боях под Геокчаем 27 июня—1 июля части Кавказской исламской армии разбили 1-й Кавказский корпус Красной армии. Инициатива полностью перешла к Кавказской исламской армии. 2 июля советские части оставили Ахсу, 10 июля, после трёхдневных боёв, — Кюрдамир, 14 июля — станцию Керар и продолжали отходить вдоль железной дороги. Протяженность фронта стала стремительно расти, растягивая потрёпанные части бакинской Красной армии. Уже в июле бои шли на трёх направлениях — Шемахинском, Сельдиском и центральном — Кюрдамирском. Измотанные боями красноармейцы не могли долго обороняться и начали отступать по всему фронту вслед за побежавшими дашнакскими отрядами. Линия фронта стала быстро приближаться к Баку. В июне Кавказская исламская армия, состоящая из османских дивизий и 10 000 азербайджанских милиционеров, повела наступление к Каспийскому морю и к концу июля подошла к Баку. Этот важный нефтяной центр был защищён лишь местными добровольцами и британцами, прибывшими сюда 4 августа из северной Персии. После месячных боёв османская армия взяла Баку в ночь с 15 на 16 сентября 1918 года. Многие защитники города спаслись на кораблях, а Баку стал столицей Азербайджанской Республики.

Через шесть месяцев турки покинули Баку по Мудросскому перемирию.

Балканы

Дарданелльская операция

Столкнувшись с застоем на Западном фронте и обратившись с призывом о помощи русским в войне против турок, британское правительство решило в январе 1915 года высадить десант на полуострове Дарданеллы, который мог посеять в столице Стамбуле полный хаос, и тем самым вывести Османскую империю из войны.

Атака Дарданелл произошла 19 февраля 1915 года обстрелом англо-французским флотом портов полуострова. Иногда прерывавшаяся из-за плохой погоды, бомбардировка продолжалась в течение 3 недель. Было предпринято несколько попыток уничтожить мины в проливе. 16 марта командующего операцией Сэквилла Кардена, ушедшего на больничный, сменил вице-адмирал Джон Де Робек. Через два дня флот Антанты попытался прорваться. В долгом сражении с османскими береговыми батареями, в том числе передвижными гаубицами, несколько кораблей союзников оказалось на территории минного поля, не заметив этого. К концу дня англо-британский флот потерял три линейных корабля, в том числе французский «Буве». 3 корабля были сильно повреждены.

Британцы хотели повторить попытку, но был разработан 2-й план. К 24 марта было решено, что войска должны высадиться около Дарданелл, чтобы обеспечить возможность дальнейших действий военно-морского флота Антанты. В течение последующих 4-х недель был сформирован англо-французский экспедиционный корпус под командованием Яна Гамильтона. Турки, в свою очередь, сформировали 5-ю полевую армию для военных действий на полуострове Дарданеллы под командованием германского генерала Лимана фон Сандерса. Долговременные укрепления с их тяжелой артиллерией находились под контролем бригадного генерала Джеват-паши. Генерал Отто Лиман фон Сандерс командовал 6-ю дивизиями, две из которых разместил в азиатской части Турции, две — на юге полуострова Дарданеллы, ещё две — в области Булайира в узком перешейке в северной части полуострова между Саросским заливом и Мраморным морем.

Рано утром экспедиционный корпус Гамильтона при огневой поддержке ВМФ Антанты атаковал турок в нескольких местах. 29-я британская дивизия под командованием генерал-лейтенанта А. Хантер-Вестона высадилась на оконечности Галлиполи в секторе Геллес. Французские бригады высадились в азиатской части Турции — недалеко от Кум-Кале; АНЗАК под командованием У. Р. Бидвуда высадился на маленьком пляже к северу от Габа-тепе, а Королевская морская дивизия принимала участие в манёвре для отвлечения внимания противника близ Булайира. Несмотря на мелкие османские подразделения, располагавшиеся в местах высадок войск Антанты, 29-я дивизия и АНЗАК понесли большие потери в первые 36 часов боя. Несмотря на быстрые контрманевры частей 19-й османской дивизии, находящейся под командованием подполковника Мустафы Кемаля Ататюрка, был предотвращен захват АНЗАКом важного увала; 3-я османская дивизия, находящаяся под командованием полковника Вальтера Николаи, вскоре атаковала французские войска у Кум-Кале, и те были вынуждены вернуться на корабли. Немного поколебавшись, генерал Лиман фон Сандерс переместил бо́льшую часть своих из Балайира на юг Галлиполи. Кроме того, через несколько дней, многие османские полки, находящиеся в азиатской части Турции, были переброшены на Галлиполи для поддержки своих войск.

