Отбой (армейский термин)
Отбой — сигнал, подаваемый по окончании дня в армейских соединениях, а также церемония, его сопровождающая.
На флоте отбой сопровождается спуском флага корабля. В русской армии сейчас он отдаётся словесно, а ранее производился исполнением специальной музыкальной фразы, совершаемой горнистом. К окончанию дня в русской армии была приурочена вечерняя молитва. После команды: «На молитву, шапки долой!» мог исполняться официальный гимн Российской империи на слова М. М. Хераскова (1733—1807), музыка к которому была написана Д. С. Бортнянским (1751—1825) и предъявлена последним царскому двору в 1822 году.
Официальный гимн Российской империи «Коль славен наш Господь в Сионе…» исполнялся на торжественных церемониях и входил в военный ритуал производства юнкеров в офицеры, звучал после артиллерийского залпа и сигнала горнистов
С 1856 по октябрь 1917 года кариллон Спасской башни Московского Кремля ежедневно в 15 и 21 час исполнял «Коль славен», а в 12 и 18 часов — «Преображенский марш». В 1833 году официальный статус государственного гимна закрепился за «Молитвой Русского народа» («Боже, Царя храни!»), музыка А. Ф. Львова на текст В. А. Жуковского . Тем не менее «Коль славен» продолжал сохранять своё значение в качестве церемониального гимна.[1]
При встрече русского царя Александра I с прусским королём Фридрихом Вильгельмом III, на последнего сильное впечатление провела вечерняя молитва, исполняемая в русской армии перед отбоем. Введённая в прусскую армию совместно с сопровождающей её исполнение церемонией, она получила название, не поддающееся точному переводу: (нем. Großen Zapfenstreich)
По мнению немецких историков исполняемый при церемонии псалом «Я уповаю на силу Любви» (нем. Ich bete an die Macht der Liebe) был предложен проповедником Герхардом Терстегеном (нем. Prediger Gerhard Tersteegen) в 1750 г.под название «Вечерняя молитва» (нем. Abendsegen). Затем несколько изменённая форма этой церемонии была отредактирована начальником командования корпуса музыкантов прусской гвардии Вильгельмом Випрехтом (нем. Wilhelm Wieprecht) на музыку Бортнянского.
Впервые эта церемония было проведена 12 мая 1838 года в Берлине в честь прибывшего туда Императора Николая Первого
После отмены монархии в 1922 национальным гимном стала «Немецкая песня» (нем. Deutschlandlied) (музыка Йозефа Гайдна , слова Августа Генриха Хофмана фон Фаллерслебена). Однако песня на музыку Бортнянского продолжала исполняться при встрече гостей государства и военных церемониях. [2]
С 1962 г. она снова была введена в традиции армии ГДР (нем. Großer Zapfenstreich der Nationalen Volksarmee).
В настоящее время эта песня входит как обязательный элемент проведения церемонии Großer Zapfenstreich в Немецком Бундесвере
Напишите отзыв о статье "Отбой (армейский термин)"
Литература
• Markus Euskirchen: Militärrituale. Analyse und Kritik eines Herrschaftsinstruments. PapyRossa-Verlag, Köln 2005, S. 135 ff., 152. • Bernhard Höfele: Militärmusik — Noten und Geschichte des Großen Zapfenstreichs. 2005, ISBN 3-8334-2822-8.
Примечания
- ↑ Антология военной песни / Сост. и автор предисл. В. Калугин. — М.: Эксмо, 2006
- ↑ Reinhard Pözorny(Hg) Deutsches National-Lexikon- DSZ-Verlag. 1992. ISBN 3-925924-09-4
Отрывок, характеризующий Отбой (армейский термин)
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.
Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
