Ост-индский корабль

Ост-Индский корабль (англ. East Indiaman) — собирательное название; парусный торговый корабль, принадлежащий Ост-Индской компании (далее Компания), чаще всего Британской. Причём имеется в виду именно крупный торговый корабль, обычно построенный на заказ, в отличие от других типов кораблей, имевшихся у Компании. Он был основой и лицом её флота, наиболее известным и узнаваемым.

Появление

Первые ост-индские корабли, или для краткости ост-индцы, ничем не отличались от других «купцов» своего времени. Но по мере того, как их компания богатела, приобретала больше влияния, а её торговля расширялась, строились более крупные, лучше вооружённые и оснащённые корабли, которые со временем стали заметно отличаться от обычных «купцов» (англ. Country ships).

Например, крупнейшие корабли Голландской компании не отставали в размерах от военных. А британские и французские ост-индцы XVIII−XIX века временами реквизировались и служили в составе военно-морских флотов. В то же время случалось, что ост-индцы действительно отпугивали своим видом противника, иногда даже его боевые корабли.

Общим для всех ост-индцев был вместительный, пузатый и прочный корпус, оснащение, позволяющее совершать переходы между Индией и Европой, а также артиллерия, способная отразить местных пиратов.

Ост-индские корабли

Британия

В отличие от других, Британская ост-индская компания фрахтовала большинство своих кораблей на длительный срок, а не владела ими. Среди них были, однако, корабли, построенные самой Компанией на её верфях, в том числе в Бомбее, находившиеся в её прямой собственности.

Всего имеются записи о 1720 кораблях на службе Компании, из них где-то 1543 собственно ост-индских. Они-то и носили перед названием префикс HEICS (англ. Honourabe East India Company Ship). Корабли раннего периода (1600−1660 годы) обычно имели тоннаж от 100 до 350 тонн и строились так же, как и другие английские «купцы». Далее, особенно после 1707 года, их размеры растут. Например, в 1680−1720 годах типичный тоннаж стал 300−350 тонн, а самые крупные доходили до 700 и более.

Появились некоторые особенности, например нарисованные на борту ложные порты, делавшие их издали похожими на боевые корабли. Со временем этот приём для отпугивания пиратов стали использовать и другие, не только ост-индцы.

К 1800 году ост-индский корабль уже хорошо отличим на глаз от обычных «купцов». Например, 958-тонный HEICS Asia (1811) имел длину 149 футов 3 дюйма (45,5 м), ширину 38 футов 9 дюймов (11,8 м), 26 пушек, команду 118 человек. Он больше, лучше вооружён, лучше содержится и более походит на военный корабль. К этому времени тоннаж самых крупных достиг 1400 тонн, и внешне они напоминали 64-пушечные линейные корабли. Однако их вооружение составляло не более 30−35 орудий, причём не пушек или карронад, а «канонад» — ещё одно изобретение Компании с целью сэкономить. Канонады не имели ни дальнобойности и точности пушек, ни разрушительной силы карронад, и против регулярного боевого корабля безусловно не годились. Численность команд редко превышала 100−150 человек, что для отражения абордажа было совершенно недостаточно. Из них меньше половины, в основном офицеры, были британцами, остальные нанимались из местных племён. Большинство составляли китайцы и ласкары.

Благодаря этому случались курьёзы. Так, зная о невысоких боевых качествах ост-индцев, 12 декабря 1803 года французский корсар всего в 12 пушек, не колеблясь, напал на два корабля, которые принял за ост-индские. На самом деле это были 74-пушечные HMS Albion и HMS Sceptre. Команда корсара разделила судьбу многих других — плавучая тюрьма до конца войны.

Численность кораблей на службе Компании

Год	Ост-индские	Военные и посыльные	Дополнительные и пр.	Частные	Нарушители	Всего
1619	34	-	-	-	-	34
1707	62	-	-	-	2	64
1750	69	4	-	-	-	73
1803	91	3	39	2	-	135

Условия службы на ост-индских кораблях заметно отличались от условий как в остальном торговом флоте, так и в Королевском флоте. Не было такой суровой дисциплины и такой скученности, как в набитых людьми палубах боевого корабля. Жалование, особенно офицеров, было несколько выше чем у военных моряков. Уже за одно это, а также за приём на службу дезертиров, флот недолюбливал ост-индцев. Служащим Компании — британцам разрешалось, в отличие от других торговых моряков, провозить некоторое количество «собственных» товаров, закупленных для продажи в Англии «от себя» и таким образом, в случае удачного сбыта, получать дополнительный доход. С другой стороны, моряк Компании мог быть уверен, что его ждут долгое плавание (два или более года на Восток и обратно), тропические болезни и местные опасности, при встрече с которыми полагаться можно только на себя. Кроме того, Компания пристально следила за соблюдением своей монополии, и любое подозрение могло стоить человеку всех сбережений. Формально служба на кораблях Компании давала освобождение от королевского пресса, но на деле от него не гарантировала. Что увеличивало антипатии ост-индских моряков к флоту.

