Отакэ, Синро
Синро Отакэ (яп. 大竹 伸朗 О:такэ Синро:?, ромадзи Shinro Ohtake; 8 октября 1955, Токио, Япония) — японский современный художник. С 1987 года живёт и работает в городе Увадзима. Известен яркими ассамбляжами из различных материалов, коллажами из вырезок рекламной продукции, инсталляциями больших размеров.
Содержание
Биография
- 1955 Родился 8 октября в Токио
- 1977 Жил в Великобритании
- 1980 Выпустился из Университета искусств Мусасино
- 1988 Переезжает в Увадзиму
- 1989 Живёт в США в течение трех месяцев в рамках программы, организованной Информационным агентством США и Фондом Сообщества Художников
- 1995 Живёт в городе Атланта в течение двух месяцев по приглашению Комитета Олимпийских игр для создания «Книги Художника»[1]
- 2006 ретроспективная выставка «Zen-Kei 1955—2006», в Токийском Музее современного искусства
- 2010 Проект «I♥Yu», общественная баня в поселке Наосима
- 2012 dOCUMENTA (13), Кассель — участник основного проекта
- 2013 Венецианская биеннале — участник основного проекта[2]
Творчество
Синро Отакэ открыл для современного японского искусства новый визуальный язык, который во многом отсылает к образам культуры СМИ, андерграундной музыки и городской среды. Его разнообразные проекты включают в себя записи, письма, музыку, состоящую из шума и грохота, и несколько архитектурных композиций. Работая с бытовыми материалами: неоновыми вывесками, плакатами, фотографиями и с изображениями из различных публикаций, продукции, стран и эпох, а также с другими выброшенными предметами, он организует их в асамбляжи, адресованные значимым материальным и светским процессам, в свою очередь, влияющие на то, как вещи воспринимаются, понимаются и запоминаются. Основы этого подхода были заложены в его серии «Scrapbooks», начатой ещё в 1977 году. Теперь эта серия состоит уже из 67 книг, наполненных вырезками из старинных комиксов, упаковочной бумаги и другой печатной продукции кратковременного пользования, которую он скомпоновал вместе с картами, корешками билетов, листовками, компакт-дисками, вырезками из газет и фотографиями. Впоследствии он включил все это в свою графику и живопись, трансформируя книги в скульптурные объекты.[3]
Первая персональная выставка художника состоялась в начале 1980-х в Токио, и в 1985 году он был первым японским художником выставленным в Институте Современного Искусства в Лондоне. С тех пор его ретроспективные выставки прошли в Токио, Фукуоке, и Хиросиме. В 2009 году Синро Отакэ создает функционирующую публичную баню в посёлке Наосима[4], своеобразный архитектурный проект, благодаря которому он расширил свою практику комбинирования живописи, рисунков с подручными материалами в увлекательные многослойные композиции, расширив творческий эксперимент до всей окружающей обстановки, работая со всем пространством.
Одни из самых ярких его работ были также представлены в основных проектах 13-й Документы и 55-й Венецианской биеннале.
