Открытый чемпионат Австралии по теннису

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Открытый чемпионат Австралии»)
Перейти к: навигация, поиск

Открытый чемпионат Австралии по теннису (англ. Australian Open Tennis Championships) — один из четырёх турниров Большого шлема, ныне проводящийся в австралийском городе Мельбурн на кортах местного спортивного комплекса «Мельбурн Парк». Основные сетки соревнования традиционно проводятся в двухнедельный отрезок в конце января — начале февраля, выявляя победителей в девяти разрядах: в пяти — у взрослых и четырёх — у старших юниоров.

Организатор турнира — Tennis Australia. C 1988 года игровым покрытием является одна из модификаций хардового корта.





История

Турнир был впервые проведён в Мельбурне в 1905 и назывался «Чемпионат Австралазии» (англ. The Australasian Championships). В нём приняло участие 17 спортсменов, а на финальном матче присутствовало 5 тыс. зрителей. В 1927 году турнир переименовали в «Чемпионат Австралии» (Australian Championships). В 1969 году он стал открытым для профессионалов и получил своё нынешнее название.

Начиная с 1905 года, чемпионат проводился в шести разных местах:

В 1972 году было принято решение проводить турнир в одном и том же городе каждый год. Местом проведения были выбраны травяные корты Теннисного клуба Куйонг (Kooyong Lawn Tennis Club), пригорода Мельбурна. Со временем, клуб Куйонг стал тесен для значительно выросшего турнира. К началу проведения чемпионата 1988 года было завершено строительство нового теннисного комплекса Мельбурн Парк (Melbourne Park, бывший Флиндерс Парк, Flinders Park), куда и было перенесено проведение турнира в том году. Перемещение было значительным успехом — посещение матчей незамедлительно выросло, и турнир 1988 года посетило на 90 % больше зрителей (266 436), чем в предыдущем году в Куйонг (140 000).

Помимо проблем со стадионом в Куйонге (где, помимо прочего, существовал наклон почвы, из-за которого игрокам на одной стороне главного корта приходилоь при выходе к сетке буквально подниматься в гору), на популярность Открытого чемпионата Австралии в конце 1970-х и начале 1980-х годов отрицательно влияла профессионализация тенниса. Ведущие игроки в это время зарабатывали уже настолько крупные суммы, что могли себе позволить пропустить даже турнир Большого шлема из-за того, что поездка на него означала пропуск рождественских и новогодних праздников. Крис Эверт пропустила этот турнир шесть раз подряд на пике карьеры, Мартина Навратилова — четыре раза; Бьорн Борг ни разу не принял участия в Открытом чемпионате Австралии после 1974, а Джимми Коннорс после 1975 года. В итоге победителями Открытого чемпионата Австралии становились игроки, которые ни на одном другом турнире Большого шлема не могли бы претендовать на победу: в женском одиночном разряде в 1978 году победила Крис О'Нил, а в 1979 году Барбара Джордан, в мужском одиночном разряде в 1980 году первенствовал Брайан Тичер. В связи с планами организации двухнедельного супертурнира во Флориде, возникла угроза, что он может вытеснить мельбурнское соревнование из списка турниров Большого шлема. Поэтому, чтобы упростить привлечение элитных игроков на Открытый чемпионат Австралии, после турнира в январе 1977 года было принято решение перенести время проведения на конец ноября и начало декабря[1]. Поэтому в 1977 году чемпионат был проведён второй раз — в декабре. В этом месяце его продолжили устраивать и в последующие годы. Начиная с 1987 года турнир снова перенесли на январь, поэтому в 1986 году чемпионат не проводился.

Корты

Теннисный комплекс Мельбурн Парка состоит, среди прочих, из 3 центральных кортов и 3 показательных кортов.

Главный корт турнира — Арена Рода Лейвера, был назван в честь легендарного австралийского теннисиста Рода Лейвера в 2000 году. Корт построен в 1988 году и вмещает 15 000 зрителей. В год его посещает более 1,5 млн зрителей. Корт оборудован раздвигающейся крышей, которая позволяет проводить матчи в дождь или сильную жару.

