Отделение теоретической и прикладной лингвистики

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Отделе́ние теорети́ческой и прикладно́й лингви́стики (ОТиПЛ) создано на филологическом факультете МГУ в 1960 году; название для нового отделения было предложено В. А. Успенским. С сентября 1962 по март 1992 года называлось Отделением структурной и прикладной лингвистики (ОСиПЛ)[1]. В связи с изменением номенклатуры вузовских специальностей c 2011 года слово «теоретической» в названии отделения было заменено на «фундаментальной»[2].

В 1962—1982 годах подчинено кафедре структурной и прикладной лингвистики, в 1982—1988 годах — кафедре общего, сравнительно-исторического и прикладного языкознания (в период фактической ликвидации кафедры СиПЛ), в 1988—1992 годах — кафедре прикладного языкознания, с 1992 года — кафедре теоретической и прикладной лингвистики.

Основные направления научной и учебной деятельности: теоретическое языкознание, лингвистическая типология, описание языков (полевая лингвистика), различные области прикладной лингвистики. Преподаётся высшая математика.

Первый заведующий кафедрой — д.фил.н. В. А. Звегинцев (1962—1982), вторым заведующим был член-корр. РАН А. Е. Кибрик (1992—2012). В 2013 году в должности заведующего был утверждён выпускник и один из основных преподавателей отделения, акад. В. А. Плунгян.

В разное время на отделении преподавали Н. И. Жинкин, А. Р. Лурия, В. А. Успенский, П. С. Кузнецов, С. К. Шаумян, Н. Д. Арутюнова, Т. В. Булыгина, Л. В. Златоустова, А. И. Кузнецова, Ю. Д. Апресян, А. А. Зализняк, А. Б. Долгопольский, Ю. А. Шрейдер, У. Л. Чейф, Ю. А. Шиханович, Г. Е. Крейдлин, Л. Д. Беклемишев, Ю. И. Манин, М. Р. Пентус, С. В. Кодзасов, О. Ф. Кривнова, Б. Ю. Городецкий, В. В. Раскин (англ.), В. М. Алпатов, А. К. Поливанова, С. И. Гиндин, В. И. Беликов, С. А. Старостин, М. Л. Гаспаров, Б. Парти, Н. Н. Леонтьева, С. А. Крылов, Я. Г. Тестелец, Ю. С. Степанов, Т. М. Николаева, Н. И. Лепская, И. М. Кобозева, А. Я. Шайкевич, З. М. Шаляпина, В. И. Подлесская, С. А. Бурлак, А. Н. Баранов и другие известные лингвисты, филологи и математики.





История

В истории гуманитарной науки в СССР Отделение сыграло исключительно важную роль, так как было одним из немногих относительно успешных опытов создания автономного научного сообщества, более или менее свободного от давления официальной советской идеологии и ориентирующегося на свободный поиск научной истины и освоение достижений мировой науки.

Отделение было создано по инициативе математиков (прежде всего В. А. Успенского) и при поддержке А. Н. Колмогорова с учётом опыта действовавшего несколько лет до этого на филологическом факультете МГУ семинара «Некоторые применения математических методов в языкознании» (активными участниками семинара были В. А. Успенский, Вяч. Вс. Иванов, П. С. Кузнецов, А. А. Зализняк и др.). Именно с этого семинара начались попытки освободить советскую лингвистику от отставания и изоляции, в которую она попала после катастрофического периода насильственного господства марризма, а потом насильственного же его ниспровержения (при этом отказ от находившегося вне рамок науки учения Марра отнюдь не означал признания советскими идеологами «буржуазных» теорий языка, в том числе структурализма, господствовавшего тогда на Западе). Огромную роль в успехе этого процесса сыграли теоретическое видение, интеллектуальная честность и смелость В. А. Звегинцева, который практически единолично вернул семантику в советскую лингвистику и популяризовал структурные теории в серии переводов «Новое в лингвистике».

