Оссиан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Оссиан
Ossian

Оссиан, худ. Н. Абилдгаард
Дата рождения:

III век н.э.

Язык произведений:

Гэльский

См. статью о Джеймсе Макферсоне

Оссиан (англ. Ossian), правильнее Ойсин (Oisin), а в соответствии с ирландским произношением, Ошин, — легендарный кельтский бард III века. От его лица написаны поэмы Джеймса Макферсона и его подражателей.

В его честь назван кратер Ойсин на спутнике Юпитера Европе.





Ойсин в народных легендах

Согласно преданию, Оссиан был сыном легендарного кельтского героя Финна Мак Кумала (Фингала) и его супруги Садб. Они жили в Ирландии в III веке нашей эры. Об обстоятельствах рождения Ойсина повествуется в «Преследовании Диармайда и Грайне».

Как Фингал, так и его сын Ойсин управляли «финиями» или «фениями», которые составляли в древней Ирландии постоянную армию (фианну), пользовавшуюся огромными привилегиями. Доступ в неё был обставлен разными трудностями; желающий получить звание финия должен был обладать не только военной доблестью, но также быть поэтом и знать все «12 книг поэзии». Страна много страдала от такого привилегированного сословия, заявлявшего притязания даже на ограничение королевской власти. В конце III в. ирландский король Карб вступил в открытую борьбу с фианной, во главе которой стоял Ойсин. Битва при Гобаре подорвала господство фианны, но вместе с тем нанесла тяжелый удар военным силам Ирландии и изменила весь строй древней ирландской жизни. Последний из финиев, переживший битву при Гобаре, и был Ойсин. Народная фантазия последующих веков наделила его и его отца сказочно-мифическим ореолом. Оба они сделались любимейшими героями народных песен и сказаний: Фингал — как представитель блестящего прошлого, Ойсин, слепой и несчастный — как последний его обломок. Народная фантазия заставляет Ойсина прожить гораздо дольше возможной человеческой жизни и дожить до появления св. Патрика, в лице которого христианство нанесло ещё более решительное поражение старому языческому миру Ирландии. По другим версиям, Ойсин вернулся из страны вечной юности (Елисейские поля языческой Ирландии) уже после победы христианства и встретился со св. Патриком. Об их свидании существует масса легенд, сказок, песен и т. п.[1]

В ранних легендах Оссиан не упоминается как поэт. Бардом был его брат — Фергус «Сладостные речи».

Поэмы Оссиана, опубликованные Макферсоном

В сер. XVIII столетия Джеймс Макферсон опубликовал прозаические переводы на английский язык нескольких поэм, принадлежавших, по его словам, барду III века Оссиану. Обстоятельства публикации таковы.[2]

Осенью 1759 г. в курортном городке Моффате на юге Шотландии начинающий поэт Джеймс Макферсон, бывший тогда гувернёром при 11-летнем Томасе Грэме, познакомился с Джоном Хоумом (John Home), автором нашумевшей в то время трагедии «Дуглас» (Douglas, 1756). По свидетельству Хоума, однажды разговор зашёл о старинной поэзии шотландских горцев и Макферсон сообщил ему, «что в его распоряжении имеется несколько образцов древней поэзии». Хоум не владел гэльским языком, но упросил Макферсона перевести несколько поэм, чтобы Хоум смог составить представление о духе и особенностях гэльской поэзии. Эти переводы произвели на Хоума сильное впечатление, и он поспешил познакомить с ними своих друзей в Эдинбурге — философов Дэвида Юма и Генри Хоума, лорда Кеймса, историка Вильяма Робертсона, политэконома Адама Смита, составлявших т. н. «избранный кружок» Хью Блэра (Hugh Blair). Блэр, по его собственному выражению, потрясённый высоким поэтическим духом, которым были проникнуты переводы, пригласил к себе Макферсона и не без труда убедил заняться переводами всех имеющихся в его распоряжении гэльских поэм. Итогом этой работы стало издание в июне 1760 г. в Эдинбурге небольшой книжки под названием «Отрывки старинных стихотворений, собранные в горной Шотландии и переведённые с гэльского или эрского языка».[3], содержащей пятнадцать таких отрывков. Имя переводчика не было названо. Успех книги потребовал нового издания, дополненного ещё одним отрывком и осуществлённого в том же 1760 г. В предисловии, которое анонимно написал Блэр, высказывалось предположение, что публикуемые отрывки являются фрагментами большого эпического произведения о войнах Фингала и что многочисленные предания о нём можно ещё разыскать в горной Шотландии.

