Уоллис и Футуна

Уоллис и Футуна
фр. Territoire des îles Wallis-et-Futuna

Флаг Герб
Гимн: «La Marseillaise»
Дата независимости	нет
Официальный язык	французский
Столица	Мата-Уту
Крупнейший город	Мата-Уту
Форма правления	Заморское сообщество Франции
Президент Верховный администратор Президент Территориальной Ассамблеи	Франсуа Олланд Мишель Обуэн Сосефо Сюв
Территория • Всего • % водной поверхн.	221-я в мире 142 км² 0
Население • Оценка (2013) • Плотность	12 197 чел. (224-е) 44,51 чел./км²
ВВП   • Итого (2005)   • На душу населения	188 млн долл. 12 640 долл.
Валюта	Французский тихоокеанский франк
Интернет-домен	.wf
Телефонный код	+681
Часовой пояс	+12

Уоллис и Футуна (иногда — Валлис и Футуна; Территория островов Уоллис и Футуна, фр. Territoire des Iles Wallis et Futuna) — острова в южной части Тихого океана, на расстоянии около 2⁄3 пути между Гавайями и Новой Зеландией. На севере граничат с территориальными водами Тувалу, на востоке с территориальными водами Самоа, на юго-востоке — с Тонга, на западе и юге — с Фиджи. Исключительная экономическая зона территории — около 266 000 км². В состав территории входит три крупных острова (Увеа, Футуна, Алофи) и 22 мелких. Обитаемы только Увеа и Футуна. Общая площадь — 274 км², население — 12 197 человек (2013), (вместе с временным населением — 12 867 чел. (2013)). Столица территории — Мата-Уту. Голландцы Якоб Лемер и Виллем Схаутен открыли некоторые острова территории (Футуна и Алофи) в 1616 году. С 1961 года территория имела статус заморской территории Франции, а в 2003 году он был изменён на Заморское сообщество Франции. Уоллис и Футуна являются членом Секретариата тихоокеанского сообщества (с 1947 года), Тихоокеанской региональной программы защиты окружающей среды и наблюдателем в Форуме тихоокеанских островов (с 2006 года).

Название

Острова Уоллис получили своё название в честь английского мореплавателя Самюэля Уоллиса, который посетил их (первым из европейцев) во время своего кругосветного плавания 1766—1768 годов. Полинезийское название этих островов — Увеа — в переводе с уоллисского языка означает «далёкий, дальний остров». Вероятно, острова получили такое название от колонизаторов с Тонги, для которых остров располагался достаточно далеко.

Острова Футуна получили своё название от местного наименования дерева баррингтония азиатская (Barringtonia asiatica) — футу, растущего на побережье островов. Другое распространённое название этих островов — Хорн — им дали голландцы Якоб Лемер и Виллем Схаутен в честь своего родного города.

Физико-географическая характеристика

Географическое положение и рельеф

Острова Уоллис и Футуна расположены в юго-западной части Тихого океана и состоят из двух островных групп, находящихся на расстоянии 230 км друг от друга (Уоллис — 13°16′ ю. ш. 176°12′ з. д.13.267° ю. ш. 176.200° з. д. / -13.267; -176.200   ; Хорн (Футуна) — 14°30′ ю. ш. 178°10′ з. д.14.500° ю. ш. 178.167° з. д. / -14.500; -178.167   ). Наиболее близкие архипелаги — Тонга на юго-востоке (в 400 км от Увеа), Самоа на востоке (в 370 км от Увеа) и Фиджи на юго-западе (в 280 км от Футуна). Общая площадь островов — 274 км² (в других источниках площадь островов указывается в интервале 210—274 км²).

Группа Уоллис состоит из сравнительно крупного острова Увеа (площадь 77,9 км²) и мелких островов. Общая площадь группы (включая лагуну) — 159 км². Увеа — низкий вулканический остров. Наивысшая точка — гора Лулу-Факахега (фр. Lulu-Fakahega) высотой 151 м.

Холмы в центре и на юге острова Увеа (Лока, Афафа, Лулу Луо, Холо, Холога, Аталика и другие) образованы конусами кратеров потухших вулканов. Северная часть острова представляет собой равнину, залитую древними потоками лавы. Крайние точки: северная — побережье у деревни Ваилала, восточная — мыс Тепако, южная — мыс Фого’оне, западная — мыс Ваха’и’уту. Острова Уоллис окружены барьерным рифом. Риф прорезан четырьмя проходами, через главный из которых, Хоникулу (фр. Honikulu), на юге, ведёт фарватер в порт Мата-Уту, административный центр территории. Наибольшая ширина лагуны — 5 км. В течение суток наблюдается два полных прилива и отлива. Лагуна усеяна 22 небольшими островами (Нукуфоту, Нукулаэлаэ, Нукуфуфуланоа, Нукулоа, Улуиуту, Нукутеатеа, Нукутапу (северный), Луанива, Текавики, Нукухионе, Нукуатеа, Фаиоа, Фенуа-Фу, Фугалеи, Нукухифала, Нукутапу (южный), Нукумоту, Нуку’тааки’моа, Нукуаофа, Нукуфетау, Нукутаакемуку, Хаофа), часть из которых кораллового, а другая — вулканического происхождения.

Группа Хорн (Футуна) состоит из островов Футуна и Алофи, удалённых друг от друга на 1,7 км. Площадь Футуна — 83 км², Алофи — 32 км². Это высокие вулканические острова. Наивысшие точки — гора Пуке (фр. Puke) 524 м на Футуна и гора Колофау (фр. Kolofau) 417 м на Алофи. Острова подвергались недавнему поднятию и имеют сильно пересечённый рельеф. За исключением нескольких маленьких прибрежных равнин, берега этих островов круты. Рельеф острова Футуна представлен рядом невысоких плато, постепенно возвышающихся к горе Пуке, разделённых небольшими равнинами. Крайние точки острова Футуна: северная — мыс Фатуа; восточная — мыс Веле; южная — берег у аэродрома Веле; западная — берег у деревни Толоке. На Алофи гора Колофау окружена плато высотой 150—200 м. Крайние точки острова Алофи: северная — берег Уауа Ваве; восточная — мыс Саума; южная — мыс Афага; западная — мыс Мафа’а. Острова Хорн геологически молоды, поэтому рифы располагаются недалеко от берегов (около 50 м) и лагуну не образуют. Только у северной части острова Алофи есть небольшая лагуна.

Геология

Острова находятся недалеко от Фиджийской зоны разлома (одной из наиболее активных в тектоническом плане, находящейся между Австралийской и Тихоокеанской тектоническими плитами), и ввиду существования разлома, проходящего через Футуна и Алофи (некоторые исследователи выделяют здесь тектоническую микроплиту Футуна), на этих островах регулярно происходят землетрясения. Самое сильное из зарегистрированных землетрясений имело интенсивность в 6,5 баллов по шкале Рихтера и произошло 13 марта 1993 года (5 человек погибли и 20 получили ранения). Последнее (на 15 ноября 2009 года) землетрясение произошло 29 сентября 2009 года. На островах Уоллис были зарегистрированы толчки силой 5,2 балла (на Футуна толчки не ощущались). Жертв и разрушений не было.

Высокие острова группы Уоллис сложены из оливиновых базальтовых лав и пирокластов, за исключением одного потухшего кратера на Увеа и связанных с ним лавовых потоков, сложенных олигоклазовыми андезитами. Низкие острова сложены известковым песком или являются разрушенными остатками конусов туфа и куполов лавы. Лавы островов Уоллис принадлежат к группе щелочных лав Центрально-Тихоокеанских вулканов.

Остров Увеа был образован объединением потоков лавы из 19 вулканических кратеров. За исключением двух молодых лавовых потоков, только покрытых почвой, большая часть острова составлена из потоков лавы середины плейстоцена. Лавы промежуточного возраста не обнаружено.

