Остерманн, Макс-Гельмут

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Макс-Гельмут Остерманн
Max-Hellmuth Ostermann
Дата рождения

11 декабря 1917(1917-12-11)

Место рождения

Гамбург

Дата смерти

9 августа 1942(1942-08-09) (24 года)

Место смерти

озеро Ильмень, Новгородская область

Принадлежность

Веймарская республика Веймарская республика (до 1933),
Третий рейх Третий рейх (до 1945)

Род войск

люфтваффе

Годы службы

1937 — 1942

Звание

обер-лейтенант

Часть

ZG 1, JG54

Командовал

7./JG54

Сражения/войны

Вторая мировая война

Награды и премии

Макс-Ге́льмут Остерма́нн (нем. Max-Helmut Ostermann; 11 декабря 1917, Гамбург — 9 августа 1942, западнее н.п. Амосова, озеро Ильмень, Новгородская область, СССР) — немецкий воздушный ас Второй мировой войны, обер-лейтенант, на его счету 102 воздушные победы (93 — на Восточном фронте).

Награждён Рыцарским Крестом с Дубовыми Листьями и Мечами. Карьеру начал в I./ZG 1 в звании фанен-юнкера. Весной 1940 года переведен в 7./JG54. 20 мая 1940 года сбил свой первый самолёт. До весны 1942 года сбил 40 советских самолётов. 12 мая 1942 года стал седьмым в люфтваффе, сбившим 100 самолётов противника. Известен нестандартной манерой ведения боя для «Ме-109» — на виражах. 9 августа 1942 года в бою с «ЛаГГ-3» из 41-го истребительного авиаполка старшим лейтенантом Аркадием Суковым «Ме-109» Остерманна был сбит, упал в озеро Ильмень под Новгородом и затонул. Лётчик погиб. Всего совершил свыше 300 боевых вылетов.



Награды

Напишите отзыв о статье "Остерманн, Макс-Гельмут"

Ссылки

  • [www.ritterkreuztraeger-1939-45.de/Luftwaffe/O/Os/Ostermann-Max-Hellmuth.htm 10. Schwerterträger Max-Hellmuth Ostermann]

Примечания


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Остерманн, Макс-Гельмут

Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».