Открытое общество и его враги

«Открытое общество и его враги» - работа Карла Поппера в двух томах на тему политической философии, написанная во время второй мировой войны. Не нашла издателя в Соединенных Штатах Америки, поэтому впервые была напечатана в Лондоне в 1945. Эта книга была издана в России в 1992. Карл Раймунд Поппер критикует теории телеологического историцизма, в которых история разворачивается непреклонно согласно универсальным законам и предъявляет обвинение в тоталитаризме Платону, Гегелю и Марксу за то, что они опирались на принцип историцизма в своей политической философии. Эта работа Поппера была признана одной из ста самых лучших научных книг 20 века.

История публикации книги

Кто только из философов не был вовлечён в историю публикации этой книги, так как Поппер написал её в Новой Зеландии и был отделён от академической науки двумя океанами. Среди этих философов был Эрнст Гомбрих (которому была поручена главная задача - найти издателя), Фридрих Хайек (который хотел устроить Поппера в лондонскую Школу Экономики и таким образом возвратить Поппера в социальную философию), Поппер расхваливает платоновский анализ социальных изменений, называя Платона великим социологом, но все же отклоняет его социальную утопию. Возникновение гуманитарных идеалов Афинской демократии Поппер рассматривает как рождение его желанного "открытого общества". С его точки зрения, идеи Платона вызваны страхом перед либеральным мировоззрением. Поппер также предполагает, что Платон был жертвой своего собственного тщеславия и хотел стать Королём среди философов. Последняя глава первого тома является собственными философскими исследованиями Поппера о том, что либеральная демократия есть единственная форма правления, позволяющая проводить реформы без насилия и кровопролития. Во втором томе Поппер идет ещё дальше, чтобы раскритиковать Гегеля и Маркса и доказать, что эти двое были причиной возникновения тоталитаризма в 20-м столетии.

Замысел книги Поппера

Книга Поппера «Открытое общество и его враги» - это был его вклад в победу над нацизмом и коммунизмом. Весь мир учился на ошибках российских коммунистов и делал выводы о том, как не нужно строить общественный строй. Огромное количество человеческих жертв коммунистического эксперимента в России ужаснуло весь мир. Поппер в молодости был коммунистом, но затем изменил свои взгляды и стал считать, что власть закона и рынок – это условия процветания Запада, поэтому ошибались те пророки, которые утверждали, что собственность – это кража, а купцы – это обыватели и паразиты. Свободному рынку нужна защита закона, который гарантирует выполнение договоров.

Способы решения проблем, поставленных пророками

Современная частная собственность на заводы и фабрики существует в акционерной форме. Крупнейшими акционерами являются пенсионные фонды, которые вкладывают сбережения рабочих в акции, и рабочие становятся маленькими капиталистами. Прогноз Маркса о растущем обнищании рабочих при капитализме был опровергнут жизнью. Тогда Владимир Ильич Ленин в теории империализма провозгласил, что обнищания рабочего класса удалось избежать лишь в метрополиях за счёт ограбления колоний и отсталых народов. Но сегодня колонии исчезли. Маркс говорил, что «рабочему нечего терять, кроме своих цепей». Немецкий социал-демократ Эдуард Бернштейн в 1899 г. писал, что «рабочему сегодня есть что терять». Теория Маркса – это химера, неудачная теоретическая конструкция, это умственный мираж, подобно раю и аду он никогда не существовал на Земле. Такова цена ошибочной идеологии, а по сути – религии. Классики марксизма считали, что уже открыли закон истории и могут себе позволить пророчествовать о ходе истории, Быть пророком – это всегда лестно, но Маркс оказался шарлатаном.

Основные положения марксизма

Маркс хотел выковать научное оружие для борьбы за улучшение жизни угнетённых, он сумел обмануть многих интеллигентов. Марксистская теория не дала Ленину практических советов в области экономики социализма, и ему пришлось принимать решения, опираясь на личный опыт, которого у него почти не было. Этапы развития социализма – военный коммунизм, НЭП, экономическое планирование – это цепь ошибок. В теории Маркса о них ничего не было сказано, а были лишь бесполезные лозунги. Маркс считал, что «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов. Политическая система, мораль, идеология, религия – это надстройка над производительными силами экономической системы, которые называются базисом. Надстройка оправдывает и защищает базис. Ленин считал, это государство – это орудие угнетения одного класса другим. После социалистической революции должно, якобы, возникнуть государство в форме диктатуры пролетариата. Когда прекратится сопротивление буржуазии и классы исчезнут, тогда государство должно отмереть, ибо некого будет подавлять. Ленин считал демократию буржуазными выдумками, которые прикрывают диктатуру буржуазии.

