Отдельная Сердюкская дивизия Украинской державы

	Отдельная Сердюкская дивизия;
Годы существования	3 июня – не позднее 14 декабря 1918
Страна	Украинская Держава
Подчинение	3 июня – не позднее 14 декабря 1918 Армия Украинской Державы
Тип	сухопутные войска
Участие в	Гражданская война в России Революция и Гражданская война на Украине;

Отдельная Сердюкская дивизия (О.С.д. Укр.д.) — воинское соединение вооружённых сил Украинской державы во время Гражданской войны в России.

История

3 июня с разрешения германского командования гетман П.П. Скоропадский издал приказ о начале формирования «Отдельной Сердюкской дивизии», опираясь на хлеборобов-землевладельцев.

18 июня издан приказ о начале досрочного набора в «О.С.д. Укр.д.» и установлении срока службы: в пехотных и артиллерийских полках (кроме конной артиллерии) - 2 года, в других - 1 год. Набор должен был делаться из семей, в которых отсутствие одного рабочего в жатву не отразится на их благосостоянии.

22 июня назначены командиры полков и часть старшин (офицеров):

Командир дивизии - генеральный хорунжий Виктор Иванович Клименко

Начальник штаба - генеральный хорунжий Евгений Спиридонович Гамченко

Интендант дивизии - полковник Осыпь

1-й сердюкский пеший полк - командир полка полковник Богаче

2-й сердюкский пеший полк - командир полка полковник Верниковский

3-й сердюкский пеший полк - командир полка полковник Бондарчук

4-й сердюкский пеший полк - командир полка полковник Босенко

Лубенский сердюкский конно-козацкий полк - командир полка полковник Емельянович-Павленко

Сердюкский артиллерийский полк - командиры полка полковник Гринченко

Сердюкская инженерная рота (сотня) - командир роты войсковой старшина Пустовойтенко

Военнослужащие поступавшие на службу принимали Присягу на верность Украинскому Государству в соответствии с Законом об утверждении Присяги от 30 мая 1918. Им также доводился Закон о военной подсудности.

27 июня гетманом утверждено штатное расписание своей дивизии.

30 июня министрами военным и внутренних дел подписана особая инструкция о призыве граждан в дивизию. Главное внимание уделялось социальному происхождению призывников - казакы для укомплектования «Сердюкской Гетманской дивизии» отбираются при близком участии и контроле уездных организаций земледельцев, исключительно из семей земледельцев-землевладельцев, владеющих большим количеством земли. Кроме того Списки отобранных призывников утверждались губернскими организациями «Союза земледельцев».

Призывники должны были быть в возрасте от 18 до 25 лет. Устанавливалась «норма набора уезда» в 125 молодых людей, имеющих персональное удостоверение от ответственной организации земледельцев-землевладельцев. Добровольность приветствовалась, а остальных набирали жеребьёвкой.

6 июля в 8.00 призывники должны были явиться в свою уездную управу для проверки документов и медицинского осмотра. Уездные комиссии немедленно докладывали по телефону в Главную управу воинской повинности о количестве принятых граждан на службу.

Материальное обеспечение элитной дивизии, как и положено, было намного лучше других пеших и конных дивизий. Гетманская дивизия в первую очередь получала вооружение и материально-техническое имущество за счёт всех существующих на то время в государстве резервов. На вооружении было: 1473 винтовки, 1104 пистолета, 432 сабли, 144 пики, 12 пулемётов, 12 орудий, два легковых и один грузовой автомобили, 11 мотоциклов. Для передвижения личного состава, оружия и имущества дивизии предполагалось иметь 246 телег и 1641 лошадь.

Командир дивизии в воинском звании «генеральный значковый» имел ежегодный доход 13 800 руб., командиры полков – «полковник» или «генеральный хорунжий» - 9600 руб., командир отдельной инженерной сотни – «войсковой старшина» - 7200 руб., «козакы»-«контрактники» – от 1320 до 1560 руб., а «козакы»-по призыву - 1080 руб.

24 июля был утвержден Закон «Об обязательности воинской повинности и призыве 5 000 человек для комплектования Сердюкской дивизии»(11).

Украинское правительство и германское командование начали привлекать казаков-сердюков к подавлению выступлений населения, проживавшего на территории Второго Гетманата, недовольного его продовольственной политикой. Например, в докладе от 28 августа киевский губернский староста отмечал, что сердюками и германцами был обыскан Володарский лес и его окрестности. «Особым отрядом» в с. Марте взята контрибуция 130 000 руб. за убитых служащих стражи и арестованы 20 человек, арестованы 29 человек в с. Пархомовка.

