Отрадное (Калининградская область)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Посёлок
Отрадное
Страна
Россия
Субъект Федерации
Калининградская область
Городской округ
Координаты
Первое упоминание
7.07.1629
Прежние названия
Георгенсвальде
Посёлок с
Высота центра
40 м
Часовой пояс
Телефонный код
+7 4015
Автомобильный код
39, 91
Официальный сайт
[www.svetlogorsk39.ru tlogorsk39.ru]

Отра́дное (бывш. нем. Georgenswalde, Георгенсвальде, Kr. нем. Samland) — посёлок-курорт (федерального значения с 1999 года[1]) в Калининградской области на берегу Балтийского моря. В 1906 году относился к округу Фишхаузен, провинции Восточная Пруссия (Самландская ветка железной дороги)[2].

Расположен в трёх километрах от Светлогорска. Входит в состав Светлогорского городского поселения (в состав района как Муниципального образования входят город Светлогорск, поселки Отрадное, Приморье, Лесное и Донское)[3].

В 1946 году существовал проект названия курорта — Взморье (Взморьевское)[4]. Существует туристический термин «Светлогорское взморье» (включает г. Светлогорск, пос. Отрадное, пос. Приморье и пос. Лесное)[5].





Геология

От Светлогорска до Донского плато Самбийского морского побережья (на северном и западном берегах полуострова) круто обрывается к Балтийскому морю. На абразионом клифе высотой до 50-60 м представлены наиболее полные разрезы отложений кайнозойской эры, классические, единственные на всём побережье Балтики геологические обнажения, открывающие летопись событий последних 30-40 миллионов лет. Это пески и глины доисторических морей и лагун, осадки исчезнувших рек и озёр, буроугольные останки древних лесов, раковинки, скелетики, пыльца и споры, ходы вымерших обитателей илов и почв, зубы акул древнего моря. Это уникальный природный объект, нуждающийся в специальном охранном режиме[6].

Климат

Климат курорта морской. Чистый ионизированный воздух, песчаные пляжи, высокая ультрафиолетовая радиация благоприятны для организации на курорте климатолечения[7].

По классификации Б. П. Алисова регион относится к атлантико-континентальной области зоны умеренных широт, к южно-балтийской подобласти, циркуляционные условия которой приближаются к условиям Западной Европы. На формирование климата в регионе оказывает влияние взаимодействие воздушных масс с Атлантического океана, континента Евразия и Арктического бассейна[8].

География

Посёлок располагается на Самбийском возвышенно-равнинном моренном плато. Береговая зона представляет собой чередование слабовогнутых бухт и каменистых мысов с плавными очертаниями береговой линии. Берег обрывается к морю крутыми уступами. Высокие обрывистые берега подвергаются постоянному разрушению волнами, и за время существования Балтийского моря они отступили на 4,5—5 км[9].

Флора

Вдоль всего побережья широкой полосой тянутся мелкофрагментарные леса, лесокустарниковые заросли и мозаичные сельскохозяйственные земли. Коренной берег расчленён глубоко врезанными долинами малых рек, многочисленными узкими лесистыми оврагами[9].

Фауна

Участок Беломоро-Балтийского миграционного пути наземных, водных и околоводных птиц. Здесь формируются крупные миграционные и зимовочные скопления морских уток (морянка, обыкновенный турпан), многочисленны другие виды — гагар, поганок, гусей, лебедей, уток, чаек, куликов. На песчаных пляжах гнездится малая крачка (Красная книга России), галстучник (регионально редкий вид куликов)[10].

Экология

Берегозащитные сооружения

Начиная с конца XIX века вдаль морского побережья строились искусственные берегозащитные сооружения — продольные (стенки, опояски, бермы) и поперечные (буны). В итоге было возведено 220 бун разной длинны и конструкции (деревянные, стальные шпунтовые) и 16 стенок и опоясок в основном на северном побережье Самбии и прикорневой части Куршской косы. Бунами покрыт берег на протяжении почти 23 км. Однако анализ работы этих бун показал их слабую эффективность. Построенные волногасящие опояски в районе пос. Отрадное и др. защитили берег от волнового воздействия, но вызвали размыв пляжей, которые сузились до 10 м (район Отрадненского выступа) или были полностью уничтожены. Намыв песчаных пляжей путём переброски из подводных депозитов песка в районы Светлогорска и Зеленоградска стал бы идеальным решением проблемы (после уничтожения буновых сооружений)[11].