Главную опасность для ост-индцев представляли стихии. Парусные корабли с прямым вооружением очень зависели от ветра и течения. Они не могли ходить круто к ветру, острый бейдевинд для них был не острее 6 румбов, а значит, выбирать путь они могли не всегда, особенно в стеснённых водах. Слишком много ветра, и приходилось оставлять самые минимальные паруса и более или менее лежать в дрейфе. Если же и штормовых парусов было многовато, плавучий якорь позволял держаться носом к ветру, но в остальном корабль был полностью неуправляем. Слишком мало ветра, и недостаток хода мог привести на мель или камни. Искусство судовождения в Век паруса стояло высоко, но было не в силах подняться над техническим уровнем времени.

Второй опасностью были крейсеры других стран. Разумеется, они нападали только во время войны. Но учитывая, что, скажем, в XVIII веке только 52 года были мирными, а 48 пришлись на войны, эта опасность не была такой уж редкой. Собственные военные корабли Компании, если случались поблизости, не давали от них достаточной защиты. Теоретически, в военное время торговлю должен защищать военно-морской флот. Он и пытался, но само расстояние до Ост-Индии означало неизбежные задержки. К тому же первой задачей флота тогда считалась борьба с флотом противника, генеральное сражение. А где как не в Европе самые лучшие шансы его дать. Кораблей для защиты торговли просто не хватало. Так, 9 августа 1780 года испанская эскадра адмирала де Кордова, несмотря на эскорт из линейного корабля и 5 фрегатов, захватила 58 из 63 торговых судов объединённого конвоя, в том числе 5 из 6 ост-индских. Урон британской экономике был исключителен (1,2 миллиона фунтов только страховых выплат), но результат встречи с боевыми кораблями более чем типичен.

Действующие во время войны приватиры, хотя и были слабее регулярных кораблей, но в отличие от последних специально выходили в море в поисках торговых судов, и встреча с ними была куда вероятнее. Ост-индцам, как правило, удавалось отбить их нападение, кроме самых сильных. И уж во всяком случае их нельзя обвинить в том, что они не пытались.

Во время конфликтов с местными правителями Индии те охотно нападали на ост-индскую торговлю, обычно на Малабарском бергу. Если поблизости не было эскорта, судьба ост-индцев была незавидна. Так в 1660 году принц Канди захватил со всей командой 230-тонный Ann. Некоторые были тут же отпущены, но капитана держали в плену 20 лет.

Местные пираты угрожали в основном в Юго-Восточной Азии и Персидском заливе. От них защита ост-индцев была вполне адекватна, разве что невезение (и опять недостаток ветра) заводили корабль в места, где пиратов слишком много, и тогда они могли подавить числом. Обычно пираты имели малые парусно-гребные суда прибрежного плавания (багалы, доу, сампаны и т. д.), и где возможно, пути ост-индцев прокладывались подальше от берегов.

Типичный рейс в Ост-Индию начинался в марте−апреле. Из Англии на Восток брали промышленные товары, предметы снабжения, военные припасы и пассажиров — обычно новых служащих или военных. Корабль, обычно в составе конвоя, проходил до Канарских островов. Дальше эскорта не было, и ост-индцы, в зависимости от того, каким колониям они доставляли груз, огибали Мыс Доброй Надежды и расходились своими путями. Если не было сюрпризов, весь переход занимал 3−4 месяца. По условиям погоды требовалось завершить это колено до начала зимних штормов в Индийском океане. В зависимости от условий на месте корабль мог менять маршрут, выполняя запросы местных чиновников Компании. Когда открылось китайское колено пути, некоторые стали продолжать путь из Индии в Китай.

Закончив переход туда, ост-индцы начинали грузить товары для обратного перехода и сосредоточиваться в отправных пунктах, одновременно ожидая благоприятной погоды. С остановками для погрузки и переговоров на местах на это уходил остаток года и начало следующего. Как правило, пунктами сбора обратного конвоя были Бомбей и Калькутта, а в Китае — Кантон, позже Гонконг. Выход из Индии подгадывали под начало муссонного сезона, конец мая — начало июня. Корабль, ходивший в Индию, возвращался в Англию через 2 года. Если же в плавание включался заход в Китай, то общий срок увеличивался до 3−4 лет. Например, та же Asia с 1811 по 1833 год сделала 10 плаваний, и все неизменно занимали по 2 года.