31 июля началось комплектование дивизии в Киеве. Однако набор в дивизию начал осуществляться задолго до утверждения соответствующего закона об этом соединении. Все старшины и козаки, поступавшие в дивизию, должны были принадлежать к классу зажиточных земледельцев, быть украинцами, православными, о чём был издан особый приказ.

31 августа утверждена военная форма одежды для Сердюкской дивизии.

К концу августа количество набранных служащих дивизии достигло 3 509 человек. Чтобы довести численность дивизии до 5 000, военный министр генеральный бунчужный А.Ф. Рагоза назначил на 30 сентября призыв новобранцев второй очереди. Требования к отбору козаков-сердюков были значительно снижены. Союз земледельцев не смог дать необходимое количество призывников, и недостающее число пришлось добирать, отбирая молодых людей из числа детей более или менее зажиточных семей всех губерний.

Состав дивизии:

Управление - 16 старшин, 9 чиновников, 62 в муштре и 89 немуштровых козаков;
2-х куренной сердюкский пеший полк (32 рядного состава) - 70 старшин, 5 чиновников, поп, 967 в муштре и 362 немуштровых козаков;
3-х сотенный сердюкский Лубенский конно-козацкий полк - 32 старшины, 4 чиновника, поп, 608 в муштре и 169 немуштровых козаков;
3-х батарейный лёгкий сердюкский артиллерийский полк - 28 старшин, 3 чиновника, 603 в муштре и 144 немуштровых козаков;
Отдельная инженерная сотня - 17 старшин, 2 чиновника, 228 в муштре и 89 немуштровых козаков.

Прим. Козак в муштре – по призыву, козак немуштровый – по контракту.

В октябре командиром Сердюкского артиллерийского полка назначен Г.П. Афанасьев.

К концу сентября дивизия была укомплектована по полному штату. В ней насчитывалось почти 5000 старшин (офицеров) и козаков (рядовых). В состав дивизии входили: 1-й, 2-й, 3-й, 4-й сердюкские пешие полки; Лубенский сердюкский конно-козацкий полк; Сердюкский артиллерийский полк; Сердюкская инженерная рота. Однако новую форму одежды для дивизии сшить не успели. Лишь немногие старшины носили принятую униформу. Старшины и козаки носили военную форму Русской армии, но с украинскими погонами и кокардами.

9 ноября в полдень Германская империя революционными гражданами провозглашена республикой. (см. Ноябрьская революция) Для правительства Украинской державы это событие предвещало ослабление власти.

11 ноября завершилась Первая мировая война. Германская империя прекратила существование в результате Ноябрьской революции и должна была вывести свои войска из оккупированных территорий.

В ночь с 13 на 14 ноября в г.Белая Церковь создаётся Директория с целью свержения власти германского командования и власти правительства Украинской державы во главе с гетманом П.П. Скоропадским. Директория состояла из пяти членов, председателем избран в составе В.К. Винниченко.

14 ноября гетман П.П. Скоропадский объявил Акт федерации, которым он обязывался объединить Украину с будущим (небольшевистским) российским государством.

Первой военной частью, которая предала правительство и перешла на сторону мятежников, стал Отдельный отряд Сечевых стрельцов Украинской державы (4 пешие роты, пулемётная рота, конная разведка, артиллерийская батарея и подразделение обеспечения; общее количество - 59 старшин (офицеров) и 1187 козаков (рядовых)), располагавшийся в г.Белая Церковь (волосной н.п. Васильковского уезда Киевской губернии, н.п. в км от г. Киева).

15 ноября находясь в Белой Церкви, председатель Директории В.К. Винниченко объявил о начале вооружённого восстания Директории и примкнувшего к ней Отдельного отряда Сечевых стрельцов Украинской державы (далее О.о.С.с. Укр.д.) под командованием Е.М. Коновальца.

Командир Отдельного корпуса железнодорожной охраны Укр.д. генерал-майор А.В. Осецкий стал одним из первых военачальников, поддержавших антиправительственное восстание, использовал подчинённые ему силы железнодорожников для поддержки мятежников, что затем способствовало их успеху. 15 ноября генерал-майор А.В. Осецкий назначен наказным атаманом (командующим войсками) и, одновременно, начальником Генерального штаба войск Директории.

16 ноября началось восстание (антигетманский мятеж) против власти германского оккупационного командования, правительства Украинской державы и лично гетмана П.П. Скоропадского.