Природная картина береговой зоны от посёлка Отрадное до корневой части Куршской косы изменена многочисленными берегозащитными сооружениями в виде подпорных стенок, каменных и бетонных опоясок, свайных и металлических бун и свайно-ячеистых берм. Крупномасштабное строительство инженерных берегозащитных сооружений не дало ожидаемых результатов. Актуальным становится вопрос о целесообразности восстановления естественного хода береговых процессов на большей части северного Самбийского побережья в сочетании с искусственным намывом полнопрофильных волногасящих пляжей и строительства пляжеудерживающих сооружений на территории курорта[12].

Разрушение берегов

Разрушение высоких берегов полуострова, сложенных рыхлым палеоген-неогеновыми и четвертичными отложениями. Песчано-глинистый материал размываемых берегов уносится вдольбереговым течением на северо-восток и отлагается в зоне насыщения потока у побережья Куршской косы.

Техногенное загрязнение

Загрязнение прибрежных вод со стороны суши происходит из-за не снабжённых очистными сооружениями прибрежных посёлков, домов отдыха и турбаз (например, рассеивающий водоспуск объединённых сооружений биологической очистки стоков городов Зеленоградска, Светлогорска, Пионерского, расположенный в центре северного берега Самбии у пос. Заостровье).

Наблюдается рост фактора беспокойства и иных видов антропогенной нагрузки (развитие инфраструктуры пляжного отдыха, интенсификация использования наиболее ценных для сохранения биологического разнообразия участков пляжей). Первоочередные меры охраны: обеспечение качественной очистки вод, поступающих в море[13].

Также происходит загрязнение прибрежных вод и пляжей нефтью и нефтепродуктами с проходящих и затонувших (греческий сухогруз «Анна Ф» (1976), «Фу Шанхай») судов, морских нефтетерминалов (Т/С №5, Бутинга) и буровых («Д-6»)[14].

Экономика

В течение длительного времени в районе Самбийского возвышенно-равнинного моренного плато формировался своеобразный агроландшафт с преобладанием пашни, сеянных долголетних сенокосных и пастбищных лугов с семеноводством, кормопроизводством, садоводством.

Туризм

Отрадное является климатическим и бальнеогрязевым курортом имеющий федеральный статус (вместе со Светлогорском). Организован в 1947 году [7]. Здесь расположено несколько гостиниц, домов отдыха, санаториев, частных домов. В санаториях проходит лечение больных, страдающих заболеваниями нервной системы, органов кровообращения, дыхания (нетуберкулёзного характера), костей, суставов и мышц.

Обладающий лечебными свойствами микроклимат рождается благодаря сильным ударам волн о побережье и морским ветрам. Йод и минеральные соли в наиболее высокой концентрации наблюдаются в воздухе в осенний период[15].

В Калининградской области с лечебными целями используют торфяные грязи, которые добываются в селе Горелое, в 4-х км от Светлогорска. Торф этот пресноводный, свободный от сульфидов и низкозольный. В лечебных целях торф используется в санаториях Светлогорска, Отрадного и Зеленоградска[16].

Территория курорта активно застраивается коммерческой и рекреационной недвижимостью[17].

Транспорт

Железнодорожная станция (ныне не действующая) Отрадное на линии Светлогорск — ЯнтарныйБалтийск. Из Светлогорска в Отрадное регулярно ходят автобусы.

Археология

Первые следы пребывания человека в юго-восточной Балтии фиксируются на фазе младшего дриаса, во время похолодания климата и появления лесотундры и лесостепи,в 8800–8100 гг. до н.э. Они приурочены к ареалу Мазурского и Виленского Поозерий. Результатом непосредственных контактов пришельцев из лужицкого ареала и автохтонов Самбии стало использование последними примерно с VIII в. до н.э. традиции размещения в курганах семейных усыпальниц в каменных ящиках. Данные погребальные памятники, эталоном которых являются курганные насыпи могильника Отрадное (Георгенсвальде), также как и их предшественники, характеризуются наличием концентрических каменных колец вокруг центрального погребения, которое на исходе бронзового века представляет собой уже каменную камеру, ориентированную по линии северо—запад — юго—восток[18].

В южной части лесопаркового массива, отделяющего пос. Отрадное от г. Светлогорск, расположен курганный могильник с бронзовым инвентарём раннего железного века (V-I в. до н. э.)[19]. Раскопки проводили в 1909 году Г. Кемке и в 1930 году. К. Энгелем (нем. K. Engel), при этом в трёх курганах на уровне материка были по периметру насыпей обнаружены кольца из валунов. Культурная принадлежность — культура западнобалтийских курганов эпохи раннего железа (вторая половина I тысячелетия до н. э.). При этом курган был отнесён К. Энгелем к насыпям самбийского типа, характерные каменными кругами по периметру насыпи и каменными камерами для многократных захоронений. По решению Музея Пруссия (англ. Prussia-Museum, нем. Preußen Museum) и провинциального департамента древностей камеры законсервированы при помощи цементного раствора. Комплекс в послевоенное время обследован В. С. Титовым (1969 г.), В.И. Кулаковым (1965 г.)[20][21].

