Оссендовский, Антоний Фердинанд

Антоний Фердинанд Оссендо́вский
Ferdynand Antoni (Antoni Ferdynand) Ossendowski
Род деятельности:	Литератор, общественный деятель, путешественник
Дата рождения:	27 мая 1878(1878-05-27)
Место рождения:	Люцин, Витебская губерния, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя → СССР СССР → Польша Польша
Дата смерти:	3 января 1945(1945-01-03) (66 лет)
Место смерти:	Жулвин

Антоний Фердинанд Оссендо́вский (польск. Ferdynand Antoni (Antoni Ferdynand) Ossendowski, Анто́н Марты́нович Оссендо́вский; 27 мая 1878, Люцин, Витебская губерния, Российская империя — 3 января 1945, Жулвин (ныне в гмине Брвинув, Прушковский повят, Мазовецкое воеводство), Генерал-губернаторство) — русский и польский путешественник, журналист, литератор и общественный деятель.

Учился в Санкт-Петербургском университете, Сорбонне. Состоял лаборантом в Томском технологическом институте. Работал инженером в Сибири и на Дальнем Востоке; выступал с художественными произведениями на русском языке.

Участвовал в революции 1905 года. До 1907 года отбывал тюремное заключение, затем отошёл от революционного движения.

В 1907 году за работу «Ископаемые угли и другие углеродистые соединения русского Дальнего Востока с точки зрения их химического состава» стал первым лауреатом премии имени Ф. Ф. Буссе.

Литературную деятельность начинал на русском языке, преимущественно в жанрах приключений и фантастики. Оссендовскому удалось предвосхитить некоторые распространённые ситуации научной фантастики: герой рассказа «Бриг „Ужас“» (1913) — «сумасшедший ученый», сделавший гениальное открытие, которое может и осчастливить, и погубить человечество, а в «завтрашней повести» «Грядущая борьба» (1914) автор первым в России запротестовал против превращения рабочих в придаток промышленного производства. В повести «Женщины восставшие и побеждённые» (1915) описана «женская революция» с целью спасения человечества, причём методы борьбы с «сильным полом» выбраны те же, что и в известной комедии Аристофана «Лисистрата», при этом подано всё без комедийной окраски.

В годы Первой мировой войны заведовал иностранным отделом в газете Б. А. Суворина «Вечернее время», много писал о подрывной деятельности германских фирм в России и даже составил вместе с Сувориным докладную записку под названием «Военно-политический элемент в германской торгово-промышленной программе и борьба с ним», в которой, однако, реальной и полезной информации оказалось не много.

Считается автором фальшивок, изготовленных после Октябрьской революции и известных как «документы Сиссона», для которых использовал поддельные бланки никогда не существовавших учреждений.

В годы гражданской войны на государственной службе у Российского правительства адмирала А. В. Колчака (вопреки расхожему «мифу» никогда не был «министром финансов в правительстве Колчака»). В 1921 г. выполнял поручения генерал-лейтенанта барона Унгерна.

В 1922 вернулся в Польшу. Стал всемирно знаменит благодаря своей беллетризованной книге о гражданской войне в Сибири и Монголии «[www.geografia.ru/ossend1.html И звери, и люди, и боги]» (на английском языке). Написал также на польском языке книгу о Ленине («Ленин — бог безбожных») и ряд романов из польской истории. Участвовал в Движении сопротивления в Польше; умер своей смертью незадолго до освобождения Варшавы советскими войсками. Советской контрразведкой в доме Оссендовского, как известного «антисоветчика», был проведён обыск, а его тело вырыто из могилы для идентификации личности (возникло подозрение, что он мог скрыться).

Был женат (с 1922 г.) на скрипачке и композиторе Зофье Ивановской, посвятившей ему свой романс «Сыплет снег» (польск. Śnieg prószy).

Литература

• Чертков Л. Н. Оссендовский, Антон Мартынович // Краткая литературная энциклопедия. Т. 5: Гаврилюк — Зюльфигар Ширвани. М., 1968. Ст. 485.
• Стефанов Ю. Н. Ни звери, ни люди, ни боги // Оссендовский Ф. И звери, и люди, и боги. М., 1994.
• Стефанов Ю. Н. Не заблудиться по пути в Шамбалу // Вопросы философии. 1993. № 3.
• Юзефович Л. А. Самодержец пустыни: Феномен судьбы барона Р. Ф. Унгерна-Штернберга. М., 1993.
• Старцев В. И. Ненаписанный роман Фердинанда Оссендовского. — Изд. 2-е. — СПб.: Скарабей, 2001. — 304 с. — ISBN 5-94374-010-4.
• Старцев В. И. Немецкие деньги и русская революция: Ненаписанный роман Фердинанда Оссендовского. — Изд. 3-е. — СПб.: Крига, 2006. — 288 с. — ISBN 5-901805-25-9.
• [scifi.spb.ru/authors/o/ossendov.a/ossendov.htm Оссендовский, Антоний Фердинанд] // Энциклопедия фантастики: Кто есть кто / Под ред. Вл. Гакова. — Минск: ИКО «Галаксиас», 1995. — 694 с. — ISBN 985-6269-01-6.

Ссылки

• [www.geografia.ru/uBlogs/user/2/734/ Фердинанд Оссендовский «И звери, и люди, и боги»]
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Mongol/Ossendovskij/pred.phtml?id=4448 ДОКУМЕНТЫ->МОНГОЛИЯ->Ф. А. ОССЕНДОВСКИЙ->ЗАПИСКИ (1921)->ПРЕДИСЛОВИЕ], vostlit.info  (Проверено 17 марта 2011)

Отрывок, характеризующий Оссендовский, Антоний Фердинанд

– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.