16 ноября в Белой Церкви одна пешая рота О.о.С.с. Укр. д. разоружила отдел Государственной Стражи. Здесь же в Белой Церкви железнодорожный поезд мятежниками сечевиками был наскоро превращён в бронепоезд и вечером отправлен в г.Фастов. Это было начало наступления из г. Белая Церковь на г.Киев. Первый ж.д. эшелон-бронепоезд, остановился в двух километрах от ж.д. станции Фастов, стрельцы добрались до неё пешком и застав врасплох гетманцев-сердюков, заняли без боя ж.д. станцию, при этом сечевики стрельцы взяли в плен часть сердюков.

Фастов - волосной н.п. Васильковского уезда Киевской губернии в 64 км (по железной дороге) к юго-западу от г. Киева, на реке Унава (приток Ирпеня).

В ночь с 16 на 17 ноября в г. Конотопе власть захватил также предавший правительство полковник Палий, возглавивший 3-й стрелецко-козацкий полк 1-й стрелецко-козацкой дивизии Укр.д.. Стрельцы-козаки начали распространять свою власть на города Бахмач, Нежин, Чернигов.

В ночь с 17 на 18 ноября в г. Харькове власть Директории провозгласил также предавший правительство П.Ф. Болбочан, опиравшийся на часть войск Отдельной Запорожской дивизии Укр.д..

Весть о начавшемся восстании разлеталась по стране. В армии произошёл раскол и началась «Украинская гражданская война». Гражданская война в Украине грозила смести ещё одну власть. Отдельная Сердюкская дивизия, русские офицерские дружины и подразделения Государственной Стражи оставались последней военной опорой гетмана в Киеве.

Главнокомандующий войсками в Украинском государстве с подчинением ему гражданских властей князь генерал-лейтенант А.Н. Долгоруков для отражения наступления восставшего О.о.С.с. Укр.д. решил выдвинуть из Киева Отряд войск армии Украинской державы под командованием князя генерал-майора Святополка-Мирского, в состав которого входили: 1-я дружина Особого корпуса (600 офицеров-пехотинцев), командир дружины генерал-майор Святополк-Мирский; 1-й дивизион Лубенского сердюкского конно-казачьего полка (200 конных козаков) Отдельной Сердюкской дивизии; 4-й сердюкский пеший полк (700 пеших козаков), командир полка полковник Босенко, Отдельной Сердюкской дивизии; Бронепоезд. Всего чуть более 1 500 человек.

Ночью с 17 на 18 ноября гетманский Отряд генерал-майора Святополка-Мирского прибыл на ж.д. станцию Васильков (уездный город Васильковского уезда Киевской губернии и станция в 25 км к югу от г.Киева). Узнав, что соседняя в 9 км ж.д. станция Мотовиловка (волосной н.п. Васильковского уезда Киевской губернии, севернее г.Фастова, см. Боровая (Киевская область)) занята сечевыми стрельцами, генерал-майор Святополк-Мирский утром 18 ноября решил атаковать станцию.

18 ноября в 7.00 свою ударную часть, 1-ю дружину, генерал-майор Святополк-Мирский отправил в направлении с.Мотовиловка пешком кратчайшим путём вдоль железной дороги, в сопровождении бронепоезда. Слева от ж.д. путей через лес, в направлении с. Солтановка шли козаки-сердюки 4-го сердюкского пешего полка и справа от ж.д. путей по полям, в направлении с. Плисецкое шли козаки-сердюки 4-го сердюкского пешего полка, к которым были добавлены небольшие офицерские отряды (отделы). Два эскадрона 1-го дивизиона Лубенского сердюцкого конно-козацкго полка оставались в резерве, возле хутора Хлибча.

Большая часть мятежного О.о.С.с. Укр. д. была сосредоточена на ж.д. станции Мотовиловка. В состав отряда входили: Командование (штаб); 1-я рота (сотня) стрельцов под командованием И. Рогульского; 2-я рота стрельцов под командованием О. Думина; 3-я рота стрельцов под командованием Н. Загаевича; 4-я рота стрельцов под командованием М. Маренина; Первый ж.д. эшелон-бронепоезд (4 пулемёта и пушка под командованием Р. Дашкевича). Всего 1200 человек.

Впереди О.о.С.с. Укр. д. находился авангард под командованием сотника Ф. Черника, который состоял из 3-й пешей роты стрельцов под командованием Н. Загаевича, взвода под командованием Р. Харамбура из 2-й роты стрельцов, Первого ж.д. эшелона-бронепоезда. Всего в Отряде около 300 сечевиков-пехотинцев, 5 пулемётов и 1 орудие.