Первое пророчество Маркса: пришествие социализма

Маркс доказывал, что средний класс постепенно исчезает, что внутри капитализма наблюдается концентрация средств производства в руках всё уменьшающейся кучки капиталистов. Из этого следует образование лишь двух классов – рабочих и буржуазии, нарастание противоречий между ними должно привести к социальной революции. По мнению Поппера, революционные лидеры – ленинская гвардия и сталинская номенклатура – стали новым правящим классом, новой аристократией, которые скрывали этот факт с помощью сохранения революционной идеологии – нового «опиума для народа». Сегодня на Западе введён прогрессивный налог, большой налог на наследование имущества, централизация всего железнодорожного транспорта в руках государства, госсектор в экономике, хотя он показал свою неэффективность по сравнению с частным сектором, введено бесплатное образование и запрещён детский труд. Эти требования выдвинул ещё Маркс, и они были реализованы в западных демократиях. Но здесь не были реализованы требования Маркса экспроприировать земельную собственность и любую частную собственность на средства производства. Эти его требования снижают эффективность производства, Нельзя применять насилие с целью построения утопии – рая на Земле. Нужно улучшать наше общество с помощью постепенных реформ. Каковы были практические результаты у русских коммунистов и европейских социал-демократов? У первых – бесчисленное количество жертв и страданий российского народа. Эти результаты российского эксперимента испугали европейских социал-демократов. Когда европейские социалисты вошли в правительство, они покинули рабочих в беде, они не знали, что делать, они ждали обещанного Марксом самоуничтожения капитализма, но не дождались и постепенно теряют сегодня авторитет среди рабочих.

Второе пророчество Маркса: социальная революция

По мнению Маркса, в период перехода от капитализма к социализму возможна гражданская война, которую не нужно бояться, так как, якобы, классовая борьба всё равно ежедневно требует жертв. Для построения социализма все средства хороши. Эта рекомендация является ошибкой. По мнению Поппера, использование насилия оправдано только при свержении тирании и установлении демократии, лишь при защите демократии против узурпаторов власти, например против большевиков, в 1917 г. Под лозунгом борьбы против тирании нельзя устанавливать новую тиранию. По словам Маркса, в Англии социалистическая революция может произойти мирными и легальными средствами. Маркс в конце жизни запутался в своих прогнозах. В тактике социалистов остаётся тайной момент начала применения насилия. Марксисты хотят вызвать гражданскую войну, и это ставит крест на демократии. Когда марксисты проигрывают на выборах, они говорят, что демократия плоха и в следующий раз они устраивают настоящую кровавую революцию.

Пророчество третье: капитализм обречён на гибель

Такая судьба ждёт капитализм из-за присущих ему противоречий. На доказательство этого Маркс потратил много сил — написал три тома «Капитала» (около 2200 страниц). Капитализм нельзя реформировать, а можно только уничтожить. По мнению Ленина, империализм — это загнивающий капитализм. Чтобы избежать этой тенденции на Западе стали использовать государственное регулирование. Деятельность профсоюзов препятствует понижению зарплаты. Государство на Западе разрешает деятельность профсоюзов. Со времён Маркса зарплата и жизненный уровень рабочих возросли повсеместно. Сегодня длительность рабочего времени снижена, улучшилась техника безопасности на производстве. Сегодня нищета рабочих на Западе ликвидирована. Всё это противоречит прогнозам Маркса. Уже Фридрих Энгельс в конце жизни признавал, что пролетариат в Англии всё больше превращается в рабочую аристократию и не хочет поддерживать марксистов. Согласно теории экономического цикла Маркса, кризисы перепроизводства раз за разом будут иметь всё более тяжёлые последствия. «Спасителями» капитализма стали английский экономист Джон Кейнс и американский президент США Франклин Рузвельт. Кейнс изобрёл систему государственного регулирования экономики, а Рузвельт воплотил эти предложения в жизнь. Суть предложений Кейнса состоит, в частности, в страховании по безработице. Последний кризис перепроизводства был в 1930 г., хотя до этого момента кризисы перепроизводства повторялись через каждые 10-11 лет. Таким образом, капитализм успешно решил проблему предотвращения катастрофических кризисов перепроизводства. Социалисты ждали неизбежной победы на выборах, так как промышленные рабочие постепенно должны были составить подавляющее большинство избирателей, но этого не случилось из-за возрастания доли среднего класса. Сегодня рабочие скорее склонны торговаться о цене своего труда, чем составлять планы революции.

