Остров Калифорния

Остров Калифорния — мифический остров, под которым долгое время подразумевался ныне существующий Калифорнийский полуостров.

История

Долгое время в Европе существовала географическая концепция, согласно которой близ Северной Америки располагался некий остров Калифорния, отделённый так называемым Калифорнийским проливом. Будучи одной из известнейших картографических ошибок, она повторялась на множестве карт в XVII—XVIII веках, несмотря на опровергающие известия исследователей.

Впервые «Остров Калифорния» упоминается в 1510 году в романе «Las sergas de Esplandián» Гарсии де Монтаво. Возможно, именно это описание привело первых исследователей к ошибке. В году 1533 Фортун Хименес, направленный в исследовательскую экспедицию Кортесом, открыл южную часть полуострова. Из-за недостаточности знаний, начинается первый короткий период, когда Калифорнию считали островом.

В 1539 году Кортес отправил Франсиско де Ульоа на север по заливу и вдоль тихоокеанского побережья Калифорнии. Ульоа добрался до устья реки Колорадо у окончания залива. Это открытие свидетельствовало, что Калифорния соединена с материком. Следующая экспедиция поднялась вверх по течению реки и подтвердила открытие. Карты, публикуемые в Европе после этого, показывали Калифорнию верно, в виде полуострова.

Несмотря на это, восприятие Калифорнии как острова возобновилось в начале XVII века. Одним из факторов могло быть открытие Хуаном де Фука в 1592 году одноименного пролива. Фука, по описаниям, обнаружил на 47 градусе северной широты большой пролив, возможно — часть Северо-Западного прохода, с крупным островом у устья. Хотя Калифорнийский залив фактически оканчивается намного южнее, около 31 градуса, открытие подтолкнуло к его дальнейшим исследованиям.

Была отправлена экспедиция во главе с губернатором Нью-Мексико, Хуаном де Оньяте. Экспедиция продвинулась по реке Колорадо в 1604—1605, после чего был составлен официальный отчет, согласно которому участники видели, что залив продолжается на северо-запад. В результате, Остров Калифорния вновь появился на картах; первая из известных карт этого периода относится к 1622 году (Амстердам). Такое изображение стало стандартом для многих позднейших карт XVII века и встречалось даже в XVIII-м. Судя по ранним картам, испанские власти на местах были в курсе реальных очертаний залива. Однако, продление береговой линии Острова Калифорния на север позволяло обеспечить приоритет открытия Кортесом Калифорнии (1533) над заявкой Дрейка на Новый Альбион (1579).

Вновь установил полуостровную суть Калифорнии иезуит и картограф Эйсебио Кино. В период обучения, в Европе, он принимал идею об острове, но прибыв в Мексику, начал в этом сомневаться. В 1698—1706 годах он совершил ряд сухопутных экспедиций от северной Соноры до окрестностей дельты Колорадо, с целью установить сообщение между иезуитскими миссиями в Соноре и на полуострове. В результате Кино убедился в существовании перешейка и иезуиты XVIII века в целом разделяли его взгляды. Однако его спутник Хуан Манхе выражал скептицизм по поводу этого открытия, так что европейские картографы пока к единому мнению не пришли.

Иезуитские миссионеры-исследователи пытались разрешить сомнения по этому вопросу. Окончательно проблема была снята только после экспедиций Хуана де Анса 1774—1776 годов. Он добрался по суше из Соноры до района современного Сан-Франциско.

Литература

• Laylander, Don, 2004. «Geographies of Fact and Fantasy: Oñate on the Lower Colorado River, 1604—1605». Southern California Quarterly 86:309-324.
• León-Portilla, Miguel. 1989. Cartografía y crónicas de la antigua California. Universidad Nacional Autónoma de México, Mexico City.
• McLaughlin, Glen, with Nancy H. Mayo. The Mapping of California as an Island: An Illustrated Checklist. Saratoga, CA: California Map Society, 1995 .
• Polk, Dora Beale. 1991. The Island of California: A History of the Myth. Arthur H. Clark, Spokane, Washington.
• Tooley, R. V. 1964. California as an Island: A Geographical Misconception Illustrated by 100 Examples from 1625—1770. Map Collectors' Circle, London.

Отрывок, характеризующий Остров Калифорния

– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.