Силы Гамильтона, не сумев достичь поставленных целей вначале операции, впредь атаковали лишь в секторе Хеллес и в области бухты Ари-Бурну (ныне — бухта Анзак), но обычно, захватывая малые территории и неся тяжелые потери. Турки пытались заставить отступить войска Антанты в море, особенно, 19 мая, что закончилось неудачей и массовой резнёй. Правда, 2-я французская дивизия и ещё 3 британских дивизии были десантированы на Галлиполи между маем и июнем, однако, они не смогли переломить ход операции. В дополнение, турки перебросили на полуостров новые войска. Для упрощения задачи, генерал Лиман фон Сандерс, заблаговременно, создал 2 формирования: одно — в районе Ари-Бурну под командованием опытного бригадного генерала Мехмета Эсат-паши, второе — в секторе Геллес, находившееся под командованием — первоначально, полковника Георга фон Соденштерна, затем, полковника Мехмета Эсат-паши. В середине июля Эсат-паша был заменён младшим братом, Мехметом Вехип-пашой.

В период начала боёв в секторе Хеллес османская пехота была поддержана рядом пулемётных отрядов немецкого ВМФ. Кроме того, тяжёлые орудия азиатских батарей береговой обороны были всё более эффективны в наступлении против войск Антанты на оконечности полуострова. Положение усугубило ещё и то, что в ночь с 12 на 13 мая 1915 года османский миноносец затопил линкор «Goliath», а ещё через 2 недели германская субмарина U-21 уничтожила 2 линкора Антанты — «Triumph» и «Majestic». Временный отход других крупных боевых кораблей Антанты принёс долгожданное облегчение османских войскам в Галлиполи. Несмотря на то, что британские и французские субмарины неоднократно проникали в Дарданеллы и затопили несколько судов в Мраморном море, они были не в состоянии остановить поток оснащения и движения людей в войска генерала Лимана фон Сандерса.

Будучи оказавшимися блокированными османскими войсками на всех позициях, британцы приняли решение начать крупную операцию к северу от сектора Анзак, в заливе Сувла. Начиная с вечера 6 августа 1915 года, несколько дивизий 9-го армейского корпуса Ф. У. Стопфорда перешли вброд на берег и двинулись во внутрь полуострова. В течение следующих нескольких дней, совместными усилиями, АНЗАК и дополнительных войска высадились в заливе Сувла, где располагались более слабые османские войска. В этой тяжелой обстановке, 8 августа Лиман фон Сандерс проинформировал полковника Мустафу Кемаль-пашу о нападении в секторе Сувла. Мустафа Кемаль отличился быстрыми и энергичными действиями, когда повёл войска в бой, захватив несколько ключевых горных хребтов. Следует добавить, что возможное сдерживание войск Антанты, в конечном итоге, было обусловлено упорством Баварского кавалерийского офицера, майора Вильгельма Вилльмера, который упорно держался на некоторых ключевых позициях в Кереш-тепе с небольшим отрядом турок и жандармов. В то время как в северном секторе ситуация постепенно стабилизировалась, турки к тому же добились больших успехов в обороне своих позиций на Гелесском участке фронта, где у них осталась в руках наиболее значимая высота — Ачи-Баба. В середине октября, британское правительство уволило генерала Я. Гамильтона из вооруженных сил Британской империи. Две недели спустя, его сменил Чарльз Монро и сделал вывод, что Дарданелльская операция должна быть прекращена. В конечном итоге, Г. Китченер рекомендовал Кабинету министров эвакуировать все войска, за исключением сектора Геллес. Хотя малая часть войск Антанты была уже отведена в Салоники для создания нового плацдарма, большая часть британско-французских войск под командованием У. Бидвуда находилась в Галлиполи до декабря. После весьма умелой эвакуации войск из северных плацдармов 18-19 декабря 1915 года, число войск в секторе Геллес постепенно начало уменьшаться. 8-9 января оставшиеся войска, имея малые потери, были также эвакуированы, оставив в Дарданеллах всё вооружение и технику.

