Отан-Лара, Клод

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Отан-Лара»)
Перейти к: навигация, поиск
Клод Отан-Лара
Claude Autant-Lara
Место рождения:

Люзарш, Валь-д’Уаз, Франция

Место смерти:

Антиб, Приморские Альпы

Профессия:

кинорежиссёр, депутат Европейского парламента

Клóд Отáн-Ларá (Клод Отан, фр. Claude Autant-Lara, 5 августа 1901 Люзарш, Валь-д’Уаз — 5 февраля 2000, Антиб, Приморские Альпы, Франция) — французский режиссёр, позднее депутат Европейского парламента.





Биография

Клод Отан-Лара родился в семье архитектора Эдуарда Отáна, близко дружившего с Огюстом Роденом и актрисы театра «Комеди Франсэз» (фр. Comédie Française) Луизы Ларá. Получил образование во Франции в школе декоративных искусств. После начала Первой мировой войны его мать посчитала себя пацифисткой и временно уехала с сыном из Франции в Великобританию, где участвовала в постановках для развлечения английских войск.[1] Клоду учёбу пришлось продолжить Лондоне, в школе Милл Хилл (англ.)[2] В начале своей кинематографической карьеры, будучи 19 лет, он работал как художник по костюмам и декоратор. Одна из самых значимых его работ, на этом поприще, был фильм «Нана», в немом фильме режиссёра Жана Ренуара. Клод Отан-Лара так-же снялся в этом фильме в эпизодической роли. Позже он становится ассистентом режиссёра.

Клод Отан-Лара с самого начала работал с кинематографистами французского Авангарда, такими, как, Марсель Л’Эрбье и Жан Ренуар. Позднее он работал ассистентом у Клера Рене. Естественно, это не могло не наложить отпечаток на характер молодого кинорежиссёра. Клод Отан-Лара известен тем, что он не работал шаблонно. Его фильмы провокационны. Он прославился известной фразой: «если в фильме нет яда, то он ничего не стоит». Он, ещё в 1928 году, по системе изобретателя Генри Кретьена (англ.) снял один из первых в мире широкоэкранных фильмов по рассказу Джека Лондона «Костер» (фр. Construire un feu).[3]

В 1930-х годах молодой режиссёр оказывается Голливуде, где занимался созданием французских версий фильмов Бастера Китона и Гарольда Ллойда. В 1933 он поставил свой первый игровой фильм — оперетту «Сибулетт» (Луковка)[4].

В звуковом кино дебютировал комедией «Луковка» (1933). В годы 2-й мировой войны 1939≈45 ставил фильмы-экранизации: «Брак Шиффон» (1941), «Любовные письма» (1942) и «Нежная» (1943), отличающиеся поэтической тонкостью передачи психологических переживаний героев, драматизма событий, относящихся к началу века[5].

Подлинным открытием режиссёра стала снятая в 1942 «Свадьба Шиффон» — остроумная и психологически тонкая картина нравов в провинции в начале века.

В 1946 Отан-Лара оказался в центре скандала, вызванного его экранизацией романа Р. Радиге «Дьявол во плоти» с молодым Жераром Филиппом в главной роли. Антивоенный пафос фильма, антипатия автора к миру старшего поколения и его мифам, отличная игра актеров, позволившая передать все нюансы трагической ситуации главного героя — все это сделало картину событием. Человек левых симпатий, стоявший во главе Союза технических работников французского кино и рьяно отстаивавший независимость национального кинематографа в борьбе с Голливудом, Отан-Лара сталкивался с постоянными цензурными запретами, враждебностью продюсеров и был вынужден снимать коммерческие картины («Займись Амелией», 1949; «Красная таверна»", 1951). Задуманный ещё в 1948 антивоенный фильм «Несогласный» был снят только в 1960 под названием «Не убий» в Югославии, а выпущен во Франции лишь через три года. Тем не менее Отан-Лара, каждый раз бросавший вызов армии, церкви или судебной системе, сумел раскрыть свой талант режиссёра в таких картинах, как «Красное и чёрное» (1954), «Ночная Маргарита» (1955), «Через Париж» (1956). Умение добиваться точного и достоверного исполнения от актеров, редкое в кино владение драматическим цветом, кинематографичность повествования и уникальная культура изображения сделали Отан-Лара одним из лидеров французского кино 50-х годов. В 60-е годы, с приходом режиссёров «Новой волны», он оказался на втором плане, снимая в основном коммерческие фильмы и понемногу утрачивая былой авторитет[6].

В конце 1980-х годов был избран в Европейский парламент, откуда ушел в отставку со скандалом, из-за своих правых убеждений и резонансных высказываний. Кроме того, члены Французской Академии изящных искусств, в которой он был вице-президентом, проголосовали за его исключение из Академии за его праворадикальные взгляды.

Взгляды

В молодости придерживался крайне левых взглядов, в конце жизни они изменились на полностью противоположные и он стал членом крайне правого Национального фронта[7]. В 1989 году ушёл из политики после интервью ежемесячнику Globe (англ.) с антисемитскими высказываниями[8].

Известен также тем, что отрицал существование газовых камер в нацистских лагерях смерти[9].

Фильмография

Короткометражные

Полнометражные


Напишите отзыв о статье "Отан-Лара, Клод"

Примечания

  1. [www.imdb.com/name/nm0002193/bio Биография Клода Отан-Лари на сайте IMDb]
  2. [en.wikipedia.org/wiki/Category:People_educated_at_Mill_Hill_School Список лиц, окончивших школу Милл Хилл]
  3. [www.unifrance.org/film/34430/construire-un-feu Фильм «развести костер» на сайте французских фильмов «Юнифранс» (фр. яз.)]
  4. [dic.academic.ru/dic.nsf/es/41446/Отан#sel= Энциклопедический словарь, 2006 на «Академике»]
  5. [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/117354/Отанс БСЭ, 1969—1978, на «Академике»]
  6. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_cinema/13587/Отан Энциклопедия Кино на «Академике»]
  7. SUZANNE DALEY. [www.nytimes.com/2000/02/09/arts/claude-autant-lara-98-a-film-director.html Claude Autant-Lara, 98, a Film Director] (англ.). The New York Times (February 09, 2000). Проверено 26 апреля 2013. [www.webcitation.org/6GIFrHk5q Архивировано из первоисточника 1 мая 2013].
  8. Antisemitism world report. — Institute of Jewish Affairs, 1992. — P. 15. — 127 p. — ISBN 9780901113207.
  9. Deborah E. Lipstadt. Chapter Tent he Battle for the Campus // Denying the Holocaust The Growing Assault on Truth and Memory. — Plume, 1994. — P. 11. — 238 p. — ISBN 9780452272743.

Отрывок, характеризующий Отан-Лара, Клод

– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.