Образование островов Хорн началось в плиоцене (образование трёх древних вулканов). Вулканическая деятельность их прекратилась в плейстоцене. После прекращения вулканизма острова испытали значительное поднятие (до 500 м).

Гидрология и почвы

Гидрографическая сеть на острове Увеа развита слабо. На острове есть 7 крупных по местным меркам озёр (Лано, Лалолало, Ланумаха, Ланутаваке, Ланутоли, Кикила, Алофиваи). Все они, кроме Ланутоли, пресные и заполняют кратеры потухших вулканов (кроме Кикилы). Наибольшее озеро — Кикила (17,9 га). Кроме того, вдоль северного и восточного побережья расположено около 20 солёных болот. Много коротких ручьёв и источников. Остров покрыт красноватыми латеритными почвами, богатыми оксидом железа и глинозёмом, но бедными азотом и фосфором, а потому малоплодородными. Такие же почвы характерны и для других вулканических островов группы Уоллис. Грунт остальных островов группы представлен карбонатным песком.

На Футуна около 50 коротких рек, наибольшие из которых — Ваинифао, Гутуваи, Ваи Ласи и Леава. Побережье заболочено. На Алофи постоянных водотоков нет. Почвы аналогичны вулканическим почвам островов Уоллис.

Климат

Климат островов тропический пассатный, влажный, постоянно тёплый, без ярко выраженного сухого сезона. Среднемесячные температуры в течение всего года колеблются в пределах 25—26 °C. Наиболее жаркий месяц — февраль (средняя температура +30 °C), наиболее холодный — июль (средняя температура +24 °C). Экстремальные температуры, зарегистрированные за все время наблюдения: минимальная — 18,4 °C, максимальная — 33,4 °C. Годовые осадки 2500—3000 мм на островах Уоллис (80 % влажности) и почти 4000 мм — на Футуна. Наибольшее количество осадков выпадает в период с ноября по апрель. В этот период дуют слабые ветры, однако возможно также и образование ураганов. С 1970 года на острова обрушились 12 ураганов, самый сильный из которых («Раджа», декабрь 1986) сопровождался шквалами, достигавшими 137 км/ч. Наиболее сухой месяц — август — менее 134 мм осадков.

Флора и фауна

В прошлом острова Увеа, Футуна и Алофи были полностью покрыты естественными лесами — глухими влажными внутренними лесами и редкими прибрежными. Однако они были вырублены для нужд сельского хозяйства (в основном для всё ещё применяемого неорошаемого подсечно-огневого земледелия). На 2009 год первичный лес занимал 13 % площади острова Увеа, 23 % на острове Футуна и 66 % на острове Алофи.

Влажные леса невысокие. Верхний ярус редко превышает 20 м при диаметре стволов менее 80 см. Виды распределены не равномерно, а в зависимости от типа почвы — известняковая или нет. Всего во влажных лесах островов встречается 50 видов растений, среди которых 3 эндемика (Aglaia psilopetala, Medinilla racemosa, Meryta sp.). В прибрежных лесах встречаются мангровые заросли (на маленьких островах группы Уоллис); на песках растут псаммофилы, акации, кокосовые пальмы и другие.

Вторичные леса образовались на месте первичных в результате деятельности человека и сейчас занимают 44 % общей площади островов. В них наиболее распространены Acalypha grandis, Decaspermum fructicosum, Hibiscus tiliaceus, Homolanthus nutans, Macaranga harveyana, Melastoma denticulatum, Morinda citrifolia, Scaevola taccada. Специфичной является растительность типа «тоафа» — папоротниковые заросли на ферралитных почвах (представленные преимущественно Dicranopteris linearis). С 1974 года началось искусственное облеснение карибской сосной, которое продолжается и в настоящее время. 30 га леса вокруг озера Лалолало образуют природоохранную территорию «Вао-тапу» (в переводе с уоллисского — «Священный лес»). Здесь особое внимание уделяется противопожарным мерам и действуют ограничения на охоту.

Наземная фауна бедна. Помимо домашних животных (кошки, собаки, свиньи, куры), на островах зарегистрировано 37 видов птиц (в том числе пастушки, голуби, крачки, бакланы, фрегаты), 27 из которых являются постоянными жителями островов. Территория является родиной местной разновидности летучей лисицы (крылана) — известной как peka. Из пресмыкающихся распространена полосатая фиджийская игуана (Brachylophus fasciatus) и три вида ящериц семейства сцинковых рода эмойи: полинезийская эмойя (Emoia adspersa), зелёно-голубая эмойя (Emoia cyanura) и Emoia tongana. Эндемиками Футуны являются белый зимородок, полинезийский личинкоед-свистун, а редкий попугай синешапочный лори-отшельник встречается на Алофи. На территории островов также встречаются несколько свор одичавших собак. Сады иногда опустошаются улитками. Много насекомых, особенно комаров (которые могут быть переносчиками лихорадки денге).

Морская фауна более богата. В лагуне остров Уоллис водятся всего 2 ядовитых рыбы: скат-хвостокол и рыба-камень. Акулы встречаются крайне редко.

История

Согласно этнографическим исследованиям 1988 года (находка керамики культуры лапита на юге острова Увеа) принято считать, что острова были заселены между 1000 и 1500 годами (предположительно около 1300 года). В течение всей первой половины второго тысячелетия на Увеа господствовали тонганцы, тогда как жители острова Футуна сопротивлялись их завоеванию.

Согласно устной традиции тонганцы создали своё королевство на Увеа — ʻUvea — около 1400 года. Первым хау (королём) Увеа стал Таулоко. Основанное в 1565 году, королевство Ало (Alo; в некоторых источниках Tuʻa) стало первым королевством на Футуна. Первым королём был Факавеликеле. Позже, в 1784 году, было основано королевство Сигаве, первым королём которого стал Туикамеа. В период с 1839 по 1841 год королевство Ало оккупировало Сигаве.

Европейцы впервые увидели эти острова 28 апреля 1616 года. Недалеко от островов Футуна и Алофи на судне Eendracht проплыли голландские мореплаватели Якоб Лемер и Виллем Схаутен. Они назвали острова Хорн (Hoorn), в честь города, откуда они были родом. В следующий раз эти острова были посещены 11 мая 1768 года Луи Бугенвилем, однако изоляция жителей была нарушена только через 50 лет китобойными судами.

Острова Увеа были открыты англичанином Самюэлем Уоллисом (в честь него острова и получили своё название), который 16 августа 1767 года на судне HMS Dolphin становился на якорь перед островом. 21 апреля 1781 года на острове Увеа останавливался Франсиско Антонио Морелль (Maurelle) и назвал его островом Утешения. В 1791 году сюда заходил английский капитан «Пандоры» Эдвард Эдвардс, искавший мятежный «Баунти». В дальнейшем на островах изредка останавливались различные суда до прибытия китобоев в 1828 году.

Первыми европейцами, которые селились здесь начиная с ноября 1837 года, были французские миссионеры Общества Марии (фр. Les Sœurs Missionnaires de la Société de Marie). Они обращали местное население в католицизм. Первый миссионер острова Футуна Пьер Мария Шанель мученически погиб 28 апреля 1841 года и был канонизирован 12 июня 1954 года (объявлен Святым Покровителем Океании).

5 апреля 1842, после восстания части местного населения, миссионеры попросили защиты у Франции. В ноябре 1842 года, острова Уоллис и Футуна, отдельно, объявлялись «свободными и независимыми под защитой Франции» с подписанием договоров дружбы. 19 ноября 1886 года королева Амелия с островов Уоллис подписала договор, официально устанавливающий французский протекторат. Короли Сигаве Иоав Мануа Мусулану и Ало Алиасеги с островов Футуна и Алофи также подписали договор, устанавливавший французский протекторат, 29 сентября 1887 года. Объединённый протекторат «Острова Уоллис и Футуна» был установлен 5 марта 1888 года решением министра колоний.