Тотальные потери Антанты в Дарданелльской операции составили 230 000 (по другой версии — 145 000) человек, включая 27 000 (по другой версии — 26 000) солдат Французского экспедиционного корпуса. Достоверные источники о турецких потерях отсутствуют, но османская армия потеряла около 300 000 (по другой версии — 169 000) человек. Обе стороны потеряло большое количество генералов, убитыми или ранеными, среди которых был французский генерал Анри Ж. Гуро, потерявший руку 30 июня.

Персия

1914

Часть территории Персии в течение войны была театром военных действий англо-русских и османско-германских войск.

10 октября британская армия, нарушив суверенитет Ирана, оккупировала остров Абадан и иранское побережье реки Шатт-эль-Араб. 20 октября 1914 года Макинский отряд русских под командованием генерала Николаева вторгся в Персию, так как там усиливалось влияние германо-турецких агентов. Отряд начал наступление на Баязет и взял его.

1 ноября 1914 года был обнародован фирман Ирана о нейтралитете.

В ноябре 1914 года для защиты нефтяных месторождений от Османской империи Великобритания вторглась в Ирак. Турки наступали из Месопотамии и из гор турецкого Курдистана под командованием германских военных советников.

В декабре 1914 года турки вторглись в Персидский Азербайджан и оккупировали Тебриз. В тот же месяц русские войска заняли Котур на границе с Османской империей, Сарай и Баш-Калу в Турции.

1915

14 января 1915 года русские под напором турок оставили Тебриз. Передовые османские отряды в Иране были разгромлены в январе 1915 года отрядом генерал-майора Ф. Г. Чернозубова. Зимой 1915 года турки под напором русских начали отступление к границе. В то же время турецкие войска вторглись в Арабистан и уничтожили нефтепроводы, ведущие к Абадану.

В 1915 году резиденция генерал-майора Перси Кокса была временно перенесена из Бушира в Басру.

В апреле 1915 года в Иране ожидалось вторжение турок.

27 мая 1915 года проосмански настроенный Эйн од-Доуле, возглавивший правительство шаха в апреле 1915 года, отправил Британской и Российской империям ультиматум, который требовал вывода российских войск с территории Ирана и полная независимость Ирана от этих стран. Но это требование было проигнорировано обеими странами. В августе Эйн од-Доуле и правительство, возглавляемое им, в целом, ушло в отставку.

В 1915 году в Иране из-за германо-турецких агентов продолжали расти националистическо-патриотические настроения. Для Антанты это представляло огромную опасность. В Юго-западном и Центральном Иране начались выступления против англичан.

Летом 1915 года в Иран прибыла германская военная миссия во главе с полковником Боппом. В начале июля 1915 года на территории Ирана находилось 4 русских воинских отряда: в Казвине и Ардебиле, в Азербайджанской провинции и провинции Хорасан.

Осенью 1915 года османские и германские дипломаты и эмиссары привлекли на свою сторону Ахмед-шаха Каджара и Мостоуфи оль-Мамлека. Это ещё сильнее усугубляло ситуацию.

30 октября 1915 года в Пехлеви (ныне — Энзели) высадился экспедиционный корпус генерала Баратова. Начав марш на Тегеран, он занял Казвин. Преследуя османские войска его корпус освободил от турок Хамадан, Кум, Кашан и подошёл к Исхафану.

2 ноября русские войска столкнулись с курдами-кавалеристами в у селения Софиан. Сражение закончилось отступлением русских.

В декабре 1915 года уозера Урмия шли тяжелые бои. 23 декабря курды попытались переправиться через реку Джигота. Но она была неудачна. 24 декабря вечером вторглись в Миндоабу, пытаясь выбить оттуда курдов. Но они получили подкрепление и русские отступили в Кара-Топу.

Конец 1915 года показал, что открытие фронта на территории Ирана для турок не увенчалось успехом.

1916

В конце 1915 — начале 1916 года начались значительные столкновения англо-русских и османско-германских войск. В июле три дивизии XII Османского корпуса начали крупную операцию против русских в горах Пушт-и Кух и захватили Хамадан в 322 километрах к юго-западу от Тегерана.