Ф. Черник не дожидаясь подкреплений решает атаковать ж.д. станцию Васильков (город и станция в 30 км на юго-запад от г.Киева). План стрельцов: одна половина 3-й роты, имея два пулемёта, под руководством Н. Загаевича должна была наступать справа от железной дороги через лес через хутор Хлибча, другая половина роты, имея 45-ть стрельцов, пулемёт, должна была наступать слева по полю, а в центре боевого порядка по железной дороге под командой самого Ф. Черника должен был идти эшелон-бронепоезд в сокращённом составе (паровоз и два вагона), с 15-ю стрельцами, двумя пулемётами и пушкой Р. Дашкевича. При каждой группе находились по несколько сечевиков-конников для связи, ещё два конника ехали в дозоре впереди бронепоезда.

18 ноября в 8.00 сечевые стрельцы двинулись к ж.д. ст. Мотовиловка, куда уже шли из г.Василькова гетманцы. Около 9.00, на гетманском бронепоезде заметили приближение стрелецкого бронепоезда и выпустили по нему несколько снарядов шрапнели. Гетманский отряд перестроился в три цепи и, достигая границы леса, двинулся вперёд, обстреливая стрелецкий бронепоезд. Ф. Черник выслал конных связных в свои части с приказом вернуться к бронепоезду, а свой небольшой отряд с двумя пулемётами, высадил из бронепоезда, и открыл по офицерам-гетманцам ружейно-пулемётный огонь. Туда же был направлен и огонь пушки Р. Дашкевича. Офицеры несколько раз атаковали стрельцов, но понесли значительные потери и залегли, окопались, открыли сильный пулемётный огонь, сдерживая бронепоезд стрельцов, они рассчитывали на помощь сердюков на обоих флангах.

Однако сердюки правого гетманского фланга, не имея боевого опыта, вместо того, чтобы охватывать фланг сечевиков стрельцов, залегли вместе с офицерами 1-й дружины.

Но на левом гетманском фланге сердюки, которые шли через лес на с.Солтановку, перестроились в многочисленные цепи, настойчиво охватывали сечевиков стрельцов. Против них вели ружейный огонь лишь 12 стрельцов, пытаясь сдержать наступление. Гетманский бронепоезд сосредоточил артиллерийский огонь на бронепоезде стрельцов, поэтому и пушка Р. Дашкевича, была вынуждена, вместо того, чтобы помогать пешим стрельцам, вести ответный огонь, сдерживая его на большой дистанции от позиций стрельцов. Во время боя никакой связи с группой Н. Загаевича, наступавшей на правом фланге, не было.

Когда связной от Ф. Черника в конце концов наткнулся на затерянную в лесу полуроту, Н. Загаевич делил полуроту ещё на две части. Меньшая, с ним самим во главе, повернула к бронепоезду Ф. Черника, большая, под командой С. Козака, продолжила движение на х. Хлибча. Вскоре Н. Загаевич наталкнулся в лесу на сердюкский отряд, шедший к железной дороге во фланг стрельцам Ф. Черника и вступил в бой. В этом бою вся меньшая часть полуроты погибает вместе со своим командиром, только двум стрельцам удаётся с помощью ручных гранат выйти из боя живыми.

Услышав стрельбу, С. Козак разворачивает свою большую часть полуроты и в скором времени оказывается позади гетманцев. Идя на помощь отряду Ф. Черника, стрельцы дважды встречают гетманские отряды и дважды опытные фронтовики неожиданными атаками с тыла истребляют их, практически уничтожив весь гетманский левый фланг.

Однако общая ситуация на железной дороге становится для авангарда сечевых стрельцов критической. Их позиции обстреливали пулемёты 1-й дружины офицеров и бронепоезд. Стрелецкая пушка Р. Дашкевича прямым попаданием повредила гетманский бронепоезд. У стрельцов заканчивались патроны, погиб Ф. Черник. Офицерская дружина уже шла в наступление в штыки.

Именно в этот критический момент по железной дороге к авангарду стрельцов подоспела помощь со станции Мотовиловка на стрелецком поезде с взводом 2-й роты стрельцов, четырьмя пулемётаами и пушкой, под командованием Р. Сушко. Под огнём шести пулемётов и артиллерийской шрапнели офицеры-гетманцы были вынуждены снова залечь в поле. На левый стрелецкий фланг тоже пришло подкрепление - полурота 2-й роты стрельцов под командованием О. Думина, а в центр – 1-я рота И. Рогульского. В качестве резерва заняла позиции 4-я рота М. Маренина.