В 1917 году три традиционных территории, находившихся под управлением местных вождей, были аннексированы Францией и преобразованы в Колонию Уоллис и Футуна, которая находилась под управлением колонии Новая Каледония. В 1928 году на островах появился первый автомобиль (это был небольшой грузовик марки «Форд»), и начало работать радио. Во время Второй мировой войны (с июня 1942 года) острова служили базой для ВВС США (для части «Navy 207»). На их территории одновременно находилось до 6000 солдат, которые оставили после себя современную инфраструктуру.

На референдуме 27 декабря 1959 года 94,4 % избирателей (4307 из 4564) проголосовали за то, чтобы Острова Уоллис и Футуна интегрировались во Французскую Республику в виде заморской территории. Статус заморской территории был установлен Законом от 29 июля 1961. После конституционной реформы 28 марта 2003 этот статус был изменён на заморскую общину.

Административно-территориальное деление

Уоллис и Футуна делятся на 3 территориальных округа, совпадающих в границах с историческими королевствами, самый крупный из которых — Увеа в свою очередь делится на три района.

№	Территориальный округ/район	Название на французском языке	Площадь, км²	Население, чел. (2013)	Плотность, чел./км²	Административный центр, чел. (2013)	Число деревень
1	Ало	Alo	85	2156	25,36	Мала’е (192)	9
2	Сигав	Sigave	30	1457	48,57	Леава (368)	6
3	Увеа: Хахаке Хихифо Муа	Uvea Hahake Hihifo Mua	159 57 48 54	8584 3529 2009 3046	53,99 61,91 41,85 56,41	Мата-Уту (1075) Мата-Уту (1075) Ваитупу (441) Мала’ефо’оу (175)	21 6 5 10
	Всего		274	12 197	44,51		36

Большая часть границы между Ало и Сигавом на острове Футуна проходит по реке Ваинифао. Названия районов территориального округа Увеа заимствовано у тонганцев и в переводе на русский язык означают: хахаке — восток или восход; хихифо — запад или закат; муа — передняя часть острова (так как единственный морской проход к острову расположено на юге, то первым мы увидим район Муа).

Население

Население Уоллис и Футуна
Структура населения
Численность населения	13 445 (2008)
Плотность населения	94,7 (2008)
Средний возраст	28 (2008)
Возрастная структура	0—19: 41 19—59: 47,7 старше 60: 11,3 (2008)
Рождаемость
Число новорождённых на 1000 человек	16,0 ‰ (2008)
Темпы роста населения	−2,1 % (2008)
Число умерших на 1000 человек
Детская смертность на 1000 новорождённых	общая: 5,02 ‰ (2009) мальчиков: 5,27 ‰ (2009) девочек: 4,75 ‰ (2009)
Общая смертность на 1000 человек	общая: 5,4 ‰ (2008)

Численность и размещение

Согласно переписи 2008 года численность населения территории Уоллис и Футуна составляет 13 445 человек. В 2003 году эта цифра составляла 14 944 человека. За время между переписями население уменьшилось на 1499 человек или почти на 10 %. Уменьшение численности населения было отмечено впервые с 1969 года, когда была проведена первая перепись. Население на острове Футуна уменьшается быстрее (особенно в округе Сигав, где потери составили 15,8 %), чем на Увеа (наименьшие потери в районе Хахаке — 5,1 %). Основными причинами этого являются уменьшение рождаемости и массовая эмиграция населения (в частности, на Новую Каледонию). Эмиграцию населения вызывает ограниченность рынка труда на островах и желание молодёжи получить более качественное образование. Однако по прогнозам население Уоллис и Футуна не будет уменьшаться и к 2050 году составит 15 100 человек.

Примерно треть населения проживает на острове Футуна, и две третьих — на Увеа (такое распределение сохраняется с 1969 года). На острове Алофи, согласно последней переписи, проживал один пожилой человек.

Самым крупным населённым пунктом территории является её столица — Мата-Уту, где проживает 1126 человек. Кроме неё, на островах расположено ещё 35 деревень.

В 2008 году мужчины составляли 49,60 % (6669) населения (в 2003 — 50,15 %, или 7494 человека), женщины 50,40 % (6776; в 2003 — 49,85 %, или 7450 человек). Население Уоллис и Футуна образует 3100 семей (в 2003 — 3089 семей). Среднее количество человек в семье — 4,3 (в 2003 — 4,8).

Доля детей до 19 лет в 2008 году составляла 41 %, взрослого населения от 19 до 59 лет — 47,7 %, старше 60 лет — 11,3 %. Средняя продолжительность жизни жителей территории составляла 74,3 года: мужчин — 73,1, женщин — 75,5.

Этнический состав

Почти 85 % (12 725 человек) представляют коренное полинезийское население (уоллисцы и футунанцы). Доля иностранцев — всего 1,7 % (большая часть из них — переселенцы из Вануату). Остальное население — французы (8,1 % из них рождены в Новой Каледонии).

Языки

Официальным языком Уоллис и Футуна является французский. На нём говорят 84 % населения. Причём только на французском языке говорит всего 6 % населения.

Широко распространены языки полинезийской группы — уоллисский и футунанский.

Говорим на Уоллисском и Футунанском…
Русский	Футунанский	Уоллисский
Доброе утро	Malo le mauli (ма-ло-ле́-ма-оу-ли)	Malo te mauli (ма-ло-те́-ма-оу-ли)
Добрый день	Malo le kataki (ма-ло-ле́-катаки)	Malo te kataki (ма-ло-те́-ка-та-ки)
Как тебя зовут?	Koai lou ʻigoa? (ко-а-и-ло-оу-’и-нго-а)	Koai tou higoa? (ко-а-и-тю-оу-хи-нгю-а)
Как дела?	E kë malïe faʻi? (е́-ке́-мя-ли-е́-фа-’и)	E ke lelei pe? (е́-ке́-ле́-ле́-й-пе́)
Да	Eio (е́-й-о)	Ei (е́-й)
Нет	Eʻai (е́’а-й)	Kailoa — Oho (кя-и-ло-я//о-хё)
Большое спасибо	Malo le alofa (ма-ло-ле́-а-ло-фа)	Malo te ʻofa (ма-ло-те́-’о-фа)

На уоллисском языке говорят 64 % (9617 человек) населения. На нём говорят также в Фиджи, Новой Каледонии и Вануату. Положение языка внутри полинезийской группы долгое время было дискуссионным (ввиду частичного влияния тонганского языка). Сейчас принято относить его к ядерно-полинезийской подгруппе. В языке имеются 12 согласных и 5 гласных, которые могут быть длинными и короткими. После контактов с европейцами лексика обогатилась заимствованиями из английского, французского и латыни. Автором первого уоллисско-французского словаря стал первый миссионер Общества Марии Батальон (опубликован только в 1932 году). В быту уоллисцы говорят только на уоллисском языке, при общении с европейцами переходят на французский.

На футунанском языке говорит 24 % населения (3600 человек). Часто этот язык называют восточно-футунанским, чтобы отличать от западно-футунанского, на котором говорят на острове Футуна, принадлежащем Вануату. На нём также говорят в Новой Каледонии. Язык принадлежит к полинезийской группе языков, к подгруппе ядерно-полинезийских языков. Фонология языка проста: 11 согласных и 5 гласных, которые могут быть длинными или короткими. Синтаксис же достаточно сложен. Автором первого футунанско-французского словаря был миссионер Изидор Грезэль (издан в 1878 году).Все деревенские советы проходят только на футунанском языке.

Все большее распространение получает английский, который изучают в школах. Сейчас им владеет около 14 % населения.