Напишите отзыв о статье "Отакэ, Синро"
Примечания
Ссылки
- [www.shinro-ohtake.com/ Официальный сайт художника]
- [www.youtube.com/watch?v=bk53iOJnCnA&feature=player_embedded/ Интерьер бани в посёлке Наосима]
- [contemporaryjapaneseart.blogspot.ru/2012/06/mon-cheri-self-portrait-as-scrapped.html/ Проект на 13-й Документе]
- [www.designboom.com/art/shinro-ohtake-found-object-scrapbooks-at-the-venice-biennale-2013/ Проект на Венецианской биеннале 2013 года]
- [contemporaryjapaneseart.blogspot.ru/search?updated-max=2010-01-30T07:40:00-08:00&max-results=7&start=28&by-date=false]
- [megalyrics.ru/posts/art/2013-05-29-priviu-novykh-uchastnik]
Отрывок, характеризующий Отакэ, Синро
Но, оставаясь сам в Лысых Горах, князь распорядился об отправке княжны и Десаля с маленьким князем в Богучарово и оттуда в Москву. Княжна Марья, испуганная лихорадочной, бессонной деятельностью отца, заменившей его прежнюю опущенность, не могла решиться оставить его одного и в первый раз в жизни позволила себе не повиноваться ему. Она отказалась ехать, и на нее обрушилась страшная гроза гнева князя. Он напомнил ей все, в чем он был несправедлив против нее. Стараясь обвинить ее, он сказал ей, что она измучила его, что она поссорила его с сыном, имела против него гадкие подозрения, что она задачей своей жизни поставила отравлять его жизнь, и выгнал ее из своего кабинета, сказав ей, что, ежели она не уедет, ему все равно. Он сказал, что знать не хочет о ее существовании, но вперед предупреждает ее, чтобы она не смела попадаться ему на глаза. То, что он, вопреки опасений княжны Марьи, не велел насильно увезти ее, а только не приказал ей показываться на глаза, обрадовало княжну Марью. Она знала, что это доказывало то, что в самой тайне души своей он был рад, что она оставалась дома и не уехала.На другой день после отъезда Николушки старый князь утром оделся в полный мундир и собрался ехать главнокомандующему. Коляска уже была подана. Княжна Марья видела, как он, в мундире и всех орденах, вышел из дома и пошел в сад сделать смотр вооруженным мужикам и дворовым. Княжна Марья свдела у окна, прислушивалась к его голосу, раздававшемуся из сада. Вдруг из аллеи выбежало несколько людей с испуганными лицами.
Княжна Марья выбежала на крыльцо, на цветочную дорожку и в аллею. Навстречу ей подвигалась большая толпа ополченцев и дворовых, и в середине этой толпы несколько людей под руки волокли маленького старичка в мундире и орденах. Княжна Марья подбежала к нему и, в игре мелкими кругами падавшего света, сквозь тень липовой аллеи, не могла дать себе отчета в том, какая перемена произошла в его лице. Одно, что она увидала, было то, что прежнее строгое и решительное выражение его лица заменилось выражением робости и покорности. Увидав дочь, он зашевелил бессильными губами и захрипел. Нельзя было понять, чего он хотел. Его подняли на руки, отнесли в кабинет и положили на тот диван, которого он так боялся последнее время.
Привезенный доктор в ту же ночь пустил кровь и объявил, что у князя удар правой стороны.
В Лысых Горах оставаться становилось более и более опасным, и на другой день после удара князя, повезли в Богучарово. Доктор поехал с ними.
Когда они приехали в Богучарово, Десаль с маленьким князем уже уехали в Москву.
Все в том же положении, не хуже и не лучше, разбитый параличом, старый князь три недели лежал в Богучарове в новом, построенном князем Андреем, доме. Старый князь был в беспамятстве; он лежал, как изуродованный труп. Он не переставая бормотал что то, дергаясь бровями и губами, и нельзя было знать, понимал он или нет то, что его окружало. Одно можно было знать наверное – это то, что он страдал и, чувствовал потребность еще выразить что то. Но что это было, никто не мог понять; был ли это какой нибудь каприз больного и полусумасшедшего, относилось ли это до общего хода дел, или относилось это до семейных обстоятельств?
Доктор говорил, что выражаемое им беспокойство ничего не значило, что оно имело физические причины; но княжна Марья думала (и то, что ее присутствие всегда усиливало его беспокойство, подтверждало ее предположение), думала, что он что то хотел сказать ей. Он, очевидно, страдал и физически и нравственно.
Надежды на исцеление не было. Везти его было нельзя. И что бы было, ежели бы он умер дорогой? «Не лучше ли бы было конец, совсем конец! – иногда думала княжна Марья. Она день и ночь, почти без сна, следила за ним, и, страшно сказать, она часто следила за ним не с надеждой найти призкаки облегчения, но следила, часто желая найти признаки приближения к концу.
