Остин, Альфред
| Альфред Остин | |
| Alfred Austin | |
 | |
| Фото в «Who-When-What Book» (1900) | |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Альфред Остин (англ. Alfred Austin; 30 мая 1835, Хедингли, близ Лидса — 2 июня 1913, Ашфорд) — английский журналист и поэт.
Остин родился в пригороде Лидса Хедингли. Отец Джозеф Остин — коммерсант из Лидса, мать — сестра инженера Джозефа Локка, члена парламента города Хонитон. Учился в колледжах Стоунихерст и Оскотт, в 1853 году окончил Лондонский университет. Через четыре года устроился на должность адвоката, проработал до 1861 года, затем посвятив себя литературному поприщу. В этом году вышла его первая сатира «The Season». В 1870 году опубликован сборник критических статей «The Poetry of the Period», сатира которого была направлена против Альфреда Теннисона, Роберта Браунинга, Метью Арнольда и Алджернона Чарлза Суинберна. Книга вызвала массу критических замечаний. В 1881 году Остин вновь обратился к написанию поэзии, создав трагедию «Savonarola» («Савонарола»), позже написал «Soliloquies» («Монологи», 1882), «Prince Lucifer» («Принц Люцифер», 1887), «England's Darling» (1896), «The Conversion of Winckelmann» («Превращение Винкельмана», 1897) и др.
Придерживаясь консервативных взглядов в политике, несколько лет был редактором «The National Review», писал передовицы для «The Standard»[1]. После смерти Теннисона в 1892 году ни один из поэтов-современников не мог претендовать на почётное звание поэта-лауреата (придворного поэта), кроме Суинберна и Уильяма Морриса, которые не рассматривались по иным причинам. В течение нескольких лет поэта-лауреата не назначали. На должность претендовали несколько поэтов, но в итоге в 1896 году был назначен Остин после отказа Морриса. Как поэт-лауреат, его произведения, приуроченные к определённым событиям, подверглись враждебной критике, как, например, сочинение 1896 года во славу Джеймсона Рейда.
Поэзия и лучшая проза Остина характеризуются искренней и задушевной любовью к природе, например, его идиллии «The Garden that I love» («Сад, который я любил») и «In Veronica's Garden» («В саду Вероники»). В 1903 году драма Остина «Flodden Field» («Флодденское сражение») поставлена в Лондонском королевском театре.
Напишите отзыв о статье "Остин, Альфред"
Примечания
- ↑ Аустин Альфред // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- Эта статья (раздел) содержит текст, взятый (переведённый) из статьи [www.1911encyclopedia.org/Alfred_Austin «Alfred Austin»] из одиннадцатого издания энциклопедии «Британника», перешедшего в общественное достояние.
Отрывок, характеризующий Остин, Альфред
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.
Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
