Откуп

О́ткуп — система сбора с населения налогов и других государственных доходов, при которой государство за определённую плату передаёт право их сбора частным лицам (откупщикам).

В руках откупщиков часто накапливались огромные богатства, так как собранные ими налоги и сборы с населения в 2—3 раза превышали средства, вносимые в казну.

Существовали следующие виды откупов:

• областные (в рамках города, района)
• специальные (откупы отдельных налогов, например пошлин, доходов от винной монополии).

Впервые откупы получили распространение в Древнем Иране (VI в. до н. э.), в Древней Греции и Древнем Риме (IV в. до н. э.).

В средние века были распространены во Франции (с XIII в.), в Голландии, Испании, Англии. Откупы явились одним из важных источников первоначального накопления капитала.

Широкое распространение имели откупы в Османской империи с конца XVI — начала XVII вв. (они были ликвидированы в 1925 г.), в Иране (с 10—12 вв., существовали до 20—30-х гг. XX веков), в Индии (с XIII—XIV вв., сохранялись ещё в XIX веке.).

Откупы сохранились в своеобразных формах в Италии и в XX веке в виде взимания некоторых налогов частными банками, сберкассами. В США (в конце 19 — начале 20 вв.) существовали формы откупов при взимании налоговых недоимок.[bse.sci-lib.com/article085728.html]

Откупы в античных государствах

Во всех государствах Древней Греции сбор налогов отдавался на откуп частным лицам. В Афинах откупщики часто образовывали большие компании на паях. Сбор производился либо самими откупщиками, либо через наемных слуг или рабов. За контрабандой следили сами откупщики и в предупреждении её могли производить обыски, вследствие чего не пользовались любовью населения. За неплатёж в срок откупщики лишались гражданства, подвергались аресту и могли подвергнуться конфискации имущества.

В Риме большая часть налогов отдавалась на откуп с торгов, происходивших ежегодно на форуме, под водруженным копьем (hasta — знак аукциона или торгов). Откупщики или публиканы (publicani, от publica = государственные доходы) могли просить сенат (позже — иногда и народ) отменить торги и назначить новые, если цифра, которую они должны были платить, была несоответственно велика. Откуп требовал значительных денежных средств, вследствие чего оказывался под силу лишь капиталистам всаднического ценза, особенно с тех пор, как сенаторам было воспрещено заниматься денежными делами. Когда недостаточно было капиталов одного лица, составлялись компании (societates), бравшие в Италии и провинциях на откуп разные доходы; впервые они упоминаются в 217 г. до Р. Х. Один член компании, от лица всех, заключал условие откупа: он назывался manceps. Во главе компании стояли ежегодно сменявшиеся magistri. Число низших и второстепенных служащих было очень велико; это были, большей частью, вольноотпущенники и рабы, но не гнушались этим занятием и граждане. Откупщики и податное население иногда заключали между собою условия, но в общем откуп сильно угнетал провинциалов и даже жителей Италии; апелляция в Риме приносила мало пользы, тем более, что наместники провинций, обыкновенно должники публиканов, всячески покровительствовали им. Будучи силой в государстве, публиканы легко добивались смещения неугодных им лиц. В императорское время сохранились те же неустройства, хотя наместником дано было право налагать на публиканов административные наказания. Под конец существования Римской империи на откуп стали сдаваться лишь таможенные пошлины.

Откупы во Франции

Во Франции с XIII века сбор большей части налогов был отдан частным лицам во всех частях королевства. Условия откупа не подлежали никаким общим нормам; в большинстве случаев король даже не знал, как доходны отдельные статьи, сдававшиеся на откуп.

Первая попытка упорядочить откупы во Франции сделана была министром Сюлли при короле Генрихе IV. Он соединил по группам схожие предметы откупа и отдельные группы стал отдавать на откуп с торгов; эти меры дали чрезвычайно благоприятные финансовые результаты. В это время составились четыре группы отдававшихся на откуп доходов:

• таможни (fr:Cinq Grosses Fermes),
• акциз на напитки (aides),
• соляной налог (gabelles) в большей части Франции,
• соляной налог в Лангедоке.

Было еще 18 небольших местных статей откупа.

Кольбер закончил в 1681 г. реформу Сюлли, передав обществу 40 финансистов, за ежегодную сумму в 56 670 тыс. ливров, права, раньше принадлежавшие отдельным откупщикам.

Генеральный откуп

Окончательно компания откупщиков была организована при министре Флери (1726); решено было, что в число откупщиков не мог входить никто помимо имевших грамоту короля на звание генерального откупщика (fermier général) со сроком действия 6 лет.

