Отпускная грамота

Отпускная грамота (в Западнорусской митрополии — Отпускной лист) — документ, выдаваемый архиереем духовным лицам при переходе их в другую епархию.

Каноническое право Православной церкви с древнейших времен предписывало принимать в епархию клириков из иных мест не иначе, как при наличии у них специальных документов от епископа их прежней епархий. Так, Апостольские правила говорят о представительных грамотах (см. статью Ставленая грамота), а 17 правило VI Вселенского (Трульского) собора (691 год) предусматривает для подобных случаев грамоты увольнительные, предписывая, в случае принятия без таких документов, подвергать наказанию (извержению из сана) и самого принятого клирика, и принявшего его епископа.

На Руси подобные документы были известны под именем отпускных грамот и выдавалась архиереем, за что в пользу последнего выплачивалась особая пошлина, отмененная в 1765 году. Миграция духовенства в Древней Руси была обычным явлением ввиду плохого материального содержания в некоторых местах, обусловленного во многом большим количеством рукоположённых клириков вообще. В связи с этим получение отпускных грамот было распространенным явлением, некоторые священнослужители странствовали и без наличия отпускных грамот, что является нарушением канонических норм. Ввиду данных злоупотреблений, Виленский собор Западнорусской митрополии (1509) и Стоглавый собор Московской митрополии (1551) подтвердили обязательность наличия отпускных грамот у приходящих из других епархий и желающих служить в месте нового пребывания священнослужителей. В соответствии со Стоглавом, наличие у пришлых священнослужителей отпускных грамот должны были проверять поповские старосты, десятские священники и архиерейские тиуны (см. статью знамя).

Если в допетровской Руси в отпускной грамоте прямо указывалось разрешение священнослужителям отправляться во все епархии, в какие пожелают, и священнодействовать повсюду, где им позволят местные церковные власти, то в Синодальный период оговаривался переход в конкретную епархию, а часто и на определенную должность. Причем такой переход совершался с ведома Синода. В современной практике РПЦ отпускные грамоты не выдаются на руки клирикам, а пересылаются напрямую их новому церковному начальству.

Источники

• ПСЗ-I. Т4. № 2352;
• Т. 7. № 4190; Акты историские., собранные и изданные Археографической комиссию. СПб., 1841. Т. 1. № 24, 31;
• Послание архиепископа Новгородского Серапиона къ митрополиту Московскому Симону// Памятники старинной русской литературы, издаваемые Графом Григорием Кушелевым-Безбородко. Выпуск четвёртый: Повести религиознаго содержания, древние поучения и послания, извлеченные из рукописей Николаем Костомаровым. СПб., 1862. С. 210—212;
• Памятники древне-русского канонического права (памятники XI—XV в.): Русская историческая библиотека, издаваемая Императорской Археографической комиссией. Т. 6: ч. 1. 2-е изд. СПб., 1908. № 54, 107 и др.;
• Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т.2: Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства / Под общ.ред. О. И. Чистякова; Отв.ред.тома А. Д. Горский; Рец. В. И. Корецкий. М.: Юридическая литература, 1985;
• Емченко Е. Б. Церковный суд в постановлениях Стоглавого собора 1551 г.// Исторический вестник. 2002. № 1(16);
• Макарий (Булгаков), митрополит. История Русской Церкви. М., 1996. Кн. 3. Т. 5 и Кн. 4. Т. 8;
• Круглова Т. В. Церковь и государство средневекового Пскова// Интернет-издание «Международный исторический журнал». № 15 (май-июнь 2001. Режим доступа свободный: history.machaon.ru/all/number_15/pervajmo/kruglova/index.html;
• Карташев А. В. Очерки по истории русской церкви. СПб., 2004. Т. 1. С. 598.
• Ионов А. С. Отпускная грамота// Государственность России: Словарь-справочник/ Росархив; ВНИИДАД. М.: Наука, 2009. Кн. 6. Ч. 2. С. 94-95.

Отрывок, характеризующий Отпускная грамота

– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.