Исповедуемые религии

По переписи 2003 года 99 % населения католики, традиционных верований придерживается всего 1 %. В каждой деревне есть католическая церковь. Однако даже жители, считающие себя католиками, исполняют некоторые местные языческие ритуалы. Так до прихода европейцев местные жители верили в сверхъестественную силу. Наиболее почитались: Тагалоа — бог неба; Мафуике — тот, кто принёс на острова огонь; полубоги Сина и Мауи; души предков и животных, такие как Феке (осьминог), Фону (черепаха), Тафолоаа (кит). Священниками на островах являются как европейцы, так и местные жители. Чтобы принять духовный сан уоллисцы и футунанцы обучаются в Тихоокеанском теологическом колледже в Фиджи. С 25 июня 2005 года епархию Уоллис и Футуна возглавляет французский епископ Гильен де Разилли.

Политическая система

Согласно статье 1 закона № 61-814 от 29 июля 1961 года и конституционной реформы от 28 мая 2003 года острова Уоллис, Футуна, Алофи и близлежащие острова под названием «Территория островов Уоллис и Футуна» имеет статус заморской общины Франции (Collectivité d’Outre-Mer), снабжённой правами юридического лица и административной и финансовой самостоятельностью. Согласно статье 2 того же документа все уроженцы островов Уоллис и Футуна являются гражданами Франции, и имеют права и обязанности французских граждан. Как территория Франции острова подчиняются Французской конституции от 28 сентября 1958 года и французской законодательной системе. Действует всеобщее избирательное право для лиц, которым исполнилось 18 лет.

Исполнительная власть

Главой государства является Президент Франции (избираемый на пятилетний срок) — Франсуа Олланд. На территории заморской общины его представляет Верховный администратор, назначаемый им на совете Министерства Внутренних Дел. С 8 сентября 2008 года им является Филип Паолантони. Главой правительства является Президент территориальной ассамблеи. С 11 декабря 2007 года его обязанности исполняет уроженец Сигава Виктор Бриаль.

Данный пост он занимает уже во второй раз (перед этим с 16 марта 1997 года по 14 января 1999 года). Совет Территории состоит из трёх королей традиционных королевств и трёх членов, назначаемых Верховным администратором по представлению Территориальной ассамблеи. Совет имеет консультативную роль, а реальное управление имеют традиционные короли, деревенские вожди и Верховный администратор.

Законодательная власть

Главным законодательным органом является однопалатная Территориальная Ассамблея, состоящая из 20 членов, избираемых всенародным голосованием сроком на 5 лет. Территория разделена на 5 избирательных округов (в соответствии с административно-территориальным делением). Так округ Муа избирает 6 депутатов, округ Хахаке — 4, Хихифо — 3, Ало — 4, Сигав — 3.

Территориальная ассамблея решает вопросы гражданского права и управляет бюджетом территории. Все решения ассамблеи должны утверждаться Верховным администратором.

Территория Уоллис и Футуна избирает одного сенатора в Сенат Франции (сейчас это Робер Лофоолю) и одного депутата в Национальную ассамблею (мандат на 2007—2012 годы имеет представитель социалистической партии Франции Альбер Ликювалю)

Политические партии

Помимо некоторых Французских партий (Союз за народное движение — на последних выборах в Территориальную Ассамблею получили 12 мест, Социалистическая партия — на последних выборах в Территориальную Ассамблею получили 8 мест, Союз за французскую демократию — демократическое движение и другие) на островах ведут активную деятельность три местных партии: Голос народов Уоллис и Футуна (La Voix des Peuples Wallisens et Futuniens), Союз за Уоллис и Футуна (Union Populaire pour Wallis et Futuna) и Национальная Ассоциация Сигава (Sigave L’Association Nationale).

Судебная власть

Правосудие вершится согласно французским законам судом первой инстанции в Мата-Уту. Однако три традиционных короля имеют право осуществлять правосудие согласно «обычного права» (это не касается уголовных дел). Апелляционный суд находится в Нумеа, Новая Каледония. Для территории характерен крайне низкий уровень преступности. Так, за первое полугодие 2006 года было совершенно 64 нарушения.

Местное самоуправление

В отличие от метрополии, заморских департаментов и других заморских общин, территория разделена не на районы, а на округа, в границах точно совпадающие с традиционными королевствами островов. Каждый округ пользуется правами юридического лица и имеет бюджет, которым управляет совет округа, в который входят традиционные вожди, и возглавляемый королём. Королевство уоллисцев Увеа, и оба королевства футунанцев — Ало и Сигав — являются аристократическими монархиями — благородные семьи, алики (aliki), избирают или отстраняют королей.

Король Увеа носит титул Лавелуа (с 1858 года, когда королева Фалакика Саилала приняла имя своего предшественника и брата). После смерти Томаси Килимоетоке II, королём с 25 июля 2008 года является Капилиеле Фаупала. Ему помогает премьер-министр — Эмени Леулаги (носит титул кивалу) и ещё 5 министров. По предложению населения, король назначает трёх руководителей округов (faipule), которые имеют власть над 21 деревенскими вождями, выбранными населением. Деревенские вожди могут налагать повинности по исполнению общественно полезных работ. Их выбирают/отстраняют большинством голосов на общем собрании деревни (fono), которое происходит каждое воскресенье в хижине собраний (fale fono).

Организация двух королевств футунанцев аналогична. Королём Ало с 6 ноября 2008 года являлся представитель династии Лалолало Петело Викена (имеющий титул Tuʻi Agaifo). 22 января 2010 года Петело Викена отрёкся от престола ввиду всё возрастающего социального напряжения в обществе. Новый король пока не избран. Функции премьер-министра (Tiafoi) c 2008 года исполняет Атонио Туисека. Королём Сигава с 10 марта 2004 года являлся Весесио Моелику (имеющий титул Tuʻi Sigave). В связи с социальным напряжением в обществе, он отрёкся в конце 2009 года, за несколько месяцев до короля Ало. Его премьер-министром является с 2006 года Лусиано Соко (Kaifakaulu). Министры в этих королевствах играют роль выразителей общественного мнения перед королями, и их власть ограничивается деревенскими вождями, которые назначаются знатными семьями и могут легко свергнуть короля.

Короли, министры и деревенские вожди получают содержание от Французской Республики.

Вооружённые силы и полиция

Все мужчины достигшие 18 лет должны отслужить 2 года во Французских вооружённых силах. Некоторые жители островов используют службу в армии для эмиграции во Францию. Так, например, Джон Бабин 1 августа 2003 года стал первым уоллисцем — капитаном французской армии (служил в Эльзасе).

Международные отношения

Уоллис и Футуна являются членом Секретариата тихоокеанского сообщества (с 1947 года), Тихоокеанской региональной программы защиты окружающей среды и наблюдателем в Южнотихоокеанском Форуме (c 2006 года).

Экономика

Экономика Уоллис и Футуна
Валюта	1 Франк КФП (F CFP) = 100 сантимов
Бюджетный год	Календарный год
Торговые Организации	?
Статистика
Положение в мире (судя по ППС)	?
ВВП (ППС)	60 млн $ (2004, оценка)
Рост ВВП	NA
ВВП на душу населения (ППС)	3800 $ (2004, оценка)
Инфляция	2,8 % (2005)
Рабочая сила	3104 (2003)
Безработица	15,2 % (2003)
Главные отрасли народного хозяйства	сельское хозяйство
Торговые партнёры
Экспорт	46 тыс. $ (2004)
Главные партнёры (экс.)	Франция, Италия, Новая Каледония
Импорт	58,79 млн $ (2004)
Главные партнёры (имп.)	Франция, Сингапур, Австралия, Новая Зеландия, Фиджи, Новая Каледония
Гос. Финансы
Доходы бюджета	27,730 млн $ (2004)
Расходы бюджета	31,330 млн $ (2004)

Общая характеристика

Экономика Территории остаётся в основном традиционной и довольно мало монетаризована. Большая часть производимой продукции потребляется на самих островах, и экспорт ограничен. Главная отрасль экономики — сельское хозяйство, которое представлено главным образом свиноводством и птицеводством (цыплята и яйца). Рыболовство, развитию которого уделяют большое внимание власти территории, развилось ещё не достаточно даже для удовлетворения местного спроса. Хотя в среднесрочной перспективе планируется рост этой отрасли и строительство рыболовного порта. Леса, которые чрезмерно вырубались ещё в недавнем прошлом, восстанавливаются, и в скором времени снова будет возможна заготовка древесины.

