Остров Танфильева

Остров ТанфильеваОстров Танфильева

</tt>

</tt> </tt>

</tt>

остров Танфильева яп. 水晶島
Остров Танфильева. Фотография из космоса
43°26′ с. ш. 145°55′ в. д.43.433° с. ш. 145.917° в. д. / 43.433; 145.917
Архипелаг	Малая Курильская гряда, Хабомаи
Страна	Россия (принадлежность оспаривается Японией)
остров Танфильева
Площадь	15 км²
Население	0 чел.

О́стров Танфи́льева (яп. 水晶島 Суйсё:-дзима) — остров Малой гряды Курильских островов. Административно входит в Южно-Курильский городской округ Сахалинской области России.

Принадлежность острова оспаривается Японией, которая включает его в состав своего округа Немуро префектуры Хоккайдо. С точки зрения Японии входит в группу островов Хабомаи (Плоских островов), которые являются продолжением береговой линии японского острова Хоккайдо и не рассматриваются как часть Курильских островов.

География

Площадь острова Танфильева составляет, по разным источникам, от 12,92 до 25 км². Наибольшая длина 8,3 км, ширина 6,4 км. Поверхность его равнинная, высота над уровнем моря — от 9 до 18 м. Остров покрыт травянистой растительностью. На нём имеются болота и несколько небольших пресноводных озёр. Остров окружён скалами, рифами и камнями, находящимися от него на расстоянии до 1 мили.

Остров Танфильева отделён проливом Танфильева от острова Юрий, расположенного в 6 км к востоку, и острова Анучина, расположенного в 6,3 км к юго-востоку; Советским проливом — от полуострова Немуро японского острова Хоккайдо. Остров Зелёный расположен в 11,5 км к северо-востоку,

Между островом Танфильева и полуостровом Немуро лежит крошечный островок Сигнальный. Расстояние от острова Танфильева до мыса Носаппу, крайней точки Немуро, составляет около 7 км. В ясную погоду с острова отчётливо видны берега Хоккайдо.

На южной оконечности острова — мысе Зоркий — установлен светящий знак Танфильева. Бухта Зоркая вдаётся в юго-западный берег острова Танфильева между мысом Зоркий и мысом Удачный, расположенным примерно в 800 м к северо-западу от мыса Зоркий. Берега бухты низкие, но с крутыми склонами и окаймлены каменистыми пляжами. На северо-восточном берегу имеется небольшое пресноводное озеро, которое соединено с бухтой протокой. Во входе в бухту в 180 м к югу от мыса Удачный лежит поросший травой островок Яичный высотой 3,5 м. Между этим островком и мысом Удачный тянется каменистый риф с глубинами 0,7 — 5,6 м. Над рифом во время волнения образуются буруны. Бухта Зоркая защищена от северных и восточных ветров. В бухте от южных ветров возникает зыбь, сглаживающаяся за счёт сильного приливного течения между островом Танфильева и банкой Опасная. В средней части бухты глубины 4—7 м. Грунт в бухте песок, у берегов — камень и местами растут водоросли.

Островок Бочонок высотой 5,6 м лежит на отмели с глубинами менее 5 м в 400 м к северо-западу от мыса Удачный. Эта отмель отходит от юго-западного берега острова Танфильева на 900 м к юго-западу. Островок Бочонок окаймлён осыхающим рифом и порос травой. Вблизи островка на отмели разбросаны осыхающие камни.

Бухта Грозная вдаётся в западный берег острова Танфильева в 650 м к северу от мыса Удачный. Ширина входа в бухту около 2780 м. Берега бухты большей частью крутые и отмелые. Входные мысы и северный берег окаймлены осыхающим рифом, который покрыт водорослями. Вдоль восточного берега простирается песчано-галечный пляж. Средняя часть бухты укрыта от северных и восточных ветров, здесь глубины 7—11 м, грунт — песок и ракушка.

Бухта Чичерина вдаётся в северный берег острова Танфильева между мысом 45 Дозора (43°28'N, 145°53'Е) и мысом, расположенным в 3150 м к востоку от мыса Дозора. В средней части бухты лежит осыхающий риф. Восточная часть бухты укрыта от южных и юго-восточных ветров, глубины 8 — 10 м. Грунт здесь камень, большей частью поросший морской капустой.

Светящий знак Болотный установлен на мысе Болотный — северовосточной оконечности острова Танфильева. Банка с наименьшей глубиной 4,2 м лежит в 1450 м к северо-востоку от мыса Болотный. Эта банка вытянута с юго-запада на северо-восток на 2,2 км. Грунт на банке скала.

Бухта Танфильева вдаётся в восточный берег острова Танфильева между мысом Болотный и мысом Боевой, находящимся в 3150 м к югу от мыса Болотный. Берега бухты Танфильева, за исключением берега ёе вершины, обрывистые и пересечены оврагами, склоны которых поросли травой. На берегу вершины бухты имеется дом. Входные мысы бухты окаймлены осыхающими рифами, на которых лежат надводные, осыхающие и подводные камни и скалы. В бухте разбросано много банок и скал. Наиболее значительные из них скалы Крейсер и Кит. В бухте имеются водоросли. Бухта защищена от юго-западных и западных ветров, в её средней части глубины 5—7 м, грунт — песок.

С геологической точки зрения остров Танфильева состоит из осадочных пород позднего мелового и палеоценового периодов с последующими неравномерными угленосными напластованиями, сформировавшимися в олигоцене. По мнению Японии, остров является продолжением полуострова Немуро и не входит в состав Курильских островов.

История

Первыми на острове Танфильева появились айны, которые занимались в его водах рыболовством. Первое название острову, предположительно, тоже дали они: существует теория, что японское название Суйсё-дзима (Кварцевый остров) — это переосмысленное айнское «ши исо» — «большой плоский берег». В эпоху Мэйдзи (1868—1912) островом заинтересовались японцы и включили его в состав села Гоёмай. Впоследствии административное деление претерпело изменения, и остров стал принадлежать селу Хабомаи. В этот период на нём появилось постоянное японское население числом около 1000 человек, занимавшееся сбором водорослей и ловлей рыбы и крабов; имелся консервный завод.

В 1945 году после окончания Второй мировой войны остров был занят советскими войсками. Согласно японскому полицейскому рапорту того времени, на него высадилось 19 советских солдат. Японское население было репатриировано на Хоккайдо.

В 1946 году советские власти переназвали остров в честь русского географа, геоботаника и почвоведа Гавриила Танфильева.

Послевоенный период

В 1946 году на острове была организована пограничная застава № 1, действующая до настоящего времени. В 1994 году на ней произошёл расстрел сослуживцев. Постоянного населения на острове нет, за исключением проходящих службу пограничников и нескольких десятков сезонных работников промысловой базы «Зоркая», добывающей кукумарию. В 1990-х и 2000-х годах российская сторона предприняла несколько символических шагов, призванных продемонстрировать Японии свой контроль над Курилами. В 1997 году на острове Танфильева в качестве памятника русским исследователям, открывшим Курилы 300 лет назад, был установлен православный крест, а в 2005 году на месте креста была возведена часовня. Поскольку часовня была хорошо видна с Хоккайдо, и при этом на острове отсутствовало население, для религиозных нужд которого она могла бы понадобиться, некоторые японцы сочли эту постройку провокацией.

Остров входит в состав государственного природного заказника федерального значения «Малые Курилы».

Отрывок, характеризующий Остров Танфильева

Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.