Республика Соединённых провинций

Голландские ост-индцы (нидерл. VOC Schip, или Spiegelretourschip) были хорошо развиты в XVII веке. Среди них были крупные торговые корабли (собственно ост-индские), боевые корабли для охраны ост-индцев и вспомогательные, бо́льшей частью мелкие портовые. Голландская Ост-Индская компания прямо владела своими кораблями, они были её собственностью. Тогда они были лучшими представителями торгового флота Голландии, и по заслугам считались его флагманами. Так, 1100-тонный «Амстердам» (1748) легко было принять за линейный, особенно на расстоянии.

На пике развития (1669 год) Компания имела до 150 только ост-индских кораблей, не считая прочих. Типичные голландские ост-индцы XVII века имели водоизмещение до 900 тонн, длину около 45 метров и команду до 60 человек. Но самую большую известность приобрела «Батавия», не успехами или открытиями, а первым и последним путешествием 1628−1629 годов, которое закончилось крушением, мятежом и убийствами среди команды и пассажиров.

Однако позиции Голландии в Индии постепенно слабели, и со временем её ост-индцы переключились на Зондские острова, Голландскую Ост-Индию. Через сто лет, отражая упадок как Компании, так и самой страны, они уже несколько отставали технически от собратьев из других стран, а рост их размеров ограничился. Как и веком раньше, причиной были торговые соображения, но на этот раз — стремление сэкономить.

Франция

Французская Ост-Индская компания, подобно флоту и всем доходным предприятиям страны, находилась под сильным контролем государства, а точнее, в XVII веке, министра Кольбера. У такого положения были и сильные, и слабые стороны. Покровительство короны означало, что Компания могла строить лучшие корабли и пользоваться государственными верфями, но при этом лишалась значительной доли самостоятельности и становилась негибкой, что губительно для коммерции. В результате, компания успешно действовала, пока личность и энергия Кольбера были за ней. В этот период она приобрела некоторые владения в Индии и Индийском океане. Самые лучшие корабли Компании, такие как Le Soleil, соперничали по размерам с боевыми, и доходили до 1200 тонн водоизмещения. Нужно ли говорить, что они были собственностью короны.

Но со сменой королевских фаворитов и отвлечением нового короля на другие заботы сказались все недостатки коронного владения. Деньги направлялись на другие проекты, корабли произвольно реквизировались короной, Компания подвергалась ненужным реорганизациям, от неё требовали взносов в казну, несоразмерных с её возможностями. Уже в XVIII веке лучшие французские ост-индцы один за другим забирали в военно-морской флот. Окончательно добила её Семилетняя война, а особенно поражения на море 1759 года. Последняя волна реквизиций прошла в 1770 году, в связи с Фолклендским кризисом. Так, при острове Уэссан были сразу три бывших ост-индских корабля: L’Actionnaire, L’Indien и Bienaimé.

Другие страны

Португалия открыла для европейцев индийскую торговлю и первой из всех проникла на индийский рынок. Однако она была нацелена столько же на завоевание и грабёж, сколько на обмен. К тому же закрепиться достаточно надежно она не смогла, и потому надобности в специальном корабле не возникло. Её ост-индцы не отличались от других торговых кораблей. Они и упоминаются только потому, что в 1494 году португальская корона заявила монополию на торговлю с Ост-Индией. Собственной ост-индской компании у неё долго не было.

Швеция за всю короткую переменчивую историю своей ост-индской торговли (83 года с перерывами) построила около 40 кораблей, из которых самый большой доходил до 1300 тонн. Вначале они напоминали переходный тип от галеона к линейному кораблю, позже двухдечный корабль. Предполагалось, что их можно использовать также для военных целей, и их вооружение было довольно мощным для торговых (до 60 пушек). Борта их, однако, были не так толсты, как у регулярных кораблей, и потому меньше приспособлены выдерживать обстрел. Компания владела ими непосредственно. Известен один случай, когда Компании достался корабль, исходно строившийся как военный.

Дания — её Компания, организованная по образцу британской, находилась под прямым покровительством короля, и постоянно пользовалась защитой датского флота. Но размах действий не шёл ни в какое сравнение с конкурентами. Её ост-индские корабли были во всем схожи с обычными, а число их никогда не превосходило десятка. Все они были собственностью короны и занимались ост-индской торговлей только эпизодически, в промежутках между службой в Европе.

Соединенные Штаты — хотя ничего похожего на ост-индскую компанию в США не было, и предприимчивые американцы извлекали прибыли именно в обход монополий, некоторые торговые корабли, часто ходившие на Восток, там назывались ост-индскими.

Другие типы кораблей в ост-индской торговле

Помимо собственно ост-индцев, в Индии появлялись или строились и другие. Они распадаются на несколько основных категорий.