Генерал-майор Святополк-Мирский пытается атаковать сердюками своего правого фланга, но безуспешно - они отступают, тогда как офицеры, лежат под стрелковым огнём в поле. Генерал-майор Святополк-Мирский бросает в бой сердюцкие резервы, они спешно идут из Василькова, поддержанные бронепоездом. Однако пушка Р. Дашкевича ещё одним точным выстрелом заставила гетманский бронепоезд окончательно выйти из боя.

Далее бронепоезд Р. Дашкевича с пушкой и пулемётами врезается внутрь сердюцкого резерва, который пешком направлялся вдоль железнодорожного пути и практически уничтожает его оружейным огнём. Стрельцы по всему фронту двинулись в штыковую атаку. Сердюки на правом фланге разбежались, а 1-я дружина почти полностью погибла в штыковом бою. Последний резерв гетманцев - две сотни сердюков-конников, простояли всё время на х. Хлибча и покинули поле боя. Бой закончился около 15.00 18 ноября. На поле боя осталось более 600 убитых офицеров и козаков-сердюков гетманского Отряда под командованием генерал-майора Святополка-Мирского, потери Сечевых Стрельцов составили 17 человек убитыми и 22 тяжелоранеными. Под вечер стрельцы заняли ж.д. станцию Васильков. Разбитый 4-й сердюцкий полк полковника Босенко отступил к Дарнице.

Вокруг Киева украинским правительством организовывалась военная оборона. В число войск вошли Особый корпус и Сводный корпус Национальной гвардии русских офицеров-добровольцев.

18 ноября германские войска покинули Киев. Защитники города поняли, что Киев гетману П.П. Скоропадскому не удержать.

18 ноября (или 19 ноября) обороной Киева руководили командующий всеми русскими добровольческими частями в Украинском государстве граф генерал от кавалерии Ф.А. Келлер и заместитель командующего князь генерал-лейтенант А.Н. Долгоруков.

За 19 - 20 ноября Отряд Сечевых Стрельцов занял Глеваху, Гатное, Юровку под г. Киевом.

20 ноября у Красного трактира Лубенский Сердюцкий конно-казачий полк во главе с командиром полка полковником Ю. Отмарштейном перешёл на сторону Директории. Сработала агитационная работа, в которой отличился полковой священник Матиюк.

20 - 21 ноября против обороняющихся сердюков под г.Киев из г.Бердичева прибывали подразделения примкнувшего к мятежникам Отдельного Черноморского коша Украинской державы. Артиллерия сечевых стрельцов вела обстрел южных районов Киева. Молодые сердюки в обороне держались хорошо, были отдельные случаи перехода на сторону Директории из-за нескольких недостойных подпрапорщиков. Столица государства оказалась в осаде.

Вместе с сердюками столицу защищали некоторые верные украинские войска и русские офицеры-добровольцы из Особого корпуса под командованием генерал И.Ф. Буйвида и из Сводного корпуса Национальной гвардии под командованием генерала Л. Н. Кирпичёва (в состав последнего корпуса входила Киевская офицерская добровольческая дружина).

21 ноября мятежные войска Директории взяли Киев в осаду. После длительных переговоров с германским командованием в городе стороны пришли к договорённости, что мятежники не будут препятствовать выводу германских войск из Киева.

Мятежники Директории вели бои с подразделениями Киевской офицерской добровольческой дружины под командованием генерала Л. Кирпичова и сердюкскими частями, которые обороняли город на линии «Юрьевка-Крюковщина-Жуляны-Красный Трактир».

21–22-23 ноября происходили особенно ожесточенные бои, во время которых обе стороны понесли большие потери. Упорство обороняющихся киевлян заставило мятежников остановиться по всему фронту. Бои на линии «Жуляны-Юрьевка» были подготовкой общего наступления войск Директории.

К 22 ноября мятежники захватили Юрьевку, ими отбито наступление правительственных войск на Жуляны, мятежники захватили село Крюковщину и в особо ожесточённых боях заняли ж.д. станцию Жуляны.

23 ноября ожесточенные бои продолжались. Упорство обороняющихся защитников-киевлян заставило мятежников остановиться по всему фронту. Бои на линии «Жуляны-Юрьевка» были подготовкой общего наступления войск Директории.