Сельское хозяйство и животноводство

Сельское хозяйство и животноводство занимают первое место практически для всех жителей островов. Сельскохозяйственные продукты главным образом предназначены для удовлетворения собственных потребностей и в большинстве случаев не попадают на рынок. Традиционный режим землевладения, основанный на неделимости земельного участка каждой семьи, земли которой неотъемлемые и непередаваемые, — главная характеристика эксплуатации пахотных земель. Каждый член семьи может пользоваться всем имуществом семейного хозяйства. Таким образом, сельское хозяйство территории очень раздроблено. Согласно первой сельскохозяйственной инвентаризации, проведённой в 2001 году на Увеа было 1167 хозяйств и на Футуна — 755. 1922 указанных хозяйства объединяли 13 283 человека. Семьи располагают собственным инвентарём.

Общая площадь хозяйств оценивается в 1350 га, что составляет 9,5 % от площади островов, причём 620 гектаров используются на Футуна и Алофи и 730 на островах Уоллис.

Продовольственные культуры

Продовольственные культуры занимают 6,7 % площади островов (950 га). Жители выращивают основные продукты своего питания: ямс (25 га), таро (100 га), банан (140 га), хлебное дерево (160 га). Значительные площади находится под маниоком (530 га) и кокосовой пальмой (более 4000 га). Из-за сложности выращивания овощей они импортируются (в частности, в 2007 году было импортировано 313 т овощей на сумму 67 млн КФП). Однако попытки их выращивания предпринимаются, и 7 хозяйств уже успешно культивируют салаты. Привычные европейцам хлеб, макаронные изделия, картофель, рис импортируются.

Успешно выращиваются фрукты, представленные главным образом бананами, лимонами и папайей, дающими плоды круглый год. В то же время ананасы, авокадо, манго, апельсины и грейпфруты являются сезонной продукцией.

Животноводство

Животноводство представлено почти исключительно свиноводством и птицеводством. При этом доля свиноводства увеличивается, а птицеводства уменьшается.

Разведение свиней удовлетворяет местные специфические потребности (традиционные жертвоприношения и семейные праздники). Поэтому практически каждая семья содержит нескольких свиней. Согласно сельскохозяйственной переписи 2001 года, 71 % свиней весом более 25 кг используют для жертвоприношений, а 53 % свиней весом менее 25 кг — употребляются самими хозяевами. На рынок поступает только 10 % свиней и поросят. 2146 жителей Территории заявили о наличии у них 30 100 свиней, что составляет 2,26 свиньи на душу населения. Ежегодное производство мяса оценивается в 2000 т по переписи 2001. В соответствии с европеизацией способа жизни население всё больше потребляет консервированного мяса, которое импортируется.

Способы разведения домашних птиц исключительно традиционны. Цыплята предназначены для семейного потребления, но большая часть спроса удовлетворяется импортом (в 2007 году было импортировано 923 тонны мяса домашней птицы). Имеется 2 крупных местных хозяйства (одно на Увеа и одно на Футуна). Объём производства оценивается в 10 т/год, и спрос на их продукцию велик.

В 2007 году 2500 куриц-несушек, имеющихся на этих двух хозяйствах, производили 250 дюжин яиц в день, то есть приблизительно 1 миллион яиц в год (50 т). Это покрывало местные потребности на 60 %. 33 тонны яиц были импортированы.

Помимо свиноводства и птицеводства, разведение других животных представлено мало: местное епископство держит несколько голов крупного рогатого скота. Говядина импортируется (330 т/год), так же как и молочные продукты (260 т/год).

В 1989 году на Уоллис и Футуна в деревне Лавегахау был создан сельскохозяйственный колледж. В 2007 году в нём было 63 учащихся.

Рыболовство

Территория располагает значительной по размерам исключительной экономической зоной, площадь которой составляет 266 000 км² (в некоторых источниках указывается цифра 300 000 км²). В 2002 году эксперты из Новой Каледонии оценили потенциал этой зоны в 2—3 тыс. т рыбы в год, среди которых 1,352—2,35 тыс. т тунца. В 2008 году началось сооружение рыболовного порта в гавани деревни Халало на юге острова Увеа.

При этом зоной ловли пока остаётся небольшая по размерам лагуна островов Уоллис. Ловля в промышленных масштабах не осуществляется. Рыболовы (их на островах по переписи 2001 года 333) в основном используют сети, а также ружья для подводной охоты и дротики. Ловля осуществляется с борта пирог и моторных лодок. При этом только 20 % из них выходят в море более 2 раз в неделю. Общий улов оценивается в 600—800 тонн в год и целиком потребляется населением островов. Ввиду истощения запасов рыбы лагуны Территориальная Ассамблея поощряет ловлю в открытом море: рыбакам предоставляется скидка на горючее, на материалы, техническое обслуживание. Программой развития на 2007—2011 годы предусмотрено оборудование маленьких предприятий по производству, транспортировке и продаже замороженных морепродуктов.

Важной отраслью является добыча моллюсков трохус, используемых для изготовления пуговиц. Это один из видов экспортной экономической деятельности (поставляется в Италию).

Традиционные ремесла

Традиционные ремесла, которыми занимаются исключительно женщины — уже редко встречаются на островах Уоллис и Футуна. Продукция ремёсел ранее использовалась в основном во время традиционных церемоний, и после открытия территории для остального мира превратилась в декоративные поделки.

Различные поделки, включая деревянные скульптуры, украшенные растительными орнаментами очень ценятся в Тихоокеанском регионе. Изготовляются также одно- или многоцветные циновки, различные плетёные изделия и ожерелья из ракушек. Эта продукция, которую производит около 300 человек, экспортируется в Нумеа и на Таити.

Ремесленное производство Уоллис и Футуна страдает от отсутствия рынков сбыта и конкуренции со стороны Фиджи и Самоа, которые могут производить похожую продукцию в больших количествах и по более конкурентоспособным ценам. Почти в каждой деревне теперь есть своя ремесленная мастерская. Эта деятельность позволяет производить, затрачивая очень незначительные ресурсы. Однако, несмотря на усилия общества, развитие этой деятельности наталкивается на проблемы доставки во Францию и Европу, что делает очень трудным реализацию продукции.

На островах живут несколько талантливых скульпторов по дереву, которые, однако, не удовлетворяют даже местный спрос.

Торговля

Торговля на островах динамично развивается. На рынке представлены как крупные импортёры, так и оптовые и розничные торговцы. Первые появились на Уоллис и Футуна около 10 лет назад и продолжают развивать свой бизнес. Они пользуются регулярной клиентурой и убеждены в устойчивости рынков сбыта.

Так на островах Уоллис имеется 1 импортёр строительных материалов и 1 импортёр продуктов питания, которые делят между собой рынок. На Футуна 3 предприятия делят между собой большую часть рынка. Всего в торговле на островах занят 281 человек на 125 предприятиях.

Потребление населения увеличивается ввиду увеличения у них количества денег. Рост покупательной способности жителей хорошо иллюстрирует открытие на территории островов в 2002 году первого супермаркета («Fenuarama»). Особенно быстро растёт спрос на транспортные средства.

Туризм

Туристическая деятельность на территории ещё очень мало развита. Это связано, в первую очередь, с изолированностью островов Уоллис и Футуна, а также с отсутствие внешних инвестиций на островах и ограниченным доступом к банковскому кредиту. В то же время территория имеет определённые преимущества. Жители островов живут аутентичным традиционным укладом и проводят многолюдные сборы и обряды. На островах хорошо сохранились естественные ландшафты: кратерные озера, острова и лагуны островов Уоллис, леса и пляжи островов Хорн. Велико и культурное наследие: захоронения тонганцев на Уоллис и могила святого отца Шанеля в Пои на Футуна. Однако эти преимущества используются слабо, и пока все что могут предложить острова туристам это поле для гольфа на 6 лунок, клуб подводного плавания и аэроклуб (сверхлёгкие летательные аппараты).

