Особое совещание при НКВД СССР

Осо́бое совеща́ние (ОСО) — в разные годы «Особая комиссия при НКВД», «Особое совещание при ОГПУ», «Особое Совещание при НКВД СССР», «Особое Совещание при МГБ СССР»; в СССР с 1922 по 1953 год — внесудебный орган, имевший полномочия рассматривать уголовные дела по обвинениям в общественно опасных преступлениях, и выносить приговоры по результатам расследования, а также пересматривать решения Военной коллегии Верховного суда СССР. Особое совещание имело право выносить приговоры о тюремном заключении, ссылке или высылке обвиняемых, а также о применении других мер наказания. В 1941-45 годах официально могло приговаривать к смертной казни.

Структура ОСО

В состав Особого совещания входили:

• заместители наркома внутренних дел,
• уполномоченный НКВД по РСФСР,
• начальник Главного Управления рабоче-крестьянской милиции,
• народный комиссар союзной республики, на территории которой возникло дело.

Особое совещание не входило в судебную систему, но фактически имело судебные полномочия: право рассмотрения дел и вынесения приговоров по ним, так же, как, например, Военный Трибунал в полевых условиях. Приговоры данного органа выносились в упрощённом порядке. Рассмотрение дела и вынесение приговора производилось в отсутствие обвиняемого и без адвоката.

Особое совещание в Советской России и СССР

• В 1922 году была создана «Особая комиссия». Она имела право приговаривать к административной высылке, не прибегая к аресту, в том числе из пределов РСФСР, на срок до 3 лет.
• 28 марта 1924 года. Президиум ЦИК СССР утвердил новое положение о правах ОГПУ. Особое совещание при ОГПУ получило право приговаривать к заключению в лагерь на срок до 3-х лет.
• «Особое Совещание при НКВД СССР» было создано постановлением ЦИК и СНК СССР от 5 ноября 1934 года после упразднения Судебной коллегии ОГПУ и существовало до 1 сентября 1953 года. За 1936 год Особое совещание рассмотрело дела 21222 человек.
• В период Большого террора ОСО играло вспомогательную роль. Максимальный срок заключения, к которому могло приговорить обвиняемого ОСО, составлял 8 лет. Приговаривать к длительным срокам заключения и расстрелу ОСО в этот период не имело права.
• Постановлением СНК и ВКП(б) от 17 ноября 1938 года в Особое совещание было разрешено передавать только дела, которые не могли рассматриваться гласно по оперативным соображениям.
• В конце 1940 года ОСО получило право применять ещё одну меру наказания — конфискацию неправомерно нажитого имущества и имущества, используемого в преступных целях.
• В ноябре 1941 года ОСО, в связи с военным временем, получило полномочия рассмотрения дел «об особо опасных преступлениях против порядка» с вынесением приговоров вплоть до смертной казни. Полномочия по вынесению смертных приговоров ОСО осуществляло только в период войны. За это время по приговорам ОСО был расстрелян, по официальным данным, 10101 человек.
• После окончания войны максимальной мерой наказания по решению ОСО стало 25 лет заключения. Во 2-й половине 1940-х годов ОСО НКВД (с 1946 года — ОСО МГБ) было вспомогательным, но важным средством оформления дел на участников националистического движения против советских войск в прибалтийских республиках и в освобождённой СССР части Польши. В ОСО попадали дела, которые не принимали к производству суды и военные трибуналы, даже трибуналы войск НКВД. Эта практика сложилась во время войны, по делам изменников Родины и пособников гитлеровцев.
• 15 июля 1951 года Игнатьев С. Д. передал Сталину предложения о реорганизации Особого совещания, однако никакого развития это предложение не имело.
• Указом Президиума ВС СССР от 1 сентября 1953 г. Особое совещание было упразднено.

Оценка деятельности

В процессе своей деятельности полномочия ОСО менялись в соответствии с текущей обстановкой. Если по первому проекту от 31 июля 1922 г. Особое совещание занималось только административной высылкой на срок до 5 лет, то во время Великой Отечественной войны ОСО получило право выносить смертные приговоры.

Особое совещание, будучи чрезмерно перегруженным большим количеством дел, не обеспечивало тщательного, всестороннего их рассмотрения. В докладе Вышинский отметил, что, несмотря на требование передавать в ОСО только дела, которые не могли рассматриваться гласно (как правило, те, в которых доказательствами служили оперативные данные), в следственных органах сложилась порочная практика передачи в ОСО дел, по которым следствию не удавалось собрать достаточных для обычного суда доказательств вины подследственного. 13 февраля 1950 г. МГБ доложило в ЦК ВКП(б) Сталину о состоявшемся 10 февраля заседании Особого совещания, на котором были рассмотрены дела на 1592 человек.

Всего за время существования c 5 ноября 1934 г. по 1 сентября 1953 г. Особым Совещанием при НКВД — МГБ СССР было осуждено 442 531 человек, в том числе к высшей мере наказания 10 101 человек, к лишению свободы 360 921 человек, к ссылке и высылке (в пределах страны) 67 539 человек и к другим мерам наказания (зачёт времени нахождения под стражей, высылка за границу, принудительное лечение) 3 970 человек..

См. также

• Особая тройка НКВД
• Военная коллегия Верховного суда СССР
• Сталинские репрессии
• Особое присутствие Правительствующего сената

Ссылки

• [www.hrono.ru/dokum/192_dok/19240324ogpu.php Положение о правах Объединенного государственного политического управления в части административных высылок, ссылок и заключения в концентрационный лагерь от 24 марта 1924 г.]
• Постановление ЦИК СССР, СНК СССР от 05.11.1934 № 22 об Особом совещании при НКВД СССР

Отрывок, характеризующий Особое совещание при НКВД СССР

– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.