Отверженные

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Отверженные
Les Misérables

«Козетта». Иллюстрация из первого издания 1862 года
Жанр:

исторический роман

Автор:

Виктор Гюго

Язык оригинала:

французский

Дата первой публикации:

1862

Текст произведения в Викитеке

«Отве́рженные» (фр. «Les Misérables») — роман-эпопея французского классика Виктора Гюго. Широко признан мировой литературной критикой и мировой общественностью апофеозом творчества писателя и одним из самых великих романов XIX столетия. Впервые опубликован в 1862 году.

На страницах романа широко освещаются главные и важнейшие для Гюго проблемы: сила закона и любви, жестокость и человечность, непостижимые лишения бедных и нестерпимые страдания богатых, несчастье и благоденствие. Автор рисует длительный и нелёгкий жизненный путь бывшего каторжника Жана Вальжана (главного героя романа), его мировоззрение; перемены, произошедшие в его характере по ходу повествования; его стремление к исправлению прошлых ошибок, добру и самопожертвованию во имя свободы и счастья других. Жан Вальжан является одним из самых благородных и самоотверженных героев во французской литературе. Ему противопоставляется инспектор Жавер, олицетворяющий власть. Это человек жестокий и волевой, который не остановится ни перед чем, чтобы правосудие восторжествовало.

Охватывая широкие временные рамки (включая период Франции с 1815 до 1832 года и жестоко подавленное войсками Июньское восстание в Париже), произведение является исторической драмой, постоянно отсылающей читателя к актуальным событиям того времени. Виктор Гюго подвергает критике политику эпохи Реставрации, нищее социальное положение большинства населения. Он придаёт своим персонажам республиканские настроения, что делает роман революционным и антимонархическим.

Роман переведён на многие мировые языки и входит в большое количество школьных курсов по литературе. Он многократно ставился на сценах театров и не раз экранизировался во Франции и за её пределами под своим оригинальным названием.





Сюжет

1815 год. Бывший каторжник Жан Вальжан — «отверженный», испытывающий злобу ко всему человечеству после своего 19-летнего заключения за кражу хлеба — попадает к католическому епископу Мириэлю Диньскому, полностью изменившему его жизнь. Епископ отнёсся к нему как к человеку, заслуживающему уважения. Более того, когда Вальжан украл у него серебряную посуду, простил его и не выдал властям — и даже подарил ему серебряные подсвечники. Их Жан Вальжан с благоговейным трепетом хранил до самой смерти. Первое и единственное существо, пожалевшее его, каторжника, так потрясло Вальжана, что он очень резко изменил свою жизнь: под именем Мадлена основал фабрику по изготовлению мелких изделий из чёрного стекла, благодаря которой выросло благосостояние целого городка; и потом стал его мэром.

Оступившись на своём жизненном пути, он становится желанной добычей французской полиции. Она ищет его, и Жан Вальжан вынужден скрываться. Инспектор парижского отделения полиции Жавер считает его поимку и отправку на каторгу делом всей своей жизни.

После смерти Фантины — женщины, за судьбу которой Жан Вальжан считал себя в ответе — единственным близким ему человеком становится её дочь Козетта. Ради счастья девочки герой готов на всё…

Персонажи

Исторические личности, упомянутые в книге

Экранизации и мюзиклы

См. также

Напишите отзыв о статье "Отверженные"

Литература

В Викицитатнике есть страница по теме
Отверженные


Отрывок, характеризующий Отверженные

Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.