Хауленд (остров)

Хауленд
Howland Island

Основано	1936
Официальный язык	английский
Территория • Всего	1.62 км²
Население • Оценка (2012) • Перепись (2012) • Плотность	0 чел. 0 чел. чел./км²
Валюта	доллар США
Интернет-домены	.us (ранее .um)

Ха́уленд (англ. Howland Island) — остров в центральной части Тихого океана, неинкорпорированная неорганизованная территория США (то есть, формально, не входит в состав США, но является их владением).

Открыт в начале XIX века. С 1857 года официально принадлежит США. Общая площадь — 1,62 км²..

География

Остров имеет вытянутую форму и окружён коралловым рифом. Его ширина — не более 800 метров, длина — 2,5 километра. Протяжённость береговой линии — 6,4 километра. Наибольшая высота — 3 метра. На острове расположен маяк Эрхарт.

Иногда вместе с лежащим в 70 км южнее островом Бейкер включается в состав островов Феникс.

Растительность и животный мир

Остров полностью покрыт травой, стелящимися ползучими растениями и низко растущим кустарниками. В центре растут невысокие деревья.

История

Хауленд открыт в 1842 американскими китобоями и назван в честь одного из них. Был включён в состав Гавайских островов, но в 1936 году перешёл под юрисдикцию Министерства внутренних дел США. Хауленд — так называемая неинкорпорированная территория США (юридически не является частью территории США). В настоящий момент Министерство внутренних дел наблюдает за островом в рамках Национальной программы спасения дикой природы.

С этим островом связано исчезновение легендарной американской лётчицы Амелии Эрхарт. По распоряжению президента Рузвельта на Хауленде была построена взлётно-посадочная полоса, специально для перелета Эрхарт.

Население

Постоянного населения нет. Ежегодно здесь бывают представители МВД и Береговой охраны США. Доступ на остров — только по специальному разрешению и в основном для учёных.

Галерея

Флора Хауленда   Птицы на острове   Маяк Эрхарт

Отрывок, характеризующий Хауленд (остров)

– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.