На островах всего 6 гостиниц (4 на Увеа и 2 на Футуна), которые могут принять всего 140 человек. Клиентами гостиниц в основном становятся специалисты и бизнесмены.

Транспорт

Морской транспорт. Приём морского транспорта осуществляется в трёх портах: Мата-Уту (товары) и Халало (топливо) на острове Увеа; Леава на острове Футуна. Территория Уоллис и Футуна обслуживается тремя морскими компаниями: Moana Navigation (c 2001 года называющаяся Moana Shipping; её офис находится в Мата-Уту), Pacific Direct Line (базируется в Окленде, Новая Зеландия) и Sofrana (посещает острова каждые 25 дней). Первые две компании имеют соглашение о партнёрстве и предоставляют для фрахта судно Soutern Moana, грузоподъёмностью 5320 т, которое ходит под флагом Италии (заходило на острова каждые 20 дней). С 2007 года все три компании используют единственное судно — Southern Pasifika, которое может взять на борт 512 контейнеров (заходит на острова каждые 24 дня). За небольшим исключением, все суда, заходящие на острова Уоллис, заходят и на Футуну.

Воздушный транспорт. Ввиду изолированности островов большое значение имеет воздушный транспорт. И внешние и внутренние авиаперевозки выполняются одной компанией — Air Calédonie International (Aircalin). Территорию обслуживает единственный международный аэропорт — Хихифо — расположенный на севере острова Увеа. Длина взлётно-посадочной полосы позволяет принимать такие самолёты как Аэробус A320. На острове Футуна имеется аэропорт местного значения — на мысе Веле — имеющий протяжённость грунтовой взлётно-посадочной полосы 1100 м. Предполагается реконструкция этого аэропорта.

Наземный транспорт. Все деревни связаны автодорогами разного уровня, преимущественно проложенными вдоль берегов. Общая длина дорог составляет 120 км (на Увеа — 100 км, на Футуна — 20 км), из них покрытие имеют всего 16 км (все на Увеа).

Связь

На территории функционирует государственная компания Почтовая и телекоммуникационная служба (SPT). Эта компания обеспечивает доставку почты на островах, выпускает небольшое количество марок, предоставляет телефонную связь и Интернет. Главное почтовое отделение находится в Мата-Уту. На Увеа есть ещё 2 отделения в округах Муа и Хихифо. На острове Футуна почтовое отделение есть только в Леаве. Изначально почтовая связь с островами осуществлялась через Новые Гебриды или Новую Каледонию но носила нерегулярный характер в зависимости от частоты захода кораблей на острова. Регулярная почтовая связь была налажена лишь в 1935 году почтовыми судами на линии, соединившей Уоллис и Футуна с Сиднеем через Порт-Ви́ла (сейчас Вануа́ту) и Нуме́а (Новая Каледония).

В 1986 году началось вещание местного телеканала RFO Wallis et Futuna (с 2010 года Wallis et Futuna 1^re Radio Télé Internet) из студии в Мата — Уту (первоначально только на Уоллис, и лишь с 1994 на Футуна). Изначально большую часть вещания занимали программы телевизионных групп метрополии (France Télévisions, TF1 и Arte), транслируемые через спутник. В настоящее время не менее 25 % эфирного времени занимают программы местного производства на французском, уоллисском и футунанском языках, акцентированные на реалиях жизни населения островов и региона, из которых наибольшую аудиторию собирают вечерние тринадцатиминутные новости в 19.00 JT Wallis et Futuna на французском и, после прогноза погоды, в 19.15 на уоллисском языках и субботняя передача с приглашенным гостем студии L’invité de la semaine с 19.15 до 19.45. В программе вещания также ежедневные утренние ретрансляции каналов Nouvelle-Calédonie 1^re (из Новой Каледонии) и Polynésie 1^re (с Таити), а также подготовленные ими ежемесячные журналы новостей. Еженедельный тележурнал, подготовляемый телевидением Уоллиса и Футуны, транслируется французским каналом France Ô специализирующемся на региональных программах.

В 1978 году французским правительством с согласия короля Томаси Кулимоетоки II и при участии канала France Régions 3 было принято решение о открытии на островах радиостанции FR3 Wallis et Futuna (с 2010 года Wallis et Futuna 1^re Radio Télé Internet), начавшая вещание в апреле 1979 года из Мата — Уту. Радиостанция передаёт как программы собственного производства на французском, уоллисском и футунанском языках, так и подготовленные на Polynésie 1^ère , Nouvelle-Calédonie 1^ère , Radio Ô и Radio France. Помимо вещания на FM частотах существует стриминг на собственном Интернет сайте. В метрополии программы радио Уоллис и Футуна передаются каналом Freebox TV.

На июнь 2010 года на островах было 1,300 (около 8,50 % населения) пользователей Интернета. Мобильной связи на территории нет, хотя в будущем предполагается создание сети.

Внешние экономические связи

Экспорт. В течение 2007 года экспорт был равен 0, в то время как в 2006 было экспортировано 19 тонн ракушек трохус общей стоимостью 11,6 млн франков КФП. Следовательно, торговый дефицит равняется стоимости импорта, а процент покрытия импорта экспортными поставками ничтожен.

Импорт. Объём импорта увеличивается и в 2007 году составил 32 228 т продукции на сумму 5,386 млрд франков КФП. В импорте преобладают продукты питания (1,537 млрд франков КФП), минеральное сырье (900,4 миллиона франков КФП), средства передвижения (770,9 миллионов франков КФП) и химикаты (461 миллион франков КФП).

Главным поставщиком импорта, зарегистрированного в 2007, является Франция — поставила товаров на 1,5 млрд франков КФП (28 % общей стоимости импортированных товаров). На втором месте Сингапур — поставил товаров на 802 млн франков КФП (14 %), затем последовательно Австралия — поставок на 703 млн франков КФП (13 %), Новая Зеландия — 520 млн франков КФП (9 %), Фиджи и Новая Каледония — поставок на 321 млн франков КФП (6 %).

Денежная система и финансы

Денежная единица островов Уоллис и Футуна — французский тихоокеанский франк (франк КФП). По состоянию на 30 января 2010 года за 1 доллар США давали 86 франков КФП. По сообщению EOM, планируемые расходы бюджета Территории на 2008 год составляют 2,726 млрд франков КФП (приблизительно 33,43 млн $). В 2006 реальные расходы бюджета составили 2,850 млрд франков КФП (29,83 млн $), а его доходы — 2,683 млрд франков (28,08 млн $).

Бюджет 2006:

Основные статьи расходов: содержание персонала (включая учителей и врачей) — зарплаты, пособия, субсидии, социальное страхование — 37 %; другие расходы на управление — 36 %; внешние службы — 14 %; закупки и пополнение стратегических запасов — 3 %; финансовые расходы — 5 %; инвестирование — 6 %.

Основные статьи доходов: услуги и торговля — 10 %; налоги и сборы — 68 %; дотации метрополии — 21 %; доход от финансовых операций — 1 %.

Банковская система островов базируется на трёх учреждениях: Банке Уоллис и Футуна, государственном казначействе и Агентстве французского развития. Банк Уоллис и Футуна (BWF), единственный настоящий коммерческий банк территории, является филиалом BNP Paribas Nouvelle-Calédonie и был открыт в 1991 году.

Культура

Социальная организация

На островах продолжает существовать традиционная иерархия (подробнее см. Местное самоуправление).

Имеет место гендерное разделение труда. Женщины в основном занимаются сельским хозяйством и воспитанием детей. Только небольшое число женщин работает в государственных учреждениях, но при этом значительное число высших постов в правительстве и обществе занимают именно женщины.