История

История Георгенсвальде связана с Гогенцоллернами, германской династией швабского происхождения, династией курфюрстов Бранденбурга, затем королей Пруссии. Георгенсвальде означает «Лес Георга» (от немецкого слова Jurgenswalde или Georgenswalde) и назван так в честь Георга Вильгельма (курфюстера Брандербурга) (нем. Georg Wilhelm), который единственный из Гогенцоллерн похоронен в кафедральном соборе в Калининграде. Могила была разрушена во время Второй мировой войны[22].

Первое письменное упоминание о Георгенсвальде датируется 7 июля 1629 года. В грамоте говорится, что в этот день Георг-Вильгельм, курфюрст Бранденбургский и герцог Прусский наградил своего борейтора Каспара Кавеманна (нем. Caspar Cawemann) за верную службу участком «невозделанной земли», лежащей между «варникенской границей нашего угодья Гёрге и открытым морем» на время, пока Кавеманн и его потомки будут верно служить курфюрсту». Период владения Каспара и его сыновей — c 1629 по 1676 года. Площадь этого куска земли составила 5 наделов и 22 моргена. Согласно легенде, Каспар Кавеманн получил имение в качестве награды за спасение курфюрста Георга-Вильгельма от медведя и назвал это место на побережье в его честь. Герб Георгенсвальде (1629 год) создан на основе этой легенды[23]. В 1651 (1677) г. лесное урочище Jurgenswalde было переписано на имя Хеннига Ведимира (нем. Henning Weydemeyer).

В середине XIX в., времени «курортного бума» в Восточной Пруссии, когда многие жители столицы Пруссии стремились отдохнуть на близлежащих берегах Балтики, купец Нойман (нем. Artur Neumann, период владения 1902–1907) выкупил местную усадьбу, сооружённую ещё в 1618 г., в 1860 г. обретшую статус самостоятельного поселения и превратил её в купальню[24][25].

История нового курортного поселения началась в 1907 г., когда владелец имения Нойманн продал восточную часть поместья в размере 400 моргенов земельному банку в Берлине (нем. Landbank AG Berlin). Банк планировал построить здесь роскошный морской курорт Георгенсвальде. Предыстория этой покупки такова: сановник (оберландмессер, нем. oberlandmesser) из Берлина Марк Хаак, посетивший по официальному поводу Кенигсберг и окрестности, ознакомился с побережьем Балтийского моря между Раушеном (Светлогорском) и Варникеном (Лесным) и был очарован его дикостью и красотой. Узнав, что расположенное здесь имение продается, М. Хаак порекомендовал крупному берлинскому государственному банку купить его, и в том же году огромное владение (296 га) было приобретено[26][2].

Территория будущего поселения была разделена на две части: западная часть имения предназначалась для сельскохозяйственных целей, восточная, расположенная между лесным массивом и берегом Балтийского моря, размером около 75 га была отведена для строительства жилой колонии. В отличие от других курортов, специализировавшихся на сезонном приеме отдыхающих, курорт Георгенсвальде был задуман как круглогодичное поселение.

Здесь строили... монументальные общественные и жилые здания. В рекламе земельных участков особо подчеркивалось наличие хорошего отопления, а для приятного проведения времени зимой в одном из оврагов, ведущих к морю, был создан специально оборудованный подъемником спуск для катания на санях и лыжах. Согласно первоначальному замыслу, в домах колонии селились в основном зажиточные пенсионеры — бывшие офицеры, врачи, купцы, богатые ремесленники из Кенигсберга, желавшие провести старость на свежем морском воздухе, вдали от городского шума[27].

В 1908 году были утверждены основные направления строительства. С 1909 года курорт Георгенсвальде стал собственностью акционерного общества «Морской курорт и колония вилл Георгенсвальде». К 1912 году Георгенсвальде насчитывал 50 вилл. Обычно в них жили престарелые родители, которых по выходным навещала молодежь. Было принято называть виллы в честь своих детей. Почти каждая вилла имела своё имя: «вилла Мария», «вилла Эльза» и т.д. Курорт получил большую известность и вскоре был приравнен к другим курортам так называемой «замландской сети».

Преимущество Георгенсвальде – его природная красота ущелья, чудесный лес, море. Купание прелестное: прибой волн всегда крепкий, имеются специальные купальни для мужчин и женщин. Георгенсвальде находится на расстоянии 1, 25 часа езды по железной дороге из Кенигсберга. В летнее время поезда из Кенигсберга и обратно идут каждые 1,5 – 2 часа. Почта доставляется два раза в день из Раушена. В Георгенсвальде куртакса не взимается...