Последующие действия

Растущая угроза от британцев в Ираке под Багдадом заставила XII корпус, участвовавший в действиях в Персии с 1915 года, находящийся под командованием Али Исхана-паши, вернуться в Месопотамию.

Ирак

1914

10 октября британская армия оккупировала южный Ирак в целях защиты нефтяных месторождений АПНК. Войска с только что прибывшим подкреплением под командованием генерал-лейтенанта сэра Артура Баррета подошли к Басре, которую обороняли малый отряд из турок и местных, и выбили их оттуда.

3 (9) декабря англичане овладели Курной. Столкнувшись с постоянными неудачами, Энвер-паша назначил Сюлеймана Аскери командующим войсками в Месопотамии. В то же время 35-я британская дивизия была переброшена из Сирии в Багдад.

1915

Зимой 1914—1915 годов года индийские войска, участвовавшие в боевых действиях с 1914 года, были развернуты из дивизии в корпус, а 9 апреля перешли под командование генерала Джона Никсона. Через несколько дней Сюлейман Аскери попытался атаковать британцев и заставить отступить их в Басру, но оно не увенчалось успехом, и османские войска в конце концов отступили в Хамисию, где Сюлейман застрелился. Его заменил полковник Нуреддин-паша, создавший новое подразделение из жандармов и пограничников. Генерал Джон Никсон не стал дожидаться восстановления турок и в апреле 1915 года послал 6-ю Пунскую дивизию под командованием генерал-майора Чарльза Таунсенда к городу Эль-Амара, который был оставлен турками в июне. Через семь недель турки были вытеснены из Насирии.

1 сентября Пунская дивизия возобновила наступление и в начале октября достигла Кут эль-Амару. Никсон приказал Тоунсенду в ноябре достигнуть Багдада. 21 ноября бригада Тоунсенда достигла хорошо укреплённых позиций турок у Ктесифона, и на следующее утро атаковала их. В последующие 3 дня битвы, обе стороны понесли тяжелые потери. В конце концов Нуреддин-паша приказал своим войскам отступить к реке Дияла, но Тоунсенд был уже не в состоянии настигнуть турок, и его войска отступили к Кут эль-Амаре. Но турки, увидев, что британцы отступают, настигли их, окружили лагерь и блокировали их войска. После нескольких безуспешных попыток уничтожить лагерь Таунсенда, 6-я османская армия не стала больше предпринимать попыток захватить лагерь и сосредоточила действия на укреплении своих войск в районе Кута.

1916

В течение следующих четырёх месяцев только прибывшие англо-индийские предприняли несколько попыток взломать кольцо осады, но они были безуспешны. Британские войска потеряли 23 000 человек. Столкнувшись с острой нехваткой продовольствия, 6-я Пунская дивизия капитулировала перед турками 29 апреля 1916 года. Более 13 000 человек было захвачено в плен, многие из которых погибли от жестокого обращения турок и болезней. После ухода союзников из Галлиполи, падение Кута ещё больше подняло моральный дух османских солдат и подорвало престиж Британской империи в мусульманском мире. Но тот факт, что британцы предлагали за Халил-пашу 2 000 000 стерлингов ещё более усугубил их положение.

После долгих важных споров в Лондоне, Британское правительство решило, что захват Багдада и остальной части Месопотамии стоит больших людских и материальных ресурсов. Помимо строительства железной дороги Басра-Амара и увеличения численности большого речного флота за лето-осень 1916 года, англо-индийские войска пополнились личным составом и, благодаря этому, добились успехов в военных действиях. В ноябре их новый командир — Фредерик Стенли Мод — имел в распоряжении 340 000 человек. Армия Халил-паши к тому времени насчитывала 42 000 человек.

Наступление английских войск началось в середине декабря 1916 года, а спустя 3 месяца турки сдали британцам Багдад.

1917

В течение последующих 8 месяцев британцы под командованием Ф. С. Мода продолжали наступать, захватив 24 апреля Самарру, 29 сентября — Рамади и 5 ноября 1917 года — Тикрит. Уязвленное потерей Багдада, Османское Верховное Главнокомандование собиралось направить Йылдырымскую группу армий в Месопотамию, но тем не менее, Верховному Командованию Османской империи пришлось отложить захват Багдада из-за ухудшения ситуации на юге Палестины.