24 ноября Сердюцкие и добровольческие офицерские части проиграли бой на ж.д. станции Калиновка под местечком Бахмачем Конотопского уезда Черниговской губернии (местечко в 35 км к западу от уездного города Конотопа, близ истоков реки Борозны, при пересечении Курско-Киевской и Либаво-Роменской ж. д.) частям 1-й стрелецко-казацкой дивизии. Сразу же командир стрельцов-серожупанников полковник Пузицький атаковал бронепоездом «Палий» и двумя сотнями стрельцов-серожупанников уже г.Бахмач, взял его, оттеснил гетманцев до ж.д. станции Плиски заставив капитулировать сердюков. Обезоруженных пленных сердюков отпустили. Всего лишь полтора десятка сердюков после боя присоединились к серожупанникам.

В корпусах армии Украинского государства сторонниками русской Добровольческой армии под командованием генерала А. И. Деникина становились преимущественно генеральные чины и пожилые старшины (рус. генералы и офицеры - полковники и подполковники), а сторонниками бывшей Украинской Народной Республики становились молодые старшины (офицеры), большинство из которых закончили украинские инструкторские школы, созданные в революционные годы.

24 ноября в мятежном Отдельном Черноморском коше начались назначения новых командиров и некоторые организационные мероприятия.

7-я пешая дивизия 4-го Киевского корпуса, Сердюцкая дивизия, Инструкторская школа старшин и другие части, которые дислоцировались в г.Киеве, по приказу командования выступили на фронт против восставших отрядов и войск Директории УНР. Однако уже на позициях их командиры в с.Днепровке подписали мир с командованием Сечевиков и Черноморского коша, и благодаря этому обстоятельству участия в боях с войсками Директории не приняли.

Молодые казаки-сердюки были основной силой в защите Киева. Постоянные поражения от опытных сечевиков-стрельцов, имевших большой фронтовой опыт 1-й мировой войны, известие об измене и переходе на сторону мятежников командира конных сердюков полковника Ю. Отмарштайна подломили дух всей Сердюцкой дивизии. Наименее сознательные казаки среди сердюков переходили к стрельцам, а бессознательные дезертировали домой. Сечевые стрельцы часто выбивали штыковой атакой целые сердюкские сотни и курени с их позиций, а сами при этом имели незначительные потери.

Директория считала, что решительное наступление на Киев заставит германское командование применить свои войска в обороне города, поэтому снова бросила в бой все силы. Бои шли и 25-28 ноября.

26 или 27 ноября генерал от кавалерии граф Ф.А. Келлер, из-за полного нежелания подчиняться гетману освобождён от должности главкома русскими добровольческими частями Украинского государства. Главнокомандующим русскими добровольческими частями назначен князь генерал-лейтенант А.Н. Долгорукий.

29 ноября, согласно договорённости между представителями штаба Директории и германского командования об остановке и отводе украинских повстанческих войск из-под Киева, командир сечевых стрельцов отвёл войска на линию «Подгорцы-Глеваха». На этой линии стрелецкие части находились несколько недель.

29 ноября мятежник П.Ф. Болбочан провозгласил власть Директории в г. Полтаве.

За время спокойного противостояния Сердюкская дивизия разложилась окончательно и потеряла боеспособность.

Сердюкские полки до последнего дня участвовали в защите Киева, однако дивизия уже теряла дисциплину. В одном из сердюкских полков по свидетельству современника событий Р.Б. Гуля из-за тяжёлых потерь и постоянное дезертирство осталось лишь 80 сердюков. Тяжёлые невосполнимые потери в личном составе, привлечение в дивизию людей не из зажиточных слоёв и больше того с неизвестным прошлым, постоянная агитация, привели к падению боевого духа. Был промежуток времени, когда некоторые казаки отказались понимать русский язык своих старшин (офицеров) и продолжали вести всю переписку на украинском языке. Более того они старались не стрелять в сечевиков стрельцов, стали избегать столкновений. Некоторые сердюкские отделы даже договорились с сечевиками стрельцами, что стрелять друг в друга не будут.

Утром 14 декабря войска мятежников перешли в атаку и через Борщаговку, Соломенку и Куреневку вошли в город.

14 декабря добровольческие части оставили фронт и бросились в Киев. За ними следом, не вступая в бой, шли украинские части армии Украинской державы. Бойцы Киевской офицерской добровольческой дружины скопились у здания Педагогического музея Первой гимназии (музей, где собирались работы гимназистов), где вынуждены были сдаться.