Основной единицей общества является сложная семья. Домашнее хозяйство сложной семьи, как правило, состоит из нескольких домов, в которых живут братья с сёстрами и их супругами. Когда молодая пара женится, они присоединяются к домашнему хозяйству одной из их семей. При этом новые дома строятся редко. Домашнее хозяйство обычно возглавляется отцом или старшим сыном, хотя иногда эту роль на себя берёт старшая сестра. Пища и другие вещи, воспитание детей — равномерно распределяется между членами сложной семьи. Особенно трепетное отношение в таких семьях к маленьким детям.

Свадьбы. Браки создаются только по согласию семей и формализуются церковью. Первые браки на островах устраивали миссионеры, которые воспитывали мальчиков и девочек вне их семей. Сегодня молодые люди встречаются в средней школе, и семьи благословляют их или неодобрительно относятся к дружбе. Встречаются и гражданские браки, но они не одобряются ни семьями, ни церковью. Внебрачные дети воспитываются тётями и бабушками.

Дома и другие сооружения

Всего по переписи 2008 года на островах 3467 домов (320 из них пустуют). Большинство домов на Увеа построены из бетона и покрыты гофрированным железом. Однако все ещё встречаются традиционные жилища со стенами из листьев пандануса и крышей, покрытой соломой.

Полы в помещениях могут иметь несколько уровней, и люди предпочитают сидеть на полу. Еда обычно готовится на открытом воздухе. Туалеты есть только в новых постройках.

Здания футунанцев в основном строятся в полинезийском стиле fale. Дом для сна делается с открытыми стенами, соломенной крышей и соломенными занавесками, которые опускают во время плохой погоды. Бетонным может быть пол или невысокая стенка, чтобы в дом не забегали свиньи. Еда готовится либо в кухне, которая располагается за домом для сна, либо в земляной печи. Водопровод и электричество были проведены в 1990 году, хотя электричество могут себе позволить немногие островитяне.

В каждой деревеньке есть небольшой магазин, в Мата-Уту находится единственный на островах супермаркет.

Кухня

Основу рациона большинства островитян как раньше, так и сейчас составляют таро, ямс и батат. В деревнях на острове Увеа, расположенных на побережье широко употребляют в пищу рыбу. Если в семье по какой-либо причине нет мужчины, тогда женщины собирают в лагуне съедобных ракообразных. Свиньи и цыплята выкармливаются главным образом для праздничных случаев.

Как правило семьи питаются два раза в день. На завтрак обычно едят хлеб и пьют кофе. Ужин состоит из таро или ямса и рыбы (на островах Уоллис) и иногда из размороженного цыплёнка и отварной солонины. Наиболее распространённый напиток — чай.

Свинина, цыплята и черепаха являются обязательным атрибутом праздничного стола. Тогда же употребляются кава и импортируемые алкогольные напитки.

Традиционные символы

Главными символами культур уоллисцев и футунанцев являются напиток кава и ткань тапа.

Кава — дурманящий напиток, который готовят из корней растения Piper methysticum. У футунанцев есть легенда, объясняющая как это растение появилось на их острове. Согласно её, сначала кавы не было. В то время островитяне поклонялись 9 богам: 2 верхним и 7 нижним (находившимся в подземном царстве Пулоту). Вожди полностью зависели от последних и обращались к ним за помощью. Однажды одно из нижних божеств — Фиту — пришло к людям, чтобы жить с ними. Фиту принёс с собой корни кавы и один из них посадил в землю, и с тех пор это растение произрастает на Футуне. И сейчас каву выращивают дедовскими методами, применяя деревянные приспособления для защиты корней растения. Между посадкой и сбором урожая проходит 12—18 месяцев. В настоящее время кава на островах Уоллис не растёт, и её завозят с островов Хорн.

Приготовление напитка осуществляется следующим образом: очищенные от земли корни режут и раздавливают пестиком. Последняя процедура может заменяться разжёвыванием специально отобранными для этого людьми (часто девушками-девственницами). Получившаяся кашица смешивается с водой в маленьком деревянном сосуде округлой формы. При приготовлении кавы для короля обязательным условием является присутствие короля, совета вождей, а также религиозных и административных властей. Ранее каву пили, чтоб создать связь между мирами живых и мёртвых, а также при переговорах вождей. Теперь церемония кавы означает единение между различными социальными категориями населения и вождями и королями. C 2002 года выращивание кавы ограничивается администрацией островов, однако жители не обращают на запрет никакого внимания.

Тапа изготавливается женщинами для обмена при ритуалах, которые семьи исполняют совместно. Она вместе с благовонными маслами символизирует богатство женщин. Её часто продают туристам.

Культурным символом остров является также каноэ Ломипеау (Lomipeau), которое символизирует связь между уоллисцами и морской империей Тонги четыреста лет назад. На таких каноэ они осуществляли поездки к Тонге, Самоа и другим островам.

Искусство

Литература. Литература островов представлена немногими попытками записать мифы и легенды жителей островов, а также историю территории. Но постепенно ситуация должна поменяться, так как для островитян образование становится все доступнее.

Изобразительные искусства. Изображения на сиапо и тапе — главная форма художественного выражения для уоллисских и футунанских женщин. Для их создания они используют вырезанный из коры дерева шаблон и коричневые (традиционные) и чёрные краски (как местные, так и привозные). Сотканные из этих тканей циновки с коричневой бахромой из шерсти, используются как подношения на похоронах родственников.

Спорт

Спорт на территории развит недостаточно. Есть только один стадион с оборудованными местами для зрителей — многофункциональный «Стад де Мата-Уту». Вмещает он 1500 зрителей и в основном используется для проведения футбольных матчей.

Территория принимает участие в Южно-тихоокеанских играх с 1966 года. Так на последних играх, состоявшихся в 2007 году на Самоа, команда Уоллис и Футуна завоевала 3 золотых и одну бронзовую медаль и заняла 13 место в общем зачёте. За всю историю участия территория завоевала 22 золотых, 35 серебряных и 77 бронзовых медалей, и занимает 10 место в общем зачёте. Лучший результат — 5 место на играх 1995 года на Таити.

Острова Уоллис и Футуна участвуют также и в Тихоокеанских мини-играх, а в 2013 году будут их принимать. На последних играх, состоявшихся в 2009 году на островах Кука, сборная Уоллис и Футуна заняла 18 место в общем зачёте с одной бронзовой медалью (в метании копья). За всю историю участия в играх (начиная с первых игр в 1981 году) сборная Уоллис и Футуна завоевала 5 золотых, 2 серебряных и 6 бронзовых медалей.

Одними из самых известных спортсменов островов являются Самуэль Туа (уроженец Мата-Уту) и Тоафа Таканико (выходец с Футуны), являющиеся игроками сборной Франции по волейболу и французских волейбольных клубов «Канн» и «Тулуза» соответственно. Тоафа Таканико в составе своего клуба стал обладателем кубка Франции по волейболу 2007 года, а они оба в составе сборной Франции стали серебряными призёрами чемпионата Европы 2009.

Футбол. У территории есть своя сборная, которая, однако, не является ни членом ФИФА, ни Конфедерации футбола Океании, а поэтому не принимает участие в чемпионатах мира по футболу. Всего сборная провела 20 матчей (все на Южно-тихоокеанских играх): 4 победы и 16 поражений. Первый матч: 13 декабря 1966 года, Новая Каледония — Уоллис и Футуна 5:0; последний (на октябрь 2009 года) матч: 20 августа 1995 года, Новая Каледония — Уоллис и Футуна 10:0. Самая крупная победа 5:1 (12 декабря 1988 года с Новой Каледонией), самое крупное поражение 0:17 (сентябрь 1991 года, от Папуа — Новой Гвинеи). Наивысшее достижение на Южно-тихоокеанских играх — четвертьфинал в 1983 году.