Блэр уговорил Макферсона оставить место гувернёра и отправиться в горы на поиски уцелевшего гэльского эпоса. После сбора необходимых средств по подписке в конце августа 1760 г. Макферсон отправился в шестинедельное путешествие по графствам Перт, Аргайл и Инвернесс и островам Скай, Саут-Уист, Норт-Уист и Бенбекьюла, входящим в группу Гебридских островов, после чего в октябре приехал в Рутвен. Затем он предпринял второе путешествие на побережье графства Аргайл и остров Малл.

Вернувшись в начале января 1761 г. в Эдинбург, Макферсон сообщил, что ему «посчастливилось заполучить довольно-таки полную поэму, настоящий эпос о Фингале. Древность её устанавливается без труда, и она не только превосходит все, что есть на этом языке, но, можно считать, не уступит и более совершенным произведениям в этом духе, имеющимся у иных народов». Блэр и его друзья организовали сбор средств на издание английского перевода этой поэмы, который и был опубликован в Лондоне в 1761-62 годах под названием «Фингал, древняя эпическая поэма в шести книгах, вместе с несколькими другими поэмами Оссиана, сына Фингала. Переведены с гэльского языка Джеймсом Макферсоном».[4] Этот том был, несмотря на высокую цену, скоро распродан и уже в том же 1762 г. потребовалось второе его издание. А год спустя появился новый том аналогичного оформления — «Темора»[5], имевший, однако, меньший успех у публики.

Таким образом, к 1763 году Макферсон издал две большие поэмы Оссиана — «Фингал» и «Темора» — и 21 малую поэму Оссиана. 11 из 16 фрагментов «древней поэзии» вошли как вставные эпизоды в эти поэмы. Затем он обратился к политической деятельности, неоднократно выступал как политический памфлетист и историк, но его публикации на этом поприще особого успеха не имели. Поэтому последовавшее 1765 году издание двухтомных «Творений Оссиана» являлось почти точным повторением обоих сборников, только в другом полиграфическом оформлении. Лишь при подготовке издания «Поэмы Оссиана» (англ. The Poems of Ossian, 1773), не меняя содержания поэм, Макферсон подверг их значительным стилистическим правкам. Тогда же поэмы были расположены в новой, исторической последовательности: том I — «Кат-лода», «Комала», «Карик-тура», «Картон», «Ойна-морул», «Кольнадона», «Ойтона», «Крома», «Кальтон и Кольмала», «Сражение с Каросом», «Катлин с Клуты», «Суль-мала с Лумона», «Война Инис-тоны», «Песни в Сельме», «Фингал», «Лаемой», «Дар-тула». «Смерть Кухулина», «Битва при Лоре»; том II — «Тенора», «Конлат и Кутона», «Бератон». Более к поэмам Оссиана Макферсон не возвращался.

После публикации «Фингала» на Макферсона обрушились просьбы, переходящие в требования, предъявить подлинные древние рукописи, с которых был выполнен перевод. Макферсон всячески затягивал дело, ссылаясь на свою занятость. Ответом стало издание, содержащее гэльские тексты одиннадцати из поэм Оссиана (включая «Фингала» и «Темору»), вышедшее в 1807 году, уже после смерти Макферсона.[6] Эти тексты, однако, не внесли ясность в вопрос о подлинности поэм Оссиана: по мнению многих исследователей, язык, на котором они написаны, — современный Макферсону гэльский с характерными англицизмами, а сами «оригиналы» — обратные переводы английских «Поэм Оссиана» на гэльский язык. Никаких древних рукописей, хоть сколько-нибудь близких к поэмам Оссиана, до сих пор не найдено, а сами поэмы теперь считаются мистификацией.

Поэмы Оссиана в европейской культуре

Как бы мало ни было значение поэм Оссиана для истории развития эпоса, произведение это сыграло очень большую роль в истории всемирной литературы; влияние его не переставало чувствоваться до половины XIX столетия, несмотря на полное убеждение в его подложности. Подобно тому, как в средние века кельтские сюжеты получили широкое распространение в романах круглого стола, теперь, благодаря Макферсону, они вновь обошли всю Европу, причем в обоих случаях имели значение не только сюжеты, но и идеи и стиль: в романах круглого стола — идеал благородного рыцаря, культ женщины, в поэмах Макферсона — элегический колорит, любовь к необычайному и чудесному — одним словом, всё то, что понимается под выражением «Оссианизма».