Тюрго отменил подарок в 100 000 ливров, который до него делался генеральному контролеру при возобновлении договора; он добился также постановления, чтобы больше не назначались пенсии из средств откупщиков.

Неккер сохранил откуп лишь для таможен, соляного акциза и табачной монополии; налог на напитки и земельные сборы были отданы на откуп двум другим компаниям (Régie générale и Administration générale des domaines). Эта реформа подняла к 1786 г. доход с косвенных налогов до 242 миллионов.

В 1789 году все генеральные откупщики вместе внесли в казну всего 46 млн ливров; между тем известно, что доходы их доходили в 1728 году до 80 млн, в 1762 году — 126 млн, в 1789 году — 138 млн ливров. Французское общество относилось к их хозяйничанью крайне враждебно, пресса выражала лишь общее мнение, представляя откупщиков как синдикат грабителей, делящих свою добычу с королевским двором. Наиболее сильно, однако, возбуждал неудовольствие сам характер налогов, сдававшихся на откуп, внутренние таможни, отделявшие провинцию от провинции, назойливость и наглость шпионов, содержавшихся откупщиками для выслеживания контрабандистов, строгие наказания контрабандистов.

Французская революция в 1789 году объявила генеральные откупы упразднёнными, а революционный трибунал 19 флореаля II года (8 мая 1794 года) приговорил всех откупщиков (31 человека) к смерти, кроме одного, вычеркнутого Робеспьером из списка, и приговор был приведён в исполнение. Среди казнённых был откупщик Лавуазье, ныне считающийся основателем современной химии.

Откупы в России

В России откупы были введены в конце XV века — начале XVI века. Особенно большое развитие получили таможенные, соляные, винные откупы. Винные откупы были введены в XVI веке и наибольшее значение приобрели в XVIII веке — XIX веке. Доход казны от питейного налога составлял свыше 40 % суммы всех налогов государственного бюджета.

При Екатерине II была учреждена комиссия для рассмотрения винных и соляных сборов, высказавшаяся исключительно в пользу откупа, что и было объявлено манифестом 1 августа 1765 года. С 1767 года откупы введены повсеместно (кроме Сибири) с отдачею их с торгов на 4 года. Вино (то есть водку, которая называлась «хлебным вином») откупщики частью получали от казны, частью могли иметь своё. Кабаки велено было называть «питейными домами» и поставить на них государственные гербы, «яко на домах под нашим защищением находящихся». Служба откупщиков признана государственной (они — «коронные поверенные служители»). С учреждением казенных палат в 1775 году местное заведование питейным делом поручено им. По «уставу о вине» 1781 года вино для откупщиков заготовляла казенная палата с казенных или частных заводов, смотря по тому, что выгоднее.

Вино поступало в казенные магазины, откуда оно отпускалось в питейные дома. Доход казны после издания устава 1781 года дошел до 10 млн рублей, но вскоре вследствие злоупотреблений откупщиков он стал понижаться. Злоупотребления обусловливались самим законом: откупщики обязывались продавать вино по той же цене, по какой они получили его от казны, платя, сверх того, откупную сумму; очевидно, что выгоды откупной операции могли образоваться только путём корчемства и ухудшения качества вина.

С 1799 года заготовление вина предоставлено было самим откупщикам, с правом хранить вино, где им угодно. Откупы отдавались уездами и губерниями; платя помесячно откупную сумму, откупщик пользовался всей выручкой от продажи питей и закусок; торги производились каждые 4 года.

Вследствие злоупотреблений откупщиков и увеличения пьянства в 1805 году учрежден был комитет для изыскания мер к ограничению размножения кабаков при сохранении питейного дохода в прежней величине, составлявшего в то время около 12 млн рублей, что составляло 1/4 всего государственного дохода. Предположения комитета легли в основание откупных условий на 1807—1811 годов, заключавшихся в следующем: откупщики продают вино казенной и собственной заготовки; в первом случае они обязаны выбирать определенную пропорцию по казенной заготовительной цене; во втором случае вино может быть и собственных заводов, если откупщик — дворянин; откупная сумма вносится через каждые полмесяца; на водку была установлена определенная цена.

Откупная сумма на 4-летие 1811 — 1815 годов составила больше 53 млн рублей в год; но разорение 1812 года, увеличение податей и повинностей привели к уменьшению потребления питей и к накоплению недоимок откупщиками, отчасти злонамеренному. Главный убыток они понесли от удвоения заготовительной цены на вино (вместо 50 коп. — по 1 руб. за ведро). В условиях на 1815—1819 годов откупщикам было предложено заготовлять вино самим, но на казенные деньги, что сделало их комиссионерами казны. Заготовительная цена назначалась определенная; будет ли она выше или ниже действительной цены — это дело откупщика; продажная цена вину увеличена до 7 рублей.