Регби. Первый свой матч регбийная команда Уоллис и Футуна провела 1 декабря 1966 года против команды Папуа — Новой Гвинеи и проиграла его 5:54. Всего команда провела 7 матчей (только одна победа — над Таити 1 сентября 1971 года со счётом 3:0) и не выступает с 1971.

Праздники

Официальные праздники Уоллис и Футуна:

Дата	Название	Французское название
1 января	Новый год	Jour de l’an
следующий день после Пасхи	Светлый понедельник	Lundi de Pâques
28 апреля	День Св. Пьера Шанеля	Saint Pierre-Chanel
1 мая	День труда	Fête du travail
8 мая	Победа 1945 года	Victoire 1945
40-й день после Пасхи	Вознесение	Ascension
50-й день после Пасхи	Троица	Lundi de Pentecôte
29 июня	День Святых Пьера и Поля	Saint Pierre et Saint Paul
14 июля	Национальный праздник (День взятия Бастилии)	Fête nationale
29 июля	Праздник Территории	Fête du Territoire
15 августа	Успение Богородицы	Assomption
1 ноября	День всех святых	Toussaint
11 ноября	Перемирие 1918 года	Armistice 1918
25 декабря	Рождество	Noël

Религия занимает значительное место в жизни местных жителей и почти каждый округ или деревня отмечают день своего Святого покровителя. Все праздничные дни, как религиозные так и светские, всегда начинаются с праздничной мессы, за которой следует церемония кавы. Заканчиваются они традиционными танцами. Если это день Святого покровителя, то обязательной является процедура раздачи подарков, приготовленных жителями в честь их Святого покровителя. Подарки состоят из уму (свиньи и ямс) — приношений мужчин, и мое’ага (циновки из пандануса — gatu) — приношений женщин.

На острове Увеа, например, отмечают следующие дни:

• 1 мая — День Святого Жозефа (Святой покровитель округа Муа, который насчитывает 10 деревень на юге острова). Празднуется в 6 деревнях (находящихся на побережье)
• 8 июня — Иисусово сердце (является другим Святым покровителем округа Муа). Празднуется 4 другими деревнями, находящимися ближе к центру острова.
• 29 июня — День Святых Пьера и Поля (покровители округа Хихифо на севере острова). Празднуется в 5 деревнях.
• 15 августа — Успение Богородицы. Она является покровительницей центрального округа Хахаке, насчитывающего 6 деревень.

Достопримечательности

Острова Уоллис. Прекрасный вид на острова открывается с вершины горы Лулу-Факахега, где стоит крошечная разрушенная часовня. На юго-западной окраине острова Увеа находится озеро Лалолало. Расположенное в кратере древнего вулкана оно имеет берега, возвышающиеся над зеркалом озера на 30 м и делающие его недоступным. В кратерном озере Лунатаваке можно поплавать.

На юго-востоке острова Увеа, между Мала’ефо’оу и Халало были недавно найдены и восстановлены руины тонганского поселения 15 века — Талиетуму (или Коло Нуи).

Жители острова Увеа отдают предпочтения пляжам не своего острова, а окружающих его небольших островков. Особенно известны своим белым песком пляжи острова Фаиоа.

Футуна. Самый известный вид Футуна — церковь Пьера Шанеля в Пои на восточном побережье острова. Это специфическая церковь со ступенчатой башней. Она построена чтобы почтить первого и единственного католического святого Полинезии (канонизированного в 1954). Мощи Шанеля были возвращены сюда из Франции в 1976 году, и теперь они хранятся в восьмиугольной часовне рядом с главной церковью. Его кости помещены в стеклянной витрине около входа, а в расположенной рядом серебряной шкатулке находится череп святого. Камнями на полу церкви отмечено точное место, где он был убит. В маленькой комнате музея позади витрины есть вещи принадлежавшие святому отцу.

В деревнях Оно и Нуку также есть старые католические церкви.

Алофи. Хотя сейчас на Алофи постоянно живёт всего 1 человек, люди здесь появляются достаточно часто. Жители острова Футуна приплывают сюда, чтобы ухаживать за своими садами. В бывшей деревне Алофитаи имеется ряд соломенных хижин с подведённым электричеством, где они могут переночевать. Достопримечательностями острова являются его прекрасные пляжи и пещера Лока с гротом Святого Бернадетта, расположенная на самом востоке острове.

Социальная сфера

Всем жителям островов гарантируется минимальная пенсия по достижении ими 55-летнего возраста. Однако с 2010 года это возраст был повышен до 60 лет.

Здравоохранение

Здравоохранение полностью бесплатное и является заботой государства. По данным 2004 года на острове Увеа была одна больница и три амбулатории, и одна больница и две амбулатории на острове Футуна. В больнице на Увеа есть отделение скорой помощи, терапевтическое отделение на 21 койку, хирургическое отделение на 16 коек с двумя операционными, родильное отделение с двумя палатами и аптека. Больница на Футуне также имеет отделение скорой помощи, терапевтическое отделение на 15 коек, родильное отделение на 7 коек и аптеку.

Всего на Территории работают 79 медицинских сотрудников, из них 46 медсестёр. Вся медицинская помощь оказывается бесплатно. Кроме того, с 1981 года Франция заботится о помощи старым людям. Гарантированное месячное пособие — 66 725 франков КФП, то есть 559,16 евро.

Традиционная медицинская помощь оказывается главным образом женщинами, которые используют массаж с местными маслами, микстуры и др. Роды принимают в основном именно местные традиционные лекари. Согласно информации Всемирной организации здравоохранения на островах наиболее распространены следующие незаразные болезни: диабет, ожирение, ревматизм/подагра и болезни зубов. Из заразных заболеваний встречаются лептоспироз, бруцеллёз, лихорадка Денге, филяриатоз, туберкулёз, проказа, гепатит B, дизентерия и сальмонеллёз.

На Уоллис и Футуна были зарегистрированы следующие вспышки лихорадки Денге:

• 1971—500 случаев;
• 1976—500 случаев;
• 1979—300 случаев;
• 1989/1990 — 2361 случай;
• 1998/1999 — 395 случаев;
• 2002/2003 — 2045 случаев (из них 280 госпитализированы и в двух случаях болезнь привела к смерти).

Эта болезнь не провоцирует таких осложнений, как в странах юго-востока Азии.

Образование

По данным переписи 2003 года школьным обучением охвачено 40 % всего населения. Все дети до 14 лет ходят в школу. Базовое школьное образование имеют 90 % всех жителей.

Государственное начальное образование предоставляет католическая миссия островов. Однако классы в деревнях очень большие и посещаются детьми не регулярно (особенно это касается девочек, которые помогают взрослым в ведении домашнего хозяйства). Преподавание ведётся только на французском языке, хотя делаются первые шаги для обучения детей на их родных языках. Первая школа на островах была открыта в 1847 году в Лано (это была младшая семинария).

Среднее образование, также полностью государственное, может предоставляться на уоллисском или футунанском языках (1 час в неделю).

На территории существуют лицей, несколько колледжей, которые дают общее технологическое и профессиональное образование, соответствующее CETAD (Центру технического образования и развития).

Ссылки

• [www.adsupwf.org/ Сайт Французской администрации]  (англ.)
• [thomas.baudel.name/Personnel/wallis-futuna/ Песни островов Уоллис и Футуна]  (англ.)  (фр.)
• [www.ac-wf.wf// Вице-ректорат Уоллис и Футуна]  (фр.)
• [www.wallisetfutuna.fr/Wallis/Wallis_vue_du_ciel.html/ Фотографии островов]  (фр.)
• [www.spc.int/sdp/index.php?option=com_docman&task=doc_details&gid=112&Itemid=42 Атлас населения территории]  (фр.)
• [scholarspace.manoa.hawaii.edu/bitstream/10125/13738/1/v15n2-277-307.pdf Коммерческая деятельность на островах Уоллис]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Уоллис и Футуна

– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.