В городе началась охота на людей, потекли потоки крови… На улицах шла настоящая охота за офицерами, их безжалостно расстреливали, оставляя лежать на мостовых…

При занятии Киева частями УНР 1-й, 2-й, 3-й сердюкские пешие и артиллерийский полки находились в городе, а 4-й вместе с командиром дивизии генеральным хорунжим В.И. Клименко - в Дарнице на левом берегу реки Днепр.

Когда в 4-м сердюцком полку, стоявшем в Дарнице, узнали, что Киев в руках войск Директории, они объявили о переходе на её сторону и даже разоружили некоторые офицерские добровольческие дружины.

После непродолжительной «Украинской гражданской войны 16 ноября – 14 декабря 1918 года», 14 декабря гетман П.П. Скоропадский отдал приказ о демобилизации защитников Киева и отрёкся от власти. Правительство передало полномочия Городской Думе и Городской Управе, князь генерал-лейтенант А.Н. Долгоруков издал приказ о прекращении сопротивления.

Последующая история

В декабре 1918 наличный состав сердюкских полков перешёл на службу новой группы людей захвативших власть. Из личного состава 1-го, 2-го и 3-го Сердюкских полков был сформирован 3-й Сечевой полк, а из 4-го - 4-й Сечевой полк. Среди старшин этих полков были бывшие сердюкские старшины, командиром 3-го Сечевого полка назначен бывший помощник командира 3-го Сердюцкого полка войсковой старшина Савва Пищаленко, 4-го - полковник Лазарский.

Подчинение

Верховный Воевода Украинской Армии и Флота Павел Петрович Скоропадский

Командование

Клименко Виктор Иванович, командир дивизии, генеральный хорунжий, (на 22 июня 1918)
Бартошевич Б. В., помощник командира дивизии, генеральный хорунжий, (на 21.11.1918).
Гамченко Евгений Спиридонович, начальник штаба дивизии, генеральный хорунжий, (на 22 июня 1918)
Осыпь, интендант дивизии, полковник, (на 22 июня 1918)

Другие командиры

Богаче, командир 1-го сердюкского пешего полка, полковник, (на 22 июня 1918)
Верниковский, командир 2-го сердюкского пешего полка, полковник, (на 22 июня 1918)
Бондарчук, командир 3-го сердюкского пешего полка, полковник, (на 22 июня 1918)

Янчевский Н. Н., командир 1-го куреня 3-го сердюкского пешего полка, полковник, (01.05-не позже 14.12.1918)

Босенко, командир 4-го сердюкского пешего полка, полковник, (на 22 июня 1918)
Емельянович-Павленко, командир Лубенского сердюкского конно-казачьего полка, полковник, (на 22 июня 1918)
Отмарштайн Юрий, командир Лубенского сердюкского конно-казачьего полка, полковник
Отмарштейн Борис, старший помощник командира 1-го Лубенского сердюкского конно-казачьего полка.
Гринченко, командир артиллерийского полка, полковник (на 22 июня 1918)
Афанасьев Г.П., командир артиллерийского полка, полковник, (октябрь – не позже 14 декабря 1918)
Пустовойтенко, командир инженерной роты, войсковой старшина, (на 22 июня 1918)

Состав

На 22 июня 1918:

Управление
1-й сердюкский пеший полк
2-й сердюкский пеший полк
3-й сердюкский пеший полк
4-й сердюкский пеший полк
Лубенский сердюкский конно-казацкий полк
Сердюкский артиллерийский полк
Сердюкская инженерная рота (сотня)

См. также

Напишите отзыв о статье "Отдельная Сердюкская дивизия Украинской державы"