18 ноября 1917 года командир англо-индийских войск в Месопотамии Ф. С. Мод заболел холерой. Его сменил Уильям Рейн Маршалл. Британские войска продолжили наступать.

1918

В марте 1918 года англичане заняли Хит, через 8 недель — Киркук. В июне 1918 года командующего Османской армии в Месопотамии Халил-пашу сместил, прибывший из Персии, Али Исхан, продолжив отступление на север. К тому времени когда Мудросское перемирие вступило в силу, часть британских войск находилась в 10 километрах от Мосула.

Потери

В Ираке попало в плен около 890 британских солдат. Более 90 000 человек было убито. Однако турки потеряли больше англичан.

Египет, Палестина и Аравия

1914

После вступления Османской империи в войну на стороне Центральных держав Германское Верховное Главнокомандование выразило надежду Энвер-паше о скорейшем начале наступления к Суэцкому каналу и, если будет возможно, далее в Египте. Кроме отрезания Индии от Великобритании, такое наступление мусульманских войск могло вызвать народное восстание в Египте. Особенно, если бы удалось организовать вторжение туда ливийских племен с запада. В марте 1914 года в Синайской пустыне было предусмотрено начало обширной военной подготовки, в которой было предусмотрено объединение огромных верблюжьих караванов для 20 000 османских солдат, но подготовка была отложена до января 1915 года. 17 декабря 1914 года Египет перешёл под британский протекторат. Ахмед Джемаль-паша, объединив позиции турецкого кабинета с государственной и военной властью в Сирии и Палестине, с частью 4-й османской армии пересёк границу Египта и медленно двинулся в сторону Суэцкого канала.

1915

В январе 1915 года Ахмед Джемаль-паша, объединив позиции турецкого кабинета с государственной и военной властью в Сирии и Палестине, с частью 4-й османской армии пересёк границу Египта и медленно двинулся в сторону Суэцкого канала. Первая часть османских войск достигла восточный берег 2 февраля 1915 года, к югу от Исмаилии.

Но даже если, некоторые турецкие солдаты, фактически, пересекли канал и столкнулись с упорным сопротивлением британских войск, что заставило тот час же отступить. Джемаль-паша отвёл свои войска к северу Синая. Во всей операции, находившейся под присмотром баварского штабного офицера, подполковника Кресса фон Крессенштейна, было потеряно около 1300 османских солдат. Следует отметить, что эти действия лишь обеспокоили британцев о безопасности своих баз в Египте. Позже, после проведения нескольких небольших рейдов турками к Суэцкому каналу в 1915 году, в 1916 году ими было организовано 2-е крупное наступление, но оно вновь провалилось.

1916

В то же время, британским властям в Каире удалось привлечь на свою сторону шерифа Мекки, Хусейна ибн Али. В июне 1916 года шериф устроил восстание против турок, мобилизовав ряд арабских племён, тем самым заставив их отступить из Египта в Хиджаз и Асир для подавления восстания. Из-за восстания турки потеряли в течение недели Мекку и Джидду, 27 июля пал Янбу, 22 сентября — Таиф, но турецкий гарнизон Медины, находящийся под командованием бригадного генерала Фахри-паши, бросив вызов повстанцам, не сдавался до января 1919 года. Арабские войска и иррегулярные части, находящиеся под командованием третьего сына Хусейна бен Али, Фейсала I, в конце концов, повели наступление на север и вошли в Палестину с британскими советниками, египетскими артиллерийскими частями и частью французских колониальных сил под командованием Эдуара Бремона.

1917

Не считая захвата Акабы в июле 1917 года, арабские повстанцы нанесли также серьёзный ущерб Хиджазской железной дороге. В то время как турки поставляли дополнительные войска в Медину для пополнения гарнизона до весны 1918 года, Османские войска, дислоцированные в Йемене, на протяжении всех лет войны, оказались практически отрезаны от остальной части Османской империи. Как бы то ни было, они провели несколько наступательных операций в 1915 году к западу и северу от Адена, принудив тем самым британцев усилить их гарнизон.