Второй корт турнира — Melbourne Park Multi-Purpose Venue, был построен в 2000 году. Арена особенна тем, что легко может трансформироваться для проведения различных мероприятий. Помимо теннисных турниров, здесь проводятся соревнования по велоспорту, баскетболу, а также различные концерты. Вместимость трибун также изменяется в зависимости от конфигурации — 10 500 зрителей при проведении теннисных и баскетбольных матчей, 10 500 или 8900 при проведении концертов (в зависимости от расположения сцены), 4500 зрителей в режиме велодрома. Арена также оборудована раздвигающейся крышей.

Третий центральный корт — Арена Маргарет Корт, назван в честь наиболее успешной австралийской теннисистки в истории — Маргарет Корт, которая, в числе прочих побед, выиграла «Большой шлем» в 1970 году, побеждала, в общей сложности, 62 раза на турнирах Большого шлема (в одиночном и парных первенствах), что до сих пор является рекордом как для мужчин, так и для женщин; и была первой ракеткой мира. Ранее корт назывался «Первый показательный корт» (Show Court One), и был переименован 12 января 2003 года.

Все корты имеют хардовое покрытие марки Plexicushion. В первые годы после перехода с травяных газонов на искусственные корты использовалось прорезиненное покрытие Rebound Ace. В прохладную погоду оно давало правильный отскок, не было ни слишком быстрым, ни слишком медленным и обеспечивало хорошее сцепление ноги с кортом, однако в жару резина начинала плавиться и корты становились липкими, что за один только турнир 1990 года привело к тяжёлым травмам у Габриэлы Сабатини и Марка Вудфорда[2].

Победители

Победителю турнира в мужском разряде вручается Norman Brookes Challenge Cup, названный в честь австралийского теннисиста Нормана Брукса, который внёс немалый вклад в развитие чемпионата и был, в том числе, его победителем (в 1911 году).

Победительнице женского турнира вручается Daphne Akhurst Memorial Cup, названный в честь австралийской теннисистки Дафны Акхёрст, пять раз становившейся чемпионкой соревнования (1925-26 и 1928-30 годы).

Рекорды и статистика

См. также

Напишите отзыв о статье "Открытый чемпионат Австралии по теннису"

Примечания

  1. John Feinstein. [books.google.ca/books?id=Jw7eNQq_BH8C&lpg=PP1&pg=PT153#v=onepage&q&f=false Hard Courts: Real Life on the Professional Tennis Tours]. — New York: Villard Books, 1992. — P. 47-48. — ISBN 978-0-307-80096-1.
  2. Feinstein, 1992, p. 77.

Ссылки

  • [www.ausopen.com/index.html Официальный сайт]  (англ.)

  • [www.atpworldtour.com/en/tournaments/australian-open/580/overview Профиль турнира на сайте ATP]  (англ.)
  • [www.wtatennis.com/tournaments/tournamentId/836/ Профиль турнира на сайте WTA]  (англ.)
  • [www.itftennis.com/juniors/tournaments/grand-slams/australian-open.aspx Профиль турнира на сайте ITF]  (англ.)

  • [www.grandslamhistory.ru/index.php?menu=winners&act=GetWinnersTGSU&id_tour=1&id_event=1&id_nation=0 Списки финалов турнира]  (рус.) на сайте grandslamhistory.ru