Эмансипации лингвистики способствовал также интерес к прикладным задачам, связанным с автоматической обработкой текста и машинным переводом: предполагалось, что для решения этих задач язык должен быть описан «точными методами» и созданы «формальные модели» языка, а эта задача не может быть решена без тесного сотрудничества лингвистов и математиков. Реализация этой программы на практике означала не только организационное обособление теоретической лингвистики от традиционной филологии, но и относительную административную свободу лингвистических исследований от догматизма блюстителей идейной чистоты «марксистско-ленинской» науки, бывшего особенно агрессивным в гуманитарной сфере. Основателям Отделения удалось воспользоваться известным либерализмом хрущёвской «оттепели» и традиционным пиететом властей перед точными науками.

Несмотря на то, что Отделению приходилось постоянно бороться с обвинениями в «пропаганде буржуазной лингвистики» и в целом его деятельность на филологическом факультете МГУ проходила под знаком конфронтации, оно смогло просуществовать более 20 лет, накапливая опыт, совершенствуя программу обучения и развиваясь всё более успешно. В 1982 году, однако, кафедра теоретической и прикладной лингвистики всё же была ликвидирована по инициативе руководства филологического факультета и с одобрения ректора МГУ А. А. Логунова. Этому предшествовал целый ряд скандальных эпизодов, связанных с обвинениями отдельных преподавателей и студентов Отделения в участии в диссидентском движении и других проявлениях «неблагонадёжности». После ликвидации кафедры для многих преподавателей и аспирантов продолжение профессиональной деятельности в МГУ оказалось по разным причинам невозможным, но часть старого состава кафедры пыталась проводить прежние принципы в иных организационных формах, несмотря на ещё более возросшие трудности.

Восстановление прежней деятельности кафедры произошло в изменившихся политических условиях в 1989 году, и с тех пор Отделение продолжает успешно функционировать, сохраняя и развивая традиции первого, «романтического» этапа своего существования.

В 1991 году по инициативе выпускника ОСиПЛ А. Н. Барулина был создан Факультет теоретической и прикладной лингвистики (ФТиПЛ) Российского государственного гуманитарного университета, взявший за образец программу и традиции ОТиПЛ МГУ. После упразднения ФТиПЛ, на его основе был создан Институт лингвистики РГГУ, также под руководством выпускников ОСиПЛ М. А. Кронгауза (2000—2013) и Н. Р. Сумбатовой (2013—2016).

Как в 1990-е годы, так и позднее лингвистические учреждения РГГУ и МГУ тесно взаимодействуют. В частности, лингвистические олимпиады для школьников проводятся ими совместно, а многие преподаватели читают лингвистические курсы как в МГУ (на ОТиПЛ), так и в РГГУ (на ФТиПЛ, а после 2000 года — в ИЛ).

Программа

Программа Отделения (которая в основных чертах не менялась с момента его основания) предусматривает преподавание математических дисциплин в течение всех пяти лет обучения (математическая логика, теория вероятностей и статистика и ряд других) и углублённое изучение не менее двух живых иностранных языков (но не редкостью были и студенты, изучавшие три или даже четыре языка: помимо основных романских и германских языков в этот набор могли входить в разные годы японский, китайский, венгерский, финский и др.); кроме того, преподаются латынь, старославянский и древнерусский языки. Но центральным компонентом лингвистического образования на Отделении являются два курса: «Теория языка» и «Современный русский язык». Оба эти курса продолжаются по четыре семестра и состоят из разделов общей (соотв., русской) фонетики, морфологии, синтаксиса и семантики. В рамках этих курсов студентов знакомят с большим числом современных теоретических концепций с привлечением максимально разнообразного языкового материала. Кроме того, обязательным для студентов старших курсов является предмет «История лингвистических учений», который долгое время читал сам В. А. Звегинцев; студентам сообщаются также основы психолингвистики, социолингвистики, семиотики и прикладной лингвистики, базовые сведения о языках мира и о проблематике генетической, типологической и ареальной классификации языков.