С сентября 1916 года, британские войска в Египте, включая конный корпус АНЗАК и Индийский кавалерийский корпус, начали медленное продвижение через Синайскую пустыню, правильно применяя водопровод и железную дорогу, которые были построены вслед за ними. Отброшенные с большими потерями в 1-й и 2-й битве за Газу, англичане успешно прорвали оборону 7 месяцев спустя в 3-й битве за Газу. Продвигаясь на широком фронте, Египетский экспедиционный корпус, находящийся под командованием Эдмунда Алленби, вступил с боями на окраины Иерусалима, покинутые турками 8-9 декабря.

1918

Несмотря на то, что Египетский экспедиционный корпус добился успеха и захватил некоторые территории и в феврале 1918 года Иерихон, османские войска (Йылдырымская группа армий), находящиеся в Палестине, в конце концов стабилизировали ситуацию. Первоначально сформированная во время контрнаступления турок в Месопотамии под командованием генерала Эриха фон Фалькенхайна, 4-я османская армия, впоследствии, выдвинулась в Палестину. С конца февраля находилась под командованием Лимана фон Сандерса. Состоящая из 3-х полевых армий, Йылдырымская группа армий стала страдать от серьёзной нехватки продовольствия. Укрепившись на линии Яффа — Иудейские горы — река Иордан, османские войска в некоторых районах сплетались с немецкой пехотой и артиллерией и несколькими австро-венгерскими пушечными батареями. Но многим военачальникам Центральных держав, командовавших османскими армиями, было ясно, что следующее наступление британцев приведёт к массовым бедствиям. Когда британские войска генерала Алленби нанесли удар 19 сентября 1918 года, оборона 8-й османской армии в прибрежной зоне рухнула в течение первых 12 часов. Командующий османской армией, Джеват-паша, делал всё возможное, чтобы устранить повреждения, но в итоге он и личный состав его штаба были отправлены обратно в Стамбул. Развал 8-й османской армии скоро вынудил смежную 7-ю османскую армию во главе с Мустафой Кемаль-пашой сдерживать правый фланг. В регионе к северу от Иордана, фланги 4-й армии также скоро оказалась подвержены опасности и постепенно начала отступление на север. Генерал Лиман фон Сандерс сам чудом избежал плена во время кавалерийского рейда на Назарет.

В течение следующих 6 недель, остатки Йыдлырымской группы армий продолжали отступление на север, зачастую в условиях хаоса. Их преследовало большое количество кавалерии. Турки подвергались разрушительным налётам авиации, а также преследованиям арабских бродячих повстанческих отрядов. 30 сентября 1918 года турки покинули Дамаск, который затем заняли арабские войска Фейсала I и кавалерийские части Алленби. Среди многих османских солдат, сдавшихся в это время был раненый командир VII османского корпуса, полковник Ясин аль-Хашими, житель Ирака, имеющий тесные связи с Арабским освободительным движением, который в ближайшее время стал командиром генштаба Фейсала. Другой командир османского корпуса, Мустафа Исмет-бей появился невредимым после провала в Палестине.

Вывод турецких войск из остальной части Сирии, в некоторой степени, был более ординарным, особенно, после того как несколько батальонов 2-й османской армии вступили в бой. Когда войска Алленби, включая тысячи арабских повстанцев, достигли 24-25 октября Алеппо, они встретили сопротивление турок в течение нескольких часов. На следующий день возрождение морального духа турок было проявлено близ Харитана, когда атака 2-х индийских полков было отбита со значительными потерями войск Антанты. Пять дней спустя было заключено Мудросское перемирие, закончившее кампанию. Антанта потеряла менее 6 000 человек, в то время как турки потеряли 73 000 убитыми с неизвестным количеством убитых и раненых.

Потери

Общее количество мобилизованных в османскую армию составило 2 873 000. За время Первой мировой войны военные потери Османской империи составили 771 844 человека, из них 243 598 было убито, 61 847 пропало без вести, 466 759 погибло от болезней и эпидемий. Ранено было 763 753 человек, попало в плен — 145 104 человека, дезертировало — 500 000.

