Зих, Отакар

Отакар Зих (чеш. Otakar Zich; 25 марта 1879, Местец-Кралове — 9 июля 1934, Оубенице близ Праги) — чешский композитор и музыковед. Отец Ярослава Зиха, дед Карела Зиха.

Получил образование в области философии и эстетики, окончив в 1901 г. философский факультет Карлова университета; ученик Отакара Гостинского. Как композитор был по большей части самоучкой. На протяжении 1900-х гг. преподавал в гимназиях в Домажлице и в Праге, одновременно уделяя много времени собиранию и обработке чешского музыкального фольклора и выступая в столичных изданиях как музыкальный критик. В 1911 г. защитил диссертацию по эстетике. В 1919—1923 гг. вёл семинар по философии и эстетике в Моравском университете в Брно, где среди его учеников был, в частности, Ян Мукаржовский. В 1924 г. вернулся в Прагу и до конца жизни был профессором Карлова университета.

Как музыковед Зих входил в круг известного музыкального критика Зденека Неедлы, в центре внимания которого было творчество Бедржиха Сметаны, противопоставляемое, прежде всего, наследию Антонина Дворжака. Сам Зих, в частности, написал монографию «Симфонические поэмы Б. Сметаны» (чеш. Symfonické básně B. Smetany; 1924) и посвятил музыке Сметаны ряд статей; принадлежит ему и работа о музыке Гектора Берлиоза. Однако основные его интересы лежали в сфере более фундаментальных эстетических проблем. Два главных труда Зиха — книги «Эстетическое восприятие музыки» (чеш. Estetické vnímaní hudby; 1911) и «Эстетика драматического искусства: Теоретическая драматургия» (чеш. Estetika dramatického umění: Teoretická dramaturgie; 1931), основанные на применении к искусству феноменологического инструментария. Вопросам психологии творчества посвящены значительная статья «К психологии художественного творчества» (чеш. K psychologii uměleckého tvoření; 1911) и книга «О поэтических типах» (чеш. O typech básnických; 1918).

Композиторская деятельность Зиха от обработки фольклорного материала развивалась в сторону оригинального вокально-хорового творчества. Он выступил также с тремя операми: «Каприз художника» (чеш. Malířský nápad; 1908), «Вина» (чеш. Vina; 1915) и «Жеманницы» (чеш. Preciézky; 1924 собственное либретто композитора по пьесе Мольера «Смешные жеманницы»). Оперы Зиха были встречены неоднозначной реакцией — особенно премьера «Вины» в 1922 году, на которую авторитетный критик консервативного направления Антонин Шилган откликнулся статьёй под названием «Finis musicae». Камерные и симфонические сочинения Зиха сравнительно немногочисленны и получили меньший резонанс; наиболее известна «Ходская сюита» (чеш. Chodská suita; 1905), в основу которой легли народные мелодии Ходской области (в центре которой, городе Домажлице, композитор жил в это время), — это сочинение, написанное для ансамбля из восьми инструментов, позднее охотно исполнял Чешский нонет. Композиторский стиль Зиха сочетал в себе черты позднего романтизма (в частности, использование лейтмотивов), элементы неоклассицизма (с охотным цитированием различных стилей) и модернизма (вплоть до атональности).

Отрывок, характеризующий Зих, Отакар

Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.