Острожский, Константин Константинович

Константин Константинович Острожский <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб Константина Острожского из Острожской азбуки Ивана Фёдорова 1578 года</td></tr>
Киевский воевода
1559 — 1608
Предшественник:	Григорий Ходкевич
Преемник:	Станислав Жолкевский
Рождение:	12 февраля 1526(1526-02-12)
Смерть:	13 февраля 1608(1608-02-13) (82 года)
Род:	Острожские
Отец:	Константин Иванович Острожский
Мать:	Александра Семеновна Слуцкая
Супруга:	Софья Тарновская

Князь Константин Константинович Острожский (также Василий-Константин, Константин-Василий; 12 февраля 1526 — 13 февраля 1608) — глава рода Острожских, староста Владимирский и маршалок Волынской земли (1550—1608), воевода киевский (1559—1608), покровитель православной веры. Младший сын великого гетмана литовского князя Константина Ивановича Острожского (1460—1530). Основал Острожскую типографию, в которой работали первопечатники Иван Федоров и Петр Мстиславец.

Биография

Детство и юность провёл в Турове. После смерти отца воспитывался матерью — Александрой Семёновной из рода Олельковичей-Слуцких. Получил хорошее образование в православном духе .

Его владения располагались в Подолии, Галиции и на Волыни, включая в себя приблизительно 300 городов и несколько тысяч сёл. «Попис войска литовского 1567 года» зафиксировал количество его войска:

«Воевода Киевский. Месяца октебра 28 дня. Князь Костентин Костентинович Острозский, воевода Киевский, маршалок Волынское земли, староста Володимерский, реистру подлуг уфалы и постановленья сойму прошлого Городенского дати не хотел, колкобы его милость почту з ыменей своих ставить был повинен, нижли его милость словне пану гетьману поведил, иж его милость ставить почту зо всих именей своих коней двесте збройно по козацку, а драбей при тых ездных пеших сто».

Предложил Адаму Потию стать духовным лицом, сначала был сторонником унии с Римско-католической церковью. Во время русско-польской войны 1577—1582 (части Ливонской войны) безуспешно осаждал в 1579 году Чернигов, находившийся в составе Русского государства.

Заботился о развитии просвещения, издавая книги, учреждая школы, оказывая покровительство учёным. По его просьбе игуменом Дубенского Крестовоздвиженского монастыря, расположенного в его владениях, стал преподобный Иов. Для поддержания православия учредил в Остроге училище, затем учредил две типографии — в Остроге и в Дермани. В 1581 году в его Острожской типографии Иван Фёдоров и Пётр Мстиславец напечатали первую русскую Библию. Оказывал поддержку учёному львовскому священнику Василию, составившему книгу «О единой вере», и Христофору Бронскому, автору обширного сочинения против унии — «Апокрисис».

Князь Острожский активно участвовал в подавлении восстания в Белой церкви и казацкого восстания К. Косинского. Принимал деятельное участие в церковном соборе в Бресте в 1596 году. О своем несогласии с официальной политикой Речи Посполитой неоднократно заявлял на сейме, обращался с письмами к королю, к православным епископам. Пытался привлечь Северина Наливайко к борьбе против Унии.

Принимал участие в событиях Смутного времени. В 1602 году принимал у себя будущего царя Лжедмитрия I. Вручил ему «Книгу о постничестве» Василия Великого, отпечатанную в его типографии Петром Мстиславцем в 1594 году с дарственной надписью «Григорию — царевичу Московскому».

Семья

Константин-Василий Острожский был женат на Софье Тарновской (1534—1571), дочери галицкого магната Яна Амора Тарновского (1488—1561), каштеляна краковского и великого гетмана коронного, и Софьи Шидловецкой.

Дети:

• Иван (Януш, 1554—1620), воевода волынский и каштелян краковский;
• Елизавета-Пелагея (ум. 1599), 1-й муж с 1575 г. каштелян виленский Ян Кишка (1552—1592), 2-й муж с 1593 г. великий гетман литовский и воевода виленский Христофор Радзивилл «Перун» (1547—1603);
• Екатерина (ум. 1579), первая жена (с 1578 г.) князя Христофора Радзивилла «Перуна» (1547—1603);
• Константин (1563—1588), староста владимирский и переяславский;
• Александр (1571—1603), воевода волынский.

К концу жизни Константина Острожского, два его сына Иван и Константин стали католиками, младший сын Александр был отравлен слугой, любимая племянница сошла с ума.

Последние годы жил в родовых замках Крупы и Дубно на Украине. После кончины его тело было перевезено в Острог и похоронено в замковой Богоявленской церкви.

Память

В Вильно по инициативе Свято-Духова православного братства в 1908 году был заложен, а в 1913 году освящен храм-памятник к 300-летию К. К. Острожского. На мемориальной доске золотыми буквами написано: «В память ревнителя и защитника православной народности». В Белостоке (Польша) основан Фонд князя Острожского.

Украинская православная церковь Киевского патриархата на Поместном соборе 2008 года канонизировала князя как благоверного.

12 мая 2008 года на территории Брестской крепости рядом с Свято-Николаевским гарнизонным собором в его честь был установлен памятный крест.

Литература

• Сумцов Н. Ф. Константин Константинович, князь острожский // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• [web.archive.org/web/20080212192055/www.zn.ua/3000/3150/61968/ «Зеркало недели» № 5(684) 9—15 февраля 2008, Леонид Тимошенко, «Не совсем юбилейные заметки. К 400-летию со дня смерти князя Василия-Константина Острожского»].

Отрывок, характеризующий Острожский, Константин Константинович

– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.