В период создания Отделения подобного углублённого изучения основ лингвистической теории не было ни в одном высшем учебном заведении СССР (да и в других странах оно было редкостью): лингвистическое образование студентов большинства филологических факультетов обычно ограничивалось лишь кратким курсом «введения в языкознание», за немногими исключениями читавшимся по устаревшим учебникам и в догматической манере. В 1966—68 годах В. А. Звегинцев поручил выпускникам отделения и аспирантам кафедры Б. Ю. Городецкому и В. В. Раскину переработать лингвистическую программу отделения, и важнейшим результатом была организация систематического введения в лингвистику из 4-х семестров, в результате которого один из семестров получил А. А. Зализняк. В. А. Звегинцев сумел добиться утверждения этой новой программы Министерством высшего образования СССР, и такие отделения открылись в других ведущих вузах страны.

Особую роль на Отделении всегда играли спецкурсы и спецсеминары, к которым привлекались не только штатные, но и приглашённые преподаватели. В рамках этих факультативных курсов обсуждаются самые разные проблемы современной лингвистики, от детской речи до теории стихосложения; большинство курсов читаются действующими исследователями, которые делятся результатами своей текущей научной работы и активно вовлекают в такую работу студентов. Особенно глубокий след в памяти многих выпускников Отделения оставили лингвистические спецкурсы А. А. Зализняка, в течение многих лет знакомившего студентов с основами грамматического строя ряда важных для лингвиста-теоретика древних и современных языков (санскрита, древнеперсидского, готского, древнеисландского, литовского, классического арабского, венгерского). В настоящее время А. А. Зализняк возобновил некоторые из этих курсов.

Достижения Отделения

За первые 22 года существования Отделения его преподавателями был внесён существенный вклад в развитие лингвистических исследований в СССР и подготовку нескольких поколений научных кадров (на каждом курсе на Отделении обучалось в среднем 25 человек). Можно перечислить по меньшей мере следующие общепризнанные достижения:

Создание научной школы

Была создана уникальная творческая атмосфера, в которой преподаватели, студенты и аспиранты ощущали себя единомышленниками, строящими «новую лингвистику», ставящими и решающими самые разные задачи описания языков и создания теорий языка. На Отделении не было догматизма и авторитарности, часто свойственных высшему образованию в гуманитарной сфере. Критерием научности служила не апелляция к авторитетам, а рациональная аргументация; студентов ориентировали не на усвоение готовых знаний, а на поиск и решение проблем; самостоятельная научная работа студентов начиная со II—III курса считалась на Отделении нормой. В результате очень большой процент выпускников Отделения успешно продолжали научно-исследовательскую работу, защищали кандидатские и докторские диссертации. В Москве выпускники Отделения работают практически во всех областях, так или иначе связанных с теоретической и прикладной лингвистикой, образуя влиятельное и сплочённое научное сообщество; многие успешно работают и за рубежом.

Олимпиады по лингвистике

Особую роль в жизни Отделения играли традиционные олимпиады для школьников по лингвистике и математике. Созданные по образцу математических олимпиад, они были основаны на жанре самодостаточных лингвистических задач, разработанном (с опорой на некоторые идеи американской дескриптивной лингвистики 1940—1950 гг.) А. А. Зализняком и одним из первых выпускников Отделения А. Н. Журинским. Самодостаточная лингвистическая задача представляет собой совокупность языковых данных (например, набор предложений на незнакомом языке), которую решающий должен был проанализировать, опираясь не на известные ему сведения, а только на умение логически рассуждать и сопоставлять факты. Сильным эстетическим эффектом таких задач была возможность самостоятельно перевести специально подобранные тексты, например, на японском или шумерском языках человеку, никогда прежде об этих языках не слышавшему. Предполагалось, что самодостаточные задачи в значительной степени моделируют именно деятельность лингвиста нового типа, ориентированного на точные методы, эксплицитность и формализацию описания: они требуют не столько эрудиции, сколько умения рассуждать и делать выводы. В действительности, конечно, лингвистические задачи были лишь очень упрощённой моделью деятельности лингвиста, но их эстетический и педагогический эффект оказался очень высок: многие будущие студенты захотели прийти на Отделение и заниматься лингвистикой именно после того, как побывали на олимпиадах и познакомились со столь необычными задачами. Призёры олимпиад всегда охотно принимались на Отделение, и многие из них впоследствии стали значительными лингвистами.

