Отдание (литургика)
Поделись знанием:
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
Отда́ние пра́здника, также апо́досис (греч. απόδοσης — отдача, возвращение; греч. τέλος του Πάσχα — отдание Пасхи; англ. leave-taking), в православном богослужении — последний день попразднства[1] многодневного, как правило, великого праздника.
Содержание
История
Понятие отдания праздника встречается в Ветхом Завете:
|
в [течение] семи дней приносите жертву Господу; в восьмой день священное собрание да будет у вас, и приносите жертву Господу: это отдание праздника, никакой работы не работайте. |
|
|
|
В восьмой день пусть будет у вас отдание праздника; никакой работы не работайте; и приносите всесожжение… |
|
В христианстве традиция отдания праздников переосмысливается как повторное воспоминание о событии праздника по истечении некоторого времени. В раннехристианские времена это практиковалось строго на 8‑й день (в настоящее время весь восьмидневный период, начиная с дня самого праздника, называется в неправославных христианских церквях октавой). При императоре Константине I были устроены восьмидневные празднования при освящении базилик в Иерусалиме и Тире. Это дало прецедент подобного отмечания и других ежегодных литургических праздников, и первыми из них стали в IV веке Пасха, Пятидесятница и, на Востоке, — Богоявление[2][3]; позже к ним присоединяется Рождество Христово. Начиная с VII века ко дню отдания праздников начинают приурочивать праздники святых, старейшие примеры здесь — день свв. Петра и Павла, св. Лаврентия и св. Агнессы[2].
Сроки отдания некоторых праздников в православной церкви
| Праздник | Дата праздника | Отдание | Дней предпразднства |
Дней попразднства[4] |
|---|---|---|---|---|
| Рождество Богородицы | 8 (21) сентября | 12 (25) сентября | 1 | 4 |
| Воздвижение Креста Господня | 14 (27) сентября | 21 сентября (4 октября) | 1 | 7 |
| Введение во храм Пресвятой Богородицы | 21 ноября (4 декабря) | 25 ноября (8 декабря) | 1 | 4 |
| Рождество Христово | 25 декабря (7 января) | 31 декабря (13 января) | 5 | 6 |
| Крещение Господне (Богоявление) | 6 (19) января | 14 (27) января | 4 | 8 |
| Сретение Господне | 2 (15) февраля | 2 (15) февраля...9 (22) февраля | 1 | 0...7[5] |
| Вход Господень в Иерусалим | воскресенье перед Пасхой | нет | нет[6] | нет |
| Благовещение Пресвятой Богородицы | 25 марта (7 апреля) | 26 марта (8 апреля) | 1 | 1 |
| Пасха | воскресенье, определяется по Пасхалии | среда, 6-я седмица по Пасхе | не определены[7] | 39 |
| Преполовение Пятидесятницы | среда, 4-я седмица по Пасхе | среда, 5-я седмица по Пасхе | нет | 7 |
| Вознесение Господне | четверг, 6-я седмица по Пасхе, 40-й день | пятница, 7-я седмица по Пасхе | 1[8] | 8 |
| День Святой Троицы | воскресенье, 7-я седмица по Пасхе | суббота, 1-я седмица по Пятидесятнице | нет | 6 |
| Преображение Господне | 6 (19) августа | 13 (26) августа | 1 | 7 |
| Успение Пресвятой Богородицы | 15 (28) августа | 23 августа (5 сентября) | 1 | 8 |
| Усекновения главы Иоанна Предтечи | 29 августа (11 сентября) | 30 августа (12 сентября)[9] | нет | 1 |
Следует отметить, что периодом попразднства обладает Неделя Антипасхи (Фомино воскресенье). С понедельника по субботу второй седмицы по Пасхе вспоминается уверение апостола Фомы. В эти дни тропарь, кондак, прокимен и причастен — Антипасхи и святого апостола Фомы.
Остальные праздники не имеют отдания (а также предпразднства и попразднства).
Литургические особенности
Отдание праздника отмечается торжественным богослужением, во время которого исполняются многие молитвы и песнопения, которые поются в самый праздник. В дни отдания двунадесятых праздников совершается утреня с великим славословием, на литургии читается один Апостол и одно Евангелие дня.
Напишите отзыв о статье "Отдание (литургика)"
Примечания
- ↑ Дни, составляющие продолжение праздника.
- ↑ 1 2 Oxford Dictionary of the Christian Church (Oxford University Press 2005 ISBN 978-0-19-280290-3), article Octave
- ↑ [www.newadvent.org/cathen/11204a.htm «Octave»], Catholic Encyclopedia
- ↑ Счёт идёт с дня после праздника
- ↑ Сретение Господне по времени близко к началу Великого поста и даже может с ним совпадать. Из-за этого число дней попразднства варьируется от 0 до 7
- ↑ Иногда как предпразднство Входа Господня в Иерусалим рассматривают Лазареву субботу.
- ↑ Несмотря на продолжительный подготовительный период, Устав нигде не указывает точное количество дней предпразднства Пасхи. Встречающиеся в богослужебных текстах наделения только дня Великой субботы днём предпразднства Пасхи недостаточны для их полного принятия.
- ↑ В современном греческом Типиконе предпразднство Вознесения отменяется
- ↑ [azbyka.ru/days/assets/upload/minei/08/minea_08_30.pdf Месяца августа в 30-й день. На "Господи воззвах...": стихиры Предтечи, глас 4-й — 3, и святых, глас 1-й — 3.]
Отрывок, характеризующий Отдание (литургика)
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