Отрывок, характеризующий Открытый чемпионат Австралии по теннису

– Ну, графинечка – чистое дело марш, – радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. – Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, – чистое дело марш!
– Уж выбран, – сказал улыбаясь Николай.
– О? – сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.
– Еще какой! – сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. Что значила улыбка Николая, когда он сказал: «уж выбран»? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы всё понял. Где он теперь? подумала Наташа и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. – Не думать, не сметь думать об этом, сказала она себе и улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что нибудь.
Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотническую песню.
Как со вечера пороша
Выпадала хороша…
Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев – так только, для складу. От этого то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош. Наташа была в восторге от пения дядюшки. Она решила, что не будет больше учиться на арфе, а будет играть только на гитаре. Она попросила у дядюшки гитару и тотчас же подобрала аккорды к песне.
В десятом часу за Наташей и Петей приехали линейка, дрожки и трое верховых, посланных отыскивать их. Граф и графиня не знали где они и крепко беспокоились, как сказал посланный.
Петю снесли и положили как мертвое тело в линейку; Наташа с Николаем сели в дрожки. Дядюшка укутывал Наташу и прощался с ней с совершенно новой нежностью. Он пешком проводил их до моста, который надо было объехать в брод, и велел с фонарями ехать вперед охотникам.
– Прощай, племянница дорогая, – крикнул из темноты его голос, не тот, который знала прежде Наташа, а тот, который пел: «Как со вечера пороша».
В деревне, которую проезжали, были красные огоньки и весело пахло дымом.
– Что за прелесть этот дядюшка! – сказала Наташа, когда они выехали на большую дорогу.
– Да, – сказал Николай. – Тебе не холодно?
– Нет, мне отлично, отлично. Мне так хорошо, – с недоумением даже cказала Наташа. Они долго молчали.
Ночь была темная и сырая. Лошади не видны были; только слышно было, как они шлепали по невидной грязи.
Что делалось в этой детской, восприимчивой душе, так жадно ловившей и усвоивавшей все разнообразнейшие впечатления жизни? Как это всё укладывалось в ней? Но она была очень счастлива. Уже подъезжая к дому, она вдруг запела мотив песни: «Как со вечера пороша», мотив, который она ловила всю дорогу и наконец поймала.
– Поймала? – сказал Николай.
– Ты об чем думал теперь, Николенька? – спросила Наташа. – Они любили это спрашивать друг у друга.
– Я? – сказал Николай вспоминая; – вот видишь ли, сначала я думал, что Ругай, красный кобель, похож на дядюшку и что ежели бы он был человек, то он дядюшку всё бы еще держал у себя, ежели не за скачку, так за лады, всё бы держал. Как он ладен, дядюшка! Не правда ли? – Ну а ты?
– Я? Постой, постой. Да, я думала сначала, что вот мы едем и думаем, что мы едем домой, а мы Бог знает куда едем в этой темноте и вдруг приедем и увидим, что мы не в Отрадном, а в волшебном царстве. А потом еще я думала… Нет, ничего больше.
– Знаю, верно про него думала, – сказал Николай улыбаясь, как узнала Наташа по звуку его голоса.
– Нет, – отвечала Наташа, хотя действительно она вместе с тем думала и про князя Андрея, и про то, как бы ему понравился дядюшка. – А еще я всё повторяю, всю дорогу повторяю: как Анисьюшка хорошо выступала, хорошо… – сказала Наташа. И Николай услыхал ее звонкий, беспричинный, счастливый смех.
– А знаешь, – вдруг сказала она, – я знаю, что никогда уже я не буду так счастлива, спокойна, как теперь.
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»
«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.


Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
Николай не поехал в Москву, графиня не возобновляла с ним разговора о женитьбе и с грустью, а иногда и озлоблением видела признаки всё большего и большего сближения между своим сыном и бесприданной Соней. Она упрекала себя за то, но не могла не ворчать, не придираться к Соне, часто без причины останавливая ее, называя ее «вы», и «моя милая». Более всего добрая графиня за то и сердилась на Соню, что эта бедная, черноглазая племянница была так кротка, так добра, так преданно благодарна своим благодетелям, и так верно, неизменно, с самоотвержением влюблена в Николая, что нельзя было ни в чем упрекнуть ее.
Николай доживал у родных свой срок отпуска. От жениха князя Андрея получено было 4 е письмо, из Рима, в котором он писал, что он уже давно бы был на пути в Россию, ежели бы неожиданно в теплом климате не открылась его рана, что заставляет его отложить свой отъезд до начала будущего года. Наташа была так же влюблена в своего жениха, так же успокоена этой любовью и так же восприимчива ко всем радостям жизни; но в конце четвертого месяца разлуки с ним, на нее начинали находить минуты грусти, против которой она не могла бороться. Ей жалко было самое себя, жалко было, что она так даром, ни для кого, пропадала всё это время, в продолжение которого она чувствовала себя столь способной любить и быть любимой.
В доме Ростовых было невесело.


Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.