Лингвистические экспедиции

Силами преподавателей и студентов Отделения была развернута масштабная работа по описанию и документации малоизученных языков народов России и бывшего СССР. Ежегодно организовывались лингвистические экспедиции в труднодоступные районы Сибири, Севера, Памира, Дагестана и др. места для полевой работы с носителями палеоазиатских, самодийских, финно-угорских, памирских, дагестанских, картвельских, абхазо-адыгских и др. языков (наиболее активно эту деятельность осуществляли А. Е. Кибрик и А. И. Кузнецова). В результате этой работы были созданы образцовые грамматические описания целого ряда языков, ранее почти не документированных — селькупского, алюторского, хиналугского, арчинского и др. Особое место в этом ряду занимает трёхтомная грамматика арчинского языка, написанная под руководством и при активном участии А. Е. Кибрика; многие лингвисты утверждали, что после её выхода в свет (1977 г.) маленький арчинский язык, на котором говорят жители одного аула в горном Дагестане, стал едва ли не самым полно описанным из «экзотических» языков земного шара. Помимо чисто научной и социально-культурной значимости таких экспедиций, они представляют собой очень мощное и нестандартное средство обучения студентов основам дескриптивной и теоретической лингвистики на практике. Опыт полевой работы с трудным и необычным материалом оказывается важнейшей школой для будущих профессиональных лингвистов. Не случайно среди выпускников Отделения так много специалистов по типологии и «экзотическим» языкам — тюркологов, уралистов, кавказоведов, африканистов, японистов, китаистов и др.: получив разностороннюю теоретическую и экспедиционную подготовку, выпускники Отделения впоследствии легко «справлялись» с любым языковым материалом.

В настоящее время экспедиционная деятельность активно продолжается — в ней участвуют студенты и преподаватели ОТиПЛ МГУ, Школы Лингвистики НИУ ВШЭ и ИЛ РГГУ (в том числе и в рамках совместных экспедиций). Это одно из самых плодотворных и жизнесопособных достижений Отделения.

Известные выпускники

Напишите отзыв о статье "Отделение теоретической и прикладной лингвистики"

Примечания

  1. Иногда переименование ОТиПЛа в ОСиПЛ датируется сентябрём 1961 года, однако эта дата является ошибочной; подробнее см. обсуждение в [Успенский 2002: 958—965, 989—992].
  2. В результате изменения номенклатуры название специальности «Лингвистика» было закреплено за изучением иностранных языков, переводоведения и межкультурной коммуникации, а специальность «Теоретическая и прикладная лингвистика» была переименована в «Фундаментальную и прикладную лингвистику».
  3. В скобках приводится год выпуска; из лингвистов в список включены доктора наук, авторы и соавторы монографий.

Литература

  • Кибрик А. Е. Кафедра и отделение структурной / теоретической и прикладной лингвистики (ОСиПЛ / ОТиПЛ) // Филологический факультет Московского университета: Очерки истории. — М.: Издательство МГУ, 2001.
  • Кибрик А. Е. Из истории кафедры и отделения структурной / теоретической и прикладной лингвистики (ОСиПЛ / ОТиПЛ): 1960—2002 // Кибрик А. Е. Константы и переменные языка. — СПб.: Алетейя, 2003.
  • Успенский В. А. Серебряный век структурной, прикладной и математической лингвистики в СССР: как это начиналось (заметки очевидца) // Успенский В. А. Труды по нематематике. С приложением семиотических посланий А. Н. Колмогорова к автору и его друзьям. — М.: ОГИ, 2002. — Т. 2.

Ссылки

  • [www.philol.msu.ru/~otipl/new/main/index.php Официальный сайт], в том числе [www.philol.msu.ru/~otipl/new/main/history.php текст А. Е. Кибрика «История отделения»]
  • [www.mccme.ru/free-books/usp.htm Воспоминания В. А. Успенского о создании Отделения и лингвистических олимпиадах, вошедшие в состав его очерков «Труды по нематематике»]
  • [uni-persona.srcc.msu.ru/site/authors/lavoshnikova/text.htm Лавошникова Э.К. Незабываемый ОСиПЛ] (воспоминания выпускницы 1967 года)

Отрывок, характеризующий Отделение теоретической и прикладной лингвистики

– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.