• Военные (англ. Warship). Британская Ост-Индская компания поддерживала собственный «частный» флот, его корабли не считались ост-индцами и были в собственности Компании. Их задачей было защищать интересы Компании военной силой. Их второстепенную, по сравнению с торговыми, роль подчёркивает и то, что их капитаны считались по званию младше капитанов ост-индцев. Среди них были несколько фрегатов, а большинство составляли шлюпы и бриги. Обычно они представляли собой уменьшенные версии казённых боевых кораблей. Позже, в XIX веке, в Британии стали строить на заказ войсковые транспорты и другие специальные корабли. Случалось, что их передавали или сдавали в наём Королевскому флоту. Свои боевые корабли были также у голландской компании.

• Лоцманские (англ. Pilot Ship). Прежде всего осуществляли лоцманское обслуживание рейдов, гаваней и рек. Когда же у Компании появилась собственная гидрографическая служба, взяли на себя и эту роль.

• Посыльные (англ. Packet Service). Фактически пакетботы на службе Компании. Полагаться на государственную почту можно было не всегда, а обычные корабли были недостаточно быстры, и самые важные пакеты Компания отправляла собственными силами.

• Дополнительные (англ. Extra Ship). Если потребность в тоннаже превосходила возможности ост-индцев, Британская компания нанимала дополнительные, специально оговаривая, делается это на один сезон, или один рейс туда и обратно. На практике, однако, если потребность сохранялась и если корабль показал себя хорошо, его нередко оставляли на несколько сезонов подряд.

• Зафрахтованные (англ. Chartered Ship). При случае, корабль со стороны брали в чартер под определенную цель, как правило (но не всегда), на особых условиях и только на переход в одну сторону. В целом, зафрахтованные корабли брали на более короткий срок, чем дополнительные.

• Новые (англ. New Company Ship). Порождение легальных барьеров. Исходная Английская Ост-Индская компания получила свою хартию от королевы Елизаветы I в 1600 году. Хартия распространялась на ограниченное число торговцев, объединившихся для этой цели. По мере роста и процветания Компании появлялось всё больше желающих вступить в бизнес. В 1688 году новая группа, воспользовавшись восшествием на престол Вильгельма III, добилась похожей хартии для себя, нарушив таким образом монополию. Эта компания получила название Новая Ост-Индская компания, или просто Новая компания. В течение 20 лет она торговала параллельно со старой, но в 1707 году они объединились. Результат стал официально называться «Объединённая компания английских купцов для торговли с Ост-Индией» (англ. United Company of Merchants of England Trading to the East Indies), но для публики осталась просто Ост-Индской.

• Лицензионные (англ. Licensed Ship). Компания строго охраняла свою монополию на право торговли с Индией. Естественно, другие судовладельцы тоже пытались извлечь из неё выгоду. Иногда случалось, что уступая давлению, Компания допускала тот или иной корабль в свою вотчину по особому разрешению, или лицензии. При этом она жёстко ограничивала условия, на которых допускала чужаков: в какой порт им разрешалось заходить, какими товарами торговать, как долго, и так далее. Замеченные в отступлении от условий считались нарушителями, со всеми вытекающими последствиями.

• Частные (англ. Country Ship). Не принадлежавшие Компании «купцы» местных судовладельцев, приписанные к индийским портам и выполнявшие каботажные перевозки между ними (англ. Country Trade), а позже и на Дальний Восток. Помимо этого, часто поддерживали тесные связи с Компанией и собирали мелкие партии товара по отдалённым гаваням и свозили в большие порты для перегрузки на ост-индцы. Им специально запрещалось делать рейсы с грузом в Европу.

• Нарушители (англ. Interloper). Нарушители монополии Компании, пытавшиеся получить прибыль в обход установленных ею порядков. С ними обращались жёстко — они подлежали произвольному досмотру и конфискации на усмотрение военных кораблей Компании. Наказания для команд были весьма суровы.

Ссылки

• [www.eicships.info/index.html East India Company Ships]

Литература

• Alfred Thayer Mahan. Major Operations of the Navies in the War of American Independence. — Cambrige, MA: The Uiversity Press, 1913. — 280 p.
• Clowes, William Laird, et al. The Royal Navy: a history from the earliest times to the present, Vol. III. London, Sampson Low, Marston & Co. 1898.
• The Campaign of Trafalgar: 1803−1805 / Robert Gardiner, ed. — London: Chatham Publishing, 1997. — 192 p. — ISBN 1-86176-028-0.
• The Victory of Seapower. Winning the Napoleonic War 1806−1814 / Robert Gardiner, ed. — London: Chatham Publishing, 1998. — 192 p. — ISBN 1-86176-038-8.
• Можейко, И. В. В Индийском океане. Очерки истории пиратства в Индийском океане и Южных морях (XV − XX в.) М., Наука, 1977.

Отрывок, характеризующий Ост-индский корабль

– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.