В Англии Вальтер Скотт, поэты Озерной школы, даже Байрон отразили на себе это влияние, но нигде не было оно так прочно, как в Германии, где Клопшток, Гердер и поэты «Бури и натиска» явились его верными адептами, и даже Гёте заставил своего Вертера сказать:

«Оссиан вытеснил из моего сердца Гомера. В какой мир вводит меня этот великан! Блуждать по равнине, когда кругом бушует буря и с клубами тумана, при тусклом свете луны, гонит души предков слушать с гор сквозь рев лесного потока приглушенные стоны духов из темных пещер и горестные сетования девушки над четырьмя замшелыми, поросшими травой камнями, под которыми покоится павший герой, её возлюбленный!».[7]

Показательно, что до конца XVIII в. в Германии было опубликовано четыре полных перевода «Поэм Оссиана» и 34 частичных; а в XX веке именно в Германии, а не в Великобритании, вышли единственные текстологически комментированные издания «Отрывков» и «Поэм Оссиана».

Итальянский перевод поэм Оссиана, выполненный Чезаротти, сопровождал Наполеона Бонапарта во всех походах, что придало моде на Оссиана во Франции официозный характер: на оссианические сюжеты сочинялись драмы и оперы, а художники Жерар, Жироде, Энгр писали картины для наполеоновской резиденции Мальмезон.[8]

Влияние поэм Оссиана легко проследить и в России. Первые отрывки из Оссиана попали в русскую печать в 1781 г. в переводе романа Гёте «Страдания юного Вертера», в который вместе с восторженным отзывом включены «Песни Сельмы». Вскоре, в 1788 г. вышли «Поэмы древних бардов» А. И. Дмитриева, представляющие собой вольный пересказ поэм Оссиана, а первое русское стихотворение на сюжет Оссиана в том же году написал И. И. Дмитриев. Державин, Карамзин, Батюшков, Гнедич, Жуковский, Баратынский, Пушкин, Лермонтов и многие другие поэты оставили множество переводов и подражаний Оссиану–Макферсону. Первый полный перевод с очень популярного в XVIII в. французского перевода Летурнера сделан Е. И. Костровым, много позже вышел перевод Е. В. Балобановой и пересказ Ю. Д. Левина.

Во второй половине XIX в. поэмы Оссиана были забыты:

«…среди тысячи англичан или шотландцев средней литературной культуры (если только они не горцы) вы не встретите ни одного, кто бы прочёл страницу Оссиана… Макферсоновского Оссиана не читают; отчасти им восхищаются те очень немногие, кто все же прочёл его, а называют его „чушью“ сотни… и в их числе, я полагаю, большинство тех, кого считают современными глашатаями культурного мнения».[9]

Среди поэтов Серебряного века в своем творчестве вспоминали Оссиана Николай Гумилев и Осип Мандельштам. Для них образ Оссиана стал собирательным образом героев северных саг.