Выводы Поппера

• Маркс не состоялся как пророк. На самом деле он имел смутное представление о грядущем. Маркс был уверен, что в будущем ослабнет влияние государства, а произошло обратное.

• Ни одно общество сегодня не может оставаться закрытым длительное время, ибо закрытое общество неизбежно становится отсталым и слабым во всех отношениях.

Критика

Философ Сидни Хук похвалил книгу Поппера как "тонко доказанный и неистово написанный" критический анализ "идей сторонников историцизма, которые угрожают любви к свободе [и] существованию открытого общества". Хук называет Попперовский критический анализ историцизма "бесполезным сотрясением воздуха", однако Хук признаёт, что историцизм "не замечает альтернатив в развитии общества, действие множественных причинных процессов в историческом процессе и роли человеческих идеалов в определении будущего". Хук утверждает, что Поппер "читает Платона слишком буквально, когда это служит целям Поппера и Поппер слишком уверен в том, что это есть "настоящий" смысл слов Платона, тогда как тексты Платона неоднозначны". Кроме того Хук называет обращение Поппера с Гегелем "совершенно оскорбительным" и "очевидно ложным", отмечая что "нет ни одной ссылки на Гегеля в книге "Майн кампф" Гитлера".^{[логически некорректно]} Рассматривая наследие книги в конце 20-го столетия, Раджив Бхаргава утверждает, что Поппер "печально известен тем, что неправильно читает Гегеля и Маркса", утверждая также, что формулировки Поппера, использованные для защиты либеральных политических ценностей, являются "пристрастными идеологическими соображениями". Инвестиционные фонды Открытого общества, созданные инвестором Джорджем Соросом, воодушевлены именем и целями книги Поппера.^{[логически некорректно]}

Современный российский философ А.А.Глухов в своей книге, посвященной политической логике Платона и его интерпретациям в философии ХХ века, крайне критично оценивает работу "Открытое общество и его враги". По мнению Глухова, Поппер оригинальным образом приступает к разрешению важнейших философских проблем, обращаясь к "Оксфордскому словарю". Он искажает взгляды Платона, приписывая тому оппозицию коллективизм / эгоизм, а затем заменяет их своей парой альтруизм / индивидуализм. При этом Поппер доходит, как полагает Глухов, до фантастических утверждений, в частности, постулируя, что после Платона политическая проблема альтруизма / индивидуализма была раз и навсегда успешна решена. Глухов считает, что можно лишь удивляться, как при несомненном прогрессе западной цивилизации в ХХ веке ей по-прежнему мешают "чары Платона". Беспомощными выглядят, по мнению Глухова, попытки представить Сократа как сторонника демократии и противопоставлять его как "прогрессивного" индивидуалиста "тоталитаристу" Платону. Поппер, по Глухову, не решается на откровенную фальсификацию проблемы смерти Сократа, но представляет абсурдную аргументацию, представляя Сократа как искреннего, бесстрашного, скромного сторонника демократии и, опираясь на текст самого Платона, посвященный смерти Сократа, обвиняет Платона в предательстве своего учителя. Платон в трактовке Поппера приобретает черты "тиранического полубога", ненавидящего или отвергающего свободу, при этом Поппер игнорирует свободу воинов и философов, описанную в диалоге "Государство". А.А. Глухов отмечает, что Поппер противоречит своей же собственной логике, основанной на вере в науку и эволюцию, когда признает присутствие "духа Платона" в настоящем времени.

См. также

• Тоталитаризм
• Исторический материализм
• Открытое общество

Литература

• Поппер Карл Раймунд Открытое общество и его враги. Том 1 Чары Платона. Том 2 Время лжепророков: Гегель, Маркс и другие оракулы. Москва 1992.

Отрывок, характеризующий Открытое общество и его враги

– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.