Литература

на русском языке

• C. М. Алиев. История Ирана: ХХ век.. — М.: ИВ Ран — Крафт+, 2004. — 648 с. — ISBN 5-93675-075-2.
• А. Н. Бадак, И. Е. Войнич, Н. М. Волчек и др. Всемирная история в 24 томах.. — Минск: Современный литератор, 1999. — Т. 19. Первая мировая война.. — С. 166-188, 221-223. — 512 с. — ISBN 985-456-135-6.
• [books.google.ru/books?id=yRjf8BHsegsC&pg=PA18&dq=%D0%9E%D1%81%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F+%D0%B8%D0%BC%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B8%D1%8F+%D0%B2+%D0%9F%D0%B5%D1%80%D0%B2%D0%BE%D0%B9+%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B9+%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B5&hl=ru&sa=X&ei=qRG5UJjFB6SE4gSomoDgCQ&ved=0CDEQ6AEwAA#v=onepage&q=%D0%9E%D1%81%D0%BC%D0%B0%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F%20%D0%B8%D0%BC%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B8%D1%8F%20%D0%B2%20%D0%9F%D0%B5%D1%80%D0%B2%D0%BE%D0%B9%20%D0%BC%D0%B8%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%BE%D0%B9%20%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D0%B5&f=false Первая мировая война: 1914—1918 : факты, документы — В. К Шацилло]

на английском языке

• John Horne. = A companion to World War I. — Wiley-Blackwell, 2010. — P. 97-108. — 696 p. — ISBN 978-1-4051-2386-0.

• Marian Kent. [books.google.ru/books?id=OQTm-Ym1Po8C&printsec=frontcover&hl=ru#v=snippet&q=Germany&f=false The Great Powers and the End of the Ottoman Empire]. — 1996. — P. 107-108. — 239 p. — ISBN 0-203-98836-1.
• Mustafa Aksakal. The Ottoman Road to War in 1914: The Ottoman Empire and the First World War. — Cambridge University Press, 2010. — 234 p.
• Edward J. Erickson. = Ottoman Army Effectiveness in World War I: A Comparative Study. — Taylor & Francis, 2007. — 236 p.
• Edward J. Erickson. = Ordered to Die: A History of the Ottoman Army in the First World War. — Greenwood Publishing Group, 2001. — 265 p.

Ссылки

• [www.russiankurort.org/istanbul83.php Османская империя в Первой мировой войне]
• [www.ostu.ru/personal/nikolaev/turkey1923.html Первая мировая война. Османская империя в 1914—1923 гг.]
• [new-history.name/?p=1439 Положение Турции вначале Первой мировой войны и её в её окончании]
• [www.armeniansite.ru/2011-07-14-15-50-44/103-genocide.html Первая мировая война. Геноцид армян в Османской Империи 1915 г.]
• [www.krugosvet.ru/enc/istoriya/OSMANSKAYA_OTTOMANSKAYA_IMPERIYA.html?page=0,6 Османская (Оттоманская) империя | Энциклопедия «Кругосвет»]
• [hero1914.com/s-elektrichestvom-no-bez-vody-tureckie-plennye-na-o-nargen-1914-1918/ Турецкие военнопленные в России (на примере крупнейшего лагеря для пленных на о. Нарген)]
• [www.telenir.net/istorija/polnaja_istorija_islama_i_arabskih_zavoevanii/p29.php Глава 28. Чужие традиции / Полная энциклопедия Ислама и арабских завоеваний]
• [xn----7sbbfcoy5atdmf5qh.xn--p1ai/article/item/43 Вступление в войну Турции — Первая мировая война]

На английском языке

• [histclo.com/essay/war/ww1/cou/w1c-tur.html World War I: Ottoman Empire]
• [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/History/ottoww1.html The Ottoman Empire Enters World War I]
• [www.fsmitha.com/h2/ch09tu-2.htm Turkey from 1911 to the End of World War One]
• [www.theottomans.org/english/history/worldwar.asp TheOttomans.org — Discover the Ottomans]
• [www.turkeyswar.com/mobilization.html Turkey in the First World War — War Plans and Mobilization]
• [www.turkeyswar.com/chronology/chronology.htm Turkey in the First World War — Chronology]
• [www.worldwar1.com/neareast/ta.htm The Near East and the First World War: Turkish army prepares for war]

Отрывок, характеризующий Османская империя в Первой мировой войне

– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]