Литература

Павел Скоропадский: Воспоминания (конец 1917 - декабрь 1918) - М.: Киев - Филадельфия, 1995.
Тынченко Я. Сердюки гетмана Скоропадского. Украина, 1918. "Цейхгауз" № 18/2002.
Тынченко Я. Офицерский корпус армии Украинской Народной Республики. Киев, 2007.
Залесский К.А. Кто был кто в первой мировой войне. Биографический энциклопедический словарь. М., 2003
Тимощук А.В. Охранный аппарат Украинского Государства (апрель - декабрь 1918 г.): Монография. - М.: Изд-во ун-та внутр. дел, 2000.
Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 томах (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907. Бахмач.
Субтельний Орест. Історія України. — Київ: Либідь, 1993. — 720 с. с. — ISBN 5-325-00451-4.
Лазаревский Г. Гетмащина. Журнал «За государственность». Сборник. 2. 1930. Калиш. Скоропадский М. Воспоминания (апрель 1917 - декабрь 1918). Киев-Филадельфия, 1995.
Гуль Р. Киевская эпопея. АРР, П, с. 67.
Волков, Сергей Владимирович Трагедия русского офицерства. — М., 1993. Глава 3. Офицерство после катастрофы русской армии.
[ukrlife.org/main/prosvita/hist_flotua5.htm Украинская жизнь в Севастополе (на украинском языке). Мирослав Мамчак. Украина: Путь к морю. История украинского флота.] V. Флот Украинской Народной Республики.
Емельянович-Павленко М. Воспоминания командарма (1917-1920)
Виктор Карпов. Форма Украинской армии (1917-1920)
Дмитрий Адаменко. Директория против гетмана. "Украинская неделя", № 49 (58), 2008.
Дорошенко Д. История Украины 1917-1923 гг - Т. II в. - Нью-Йорк, 1954.
Д-р. Олесь Бабий, Владимир Зарицкий, Дмитрий Герчановский и инж. Богдан Белинский при сотрудничестве Романа Завадовича. Корпус Сечевых Стрельцов. Военно-исторический очерк. Юбилейное издание 1917-1967. Юбилейный комитет по празднованию 50-летия формации Сечевых Стрельцов. Чикаго, 1969.,
К 90-й годовщине обороны Синельниково
Калиниченко В.В., Рыбак И. К. История Украины. Часть III: 1917-2003 гг: Учебник для исторических факультетов высших учебных заведений. Харьков: ХНУ им. В. Н. Каразина, 2004. [www-history.univer.kharkov.ua/old/e-library/kalinichenko_textbook/Kalinichenko_2.3.htm Калиниченко В.В., Рыбак И. К. История Украины. часть III: 1917-2003 гг: Учебник для исторических факультетов высших учебных заведений.] Харьков: ХНУ им. В. Н. Каразина, 2004. – 628 с. 2.3. Директория. Обновление Украинской народной Республики. Падение гетманского режима. Приход к власти Директории.
Украинское Освободительное Движение. Научный сборник. № 8. Львов - 2006.
Михаил Ковальчук. Евгений Коновалец во главе Сечевых стрельцов (1918-1919)
[www.xxl3.ru/belie/guhl_kiev.htm Р.Б. Гуль. Киевская эпопея.]
Украинское освободительное движение. Научный сборник. № 8. Львов - 2006.
[www.irbis-nbuv.gov.ua/cgi-bin/irbis_nbuv/cgiirbis_64.exe?C21COM=F&I21DBN=UJRN&P21DBN=UJRN&S21CNR=20&Z21ID=soc_gu Михаил Ковальчук. Евгений Коновалец во главе Сечевых стрельцов (1918-1919). Национальная библиотека Украины имени В.И. Вернадского.]

Ссылки

[librar.org.ua/sections_load.php?s=economy_legal_science&id=1852&start=3 Охранительная система украинской державы в русле немецко-российских маневров гетмана П. Скоропадского (апрель-декабрь 1918 г.)]
Русская армия в Первой мировой войне. Князь Долгоруков Александр Николаевич
Фундаментальная электронная библиотека. Русская литература и фольклор. С. 69 Протокол.
[www.grwar.ru/persons/persons.html?id=292 Русская армия в Первой мировой войне. Ломновский Пётр Николаевич.]
[nashmotorsport.ru/pages&id=76 По всей Украине в кадровых частях украинской армии происходил раскол.]
[fleet.sebastopol.ua/morskaya_derjava/?article_to_view=108 Журнал Морская держава (на украинском языке.)]
[www.proza.ru/2013/05/18/1912 Проза.ру. Киев. 1918. Роман Булгарин.]
[ukrlife.org/main/evshan/yar71.htm Сайт. Украинская жизнь в Севастополе.] Юрий Горлис-Горский. Холодный овраг. Восьмое издательство, исправленное, дополненное. Биографические справки об участниках Освободительной войны 1917-1920 годов, о которых идёт речь в романе «Холодный овраг». Борис Отмарштейн – старший помощник командира 1-го Лубенского полка. Брат командира полка полковника Ю. Отмарштейна.
[www.history.org.ua/?hrono Сайт Институт истории Украины национальной академии наук Украины.]

Отрывок, характеризующий Отдельная Сердюкская дивизия Украинской державы

Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.

15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…

В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.

Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.

На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.