Библиография

Издание текстов
  • James Macpherson's Fragments of ancient poetry (1760). In diplomatischem Neudruck mit den Lesarten der Umarbeitungen, herausgegeben von Otto L. Jiriczek. Heidelberg, 1915;
  • James Macpherson's Ossian. Faksimile-Neudruck der Erstausgabe von 1762/63 mit Begleitband: Die Varianten. Herausgegeben von Otto L. Jiriczek. Bd I-III. Heidelberg, 1940.
Русские переводы
  • А. Д. Поэмы древних бардов. СПб., 1788.
  • Оссиан, сын Фингалов, бард третьего века: гальские (иначе Эрские, или Ирландские) стихотворения, чч. 1—2, М., 1792; изд. 2-е, чч. 1—2, СПБ, 1818.
  • Поэмы Оссиана Джеймса Макферсона. Исследование, перевод и примеч. Е. В. Балобановой. Изд. журн. «Пантеон литературы», СПБ, 1890; Изд. «Русская классная биб-ка», СПБ, 1893.
  • Джеймс Макферсон. Поэмы Оссиана. Издание подготовил Ю. Д. Левин. Л., «Наука», 1983.
Оссиан и русская литература
  • Введенский Д. Н. Этюды о влиянии оссиановской поэзии в русской литературе. Нежин, 1916. 111 с.
  • Маслов В. И. Оссиан в России. (Библиография). Л., 1928, 65 с.
  • Его же. К вопросу о первых русских переводах поэм Оссиана-Макферсона, «Сб. статей в честь акад. А. И. Соболевского...», под редакцией В. Н. Перетца, Л., 1928 (сборник Отделения русского языка и словесности Академии наук СССР, т. CI, № 3)
  • Иезуитова Р. Поэзия русского оссианизма. - Рус. лит., 1965, с. 53-74.
  • Смиренский Б. В. Поэмы Оссиана // Смиренский Б. Перо и маска: [Сборник новелл о литературных выдумках и мистификациях, необычных по форме и фантастических по содержанию]. — М.: Московский рабочий, 1967. — 144 с.
  • Левин Ю. Д. Оссиан в русской литературе: Конец XVIII — первая треть XIX века / Отв. ред. академик М. П. Алексеев. Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом). — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1980. — 208, [4] с. — 7 550 экз. (обл.)
  • Левин Ю. Д. Оссиан в России // Джеймс Макферсон. Поэмы Оссиана. Л., «Наука», 1983
Энциклопедии
Статьи
На русском языке
  • Балобанова Е. В., К вопросу об оссиановском цикле сказаний, «ЖМНП», 1893, № 9;
  • Балобанова Е. В. и Пиксанов Н. К., Пушкин и Оссиан, Сочин. Пушкина, т. I, изд. Брокгауза и Ефрона, СПБ, 1907, стр. 98—114;
  • Пиксанов Н. К., Два века русской литературы, изд. 2-е, М., [1924], стр. 31—32;
На иностранных языках
  • Stern L., Die Ossianischen Heldenlieder, «Zeitschr. f. vergl. Literaturgeschichte», N. F., B. VIII, 1895;
  • То же, в «Transactions of the Gaelic Society of Inverness», v. XXII, Inverness, 1900;
  • Tombo R., Ossian in Germany, N. Y., 1901;
  • Van Tieghem P., Ossian en France, 2 vv., P., 1917;
  • Его же, Ossian et l’ossianisme dans la littérature européenne au 18-e siècle, в кн. «Préromantisme», P., 1924;
  • Hecht H., J. Macphersons Ossiandichtung, «Germanisch-Romanisch Monatsschrift», B. X, 1922;
  • Nutt A., Ossian and the Literature connected with his Name, L., 1899; Black G. F., Macpherson’s Ossian and the Ossianic Controversy, N. Y., 1926.

Напишите отзыв о статье "Оссиан"

Примечания

  1. Е.В. Балобанова. Оссиан // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Эти обстоятельства подробно изложены в статье Ю. Д. Левина «„Поэмы Оссиана“ Джеймса Макферсона» (в кн.: Джеймс Макферсон. Поэмы Оссиана. Л., «Наука», 1983)
  3. Fragments of ancient poetry, collected in the Highlands of Scotland, and transl. from the Galic or Erse language. Edinburgh, 1760.
  4. Fingal, an ancient epic poem, in six books: together with several other poems, composed by Ossian the son of Fingal. Transl. from the Galic language, by James Macpherson. London, 1762. Имеется Дублинское издание того же 1762 года, и не вполне понятно, какое из них следует считать первым.
  5. Temora, an ancient epic poem, in eight books: together with several other poems, composed by Ossian, the son of Fingal. Transl. from the Galic language, by James Macpherson. London, 1763.
  6. The Poems of Ossian, in the original Gaelic, with literal translation into Latin, by the late Robert Macfarlan, A. M. Together with a dissertation on the authenticity of the poems, by Sir John Sinclair… Publ. under the sanction of the Highland Society, of London, vol. I—III. London, 1807.
  7. Гете. Страдания юного Вертера. М., 1957, с. 199—200. Впрочем, когда в 1829 г. английский путешественник Г. К. Робинсон заметил Гёте, что именно его «Вертер» ввел Оссиана в моду, Гёте ответил: «Это отчасти верно, но критики не обратили внимания на то, что Вертер восхвалял Гомера, пока был в здравом уме, а Оссиана, — когда уже сошёл с ума». См. Robinson H. С. Diary reminiscences and correspondence, vol. II. New York, 1877, p. 106).
  8. Ю. Д. Левин «"Поэмы Оссиана" Джеймса Макферсона» (в кн.: Джеймс Макферсон. Поэмы Оссиана. Л., «Наука», 1983)
  9. Blackie J. S. The language and literature of the Scottish Highlands. Edinburgh, 1876, p. 196.

Отрывок, характеризующий Оссиан

– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…