Вследствие неудобств и злоупотреблений откупной системы правительство по предложению министра финансов Гурьева пришло к мысли о введении системы казенной продажи вина в виде переходной меры для замены откупной системы акцизною. Казенная продажа вина введена была уставом 1817 года и существовала 10 лет.

Однако с 1827 года по настоянию графа Е. Ф. Канкрина правительство вновь перешло к откупной системе. По новым условиям откупная сумма составляла свыше 72 3/4 млн рублей в год; заготовку вина казна брала на себя. Откупщики обязаны были выбирать его по цене, близкой к заготовительной, а что требовалось свыше заготовленного, то они могли покупать у заводчиков или изготовить сами, если имели право винокурения. Сверху того, им было предоставлено выделывать безакцизно всякие водки, а также пиво низших сортов, содержать в пределах своих откупов корчемную стражу и иметь своих смотрителей на винокуренных заводах. По условиям на 1839 — 1843 годов откупная сумма составляла свыше 39,5 млн рублей серебром, но многие откупщики оказались неисправными, так что к 1843 году оказалось недоимок 10 3/4 млн рублей. Для рассмотрения положения дел и просьб откупщиков был учрежден в марте 1844 года секретный комитет, не изменившей, сущности прежних условий.

В том же 1844 году правительству был представлен В. А. Кокоревым проект изменения откупной системы, дурное устройство которой, по словам автора, вело к тому, что «часть денег остается не выбранною из капитала, обильно вращающегося в народе». Проект этот послужил основанием «положения об акцизно-откупном комиссионерстве» на 1847 — 1851 год, по которому каждый город с уездом составлял питейный откуп, так называемые акцизные статьи отдавались с торгов, причем взявший их делался и комиссионером продажи казенного вина; каждый откуп получал определенную ежемесячную пропорцию вина, отпускаемую откупщику по 3 рубля (полугар) и по 4,5 рубля (улучшенный полугар для настоек) за ведро; комиссионер получал за комиссию и на расходы с вина в 4,5 рубля по 25 копеек с ведра и, сверх того, со всего вообще вина от 10 до 15 %; за вино, выбранное сверх пропорции, ему делалось 50 % уступки; вино откупщик получал в виде спирта и разсиропливал сам; продавать вино он был обязан установленной крепости и по установленной цене, водки, пиво и мед — по вольным ценам. Злоупотребления комиссионеров вызвали образование в 1852 году нового секретного комитета, но вследствие наступления Крымской войны правительство, опасаясь уменьшения дохода при перемене системы, решилось оставить откупы в прежнем виде. Они были сданы в 1854 году за 59 млн рублей, в 1856 году — за 64,6 млн рублей, в 1858 году — за 91,6 млн рублей. Чтобы возместить убытки, откупщики прибегли к произвольному возвышению цен и к отказам потребителям в отпуске простого вина; последние в виде протеста стали образовывать общества трезвости и летом 1859 такие общества действовали уже в 32 губерниях; во многих местах происходили беспорядки и вследствие этого около 3 тысяч кабатчиков было разорено. Своим специальным указом министр финансов запретил антиалкогольные сходы и даже требовал «существующие приговоры о воздержании от вина уничтожить и впредь не допускать». В мае 1859 крестьяне приступили к разгрому питейных заведений и волнениям в 15 губерниях, но были подавлены войсками . Это движение подробно описывалось писателем и публицистом А.И. Герценом в революционной газете «Колокол» и в приложении «Под суд!» и даже было упомянуто в Большой Советской энциклопедии , но мало известно в современной России.

Все это побудило правительство положить конец откупной системе, которая была отменена в 1861 году и заменена акцизами.

Известные откупщики

• Гинцбург, Евзель Гавриилович
• Жакоб из Пон-Сен-Максанса
• Кокорев, Василий Александрович
• Юдин, Геннадий Васильевич
• Лавуазье, Антуан Лоран

Разное

Фамилия еврейского происхождения Бронфман (вариант Брунфман) произошла от деятельности откупщиков.

Корень образован от слова бронфн (на идише водка, в южных диалектах произносится брунфн — отсюда вариант фамилии Брунфман). Как правило, давалась содержателю винокурни или откупщику водочной монополии.

Ссылки

• Ловягин А. М. Откуп // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Откуп

и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.