Северное побережье Замланда знаменито большими разрезами приморских гор: Детройтское (нем. Detroitschlucht) ущелье[28], знаменитое Волчье ущелье (нем. Wolfkessel)[29]. Самым большим и лесистым из всех ущелий является Гаузупское ущелье (нем. Gausupp, куршск. «Коровий ручей»)[30]. Со своими ответвлениями оно уходит далеко вглубь суши, а маленький Гаузупский ручей добавляет романтики. Прекрасные деревья разных пород защищают ущелье от оползней, которые раньше происходили очень часто. Так, например, в 1839 году тут обрушился кусок земли длиной 150 футов и шириной 20 футов. При сильных штормах эта долина образует звуковой коридор, по которому шум прибоя слышен на расстоянии до мили[31].

В начале ХХ в. поселковое управление Георгенсвальде приняло решение превратить его в современный по тем временам курорт. В 1910 году построено здание железнодорожного вокзала «Георгенсвальде» (нем. Bahnhof Georgenswalde, архитектор Шенвальд). Это было самая респектабельная станция по всей линии железной дороги на побережье. В 1912 году был построен красивейший и солиднейший «Курхауз Георгенсвальде» — «Лечебный дом», кёнигсбержский архитектор Отто-Вальтер Кукук (нем. Kuckuck W.)[32] из Кенигсберга, владелец - Франц Кунке (нем. Franz Kuhnke). Курпарк (лечебный парк), расположенный за курхаузом, был прелестным зеленым уголком с видом на море. Всего в это время на прусском взморье располагалось более 50 вилл и несколько курхаузов (лечебных домов).

По данным переписи, в 1939 г. в посёлке обитал 791 житель.

Георгенсвальде прославил живший здесь талантливый скульптор Герман Брахерт (1890-1972 гг.), переселившийся сюда, в дом 7 на Гаузуппштрассе (нем. Gausupp-Straße, ныне – ул. Токарева) в 1933 г. из Кёнигсберга с женой Марией[33] (в 1931 году в Георгенсвальде по проекту архитектора Ханса Хоппа был построен загородный дом Брахертов). С 1933 по 1944 годы семья немецкого скульптора жила здесь постоянно[34].

Летом 1944 года сюда из Кёнигсбега были переведены ввиду военной опасности некоторые клиники, осенью стали пребывать кёнигсбержцы и жители восточных районов области. Окончательно посёлок был сдан Красной Армии 14 апреля 1945 года[35].

После 1947 г. Георгенсвальде стал посёлком Отрадное и административно вошёл в подчинение Светлогорскому горсовету, позднее администрации муниципального округа.

Архитектура

Архитектура и планировка территории современного поселка Отрадное — бывшая «колония вилл» Георгенсвальде — представляет пример комплексного строительства начала ХХ в. Архитектурно-планировочные особенности бывшей «колонии вилл» интересны благодаря стилистическому единству элементов застройки начала ХХ в., сохранившейся до настоящего времени. Кадастровые планы, хранящиеся в Тайном архиве Прусского наследия в Берлине, служат важными источниками по истории первых зданий «колонии вилл». В числе многих в архиве Берлина хранятся 66 цветных карт земельных участков, датируемые 1907—1941 гг., на которые нанесены планы вилл колонии Георгенсвальде. На чертежах указаны точные внешние размеры зданий, их владельцы, имена землемеров и авторов карт[36][2].

Застройку поселения предпринял Земельный банк в Берлине (нем. Landbank AG Berlin)[37], по заказу которого были возведены в 1908 г. первые особняки курорта, сохранившиеся до настоящего времени. Самый молодой курорт, расположенный недалеко от популярного курорта Раушен/Светлогорск построен по единому замыслу.

Земельный банк не только продавал землю, но предлагал также услуги по возведению особняков на приобретенных участках. К сожалению, имена архитекторов, строивших в Георгенсвальде по заказу банка, до сих пор не установлены. Первые этапы строительства нового курорта можно проследить по сохранившимся подробным подлинным планам поселения, кадастровым картам и рекламным проспектам, где опубликованы фотографии самых ранних сооружений Георгенсвальде[38][39][40].

Уже в 1908 г. в Георгенсвальде было продано 35 участков, и помимо 8 вилл, построенных на средства Земельного банка, возведено значительное количество частных особняков, многие из которых принадлежали частным собственникам (например, Фольскманну, владельцу известной гостиницы и кондитерской в Раушене, Кунке, владельцу пансионата в Раушене и т.д.), уже имевшим дома на других курортах Самбии.

В первые десятилетия ХХ в. на территории колонии были возведены также здания общественного назначения — обширный курхаус, вокзал, водонапорная башня, школа. Были запланированы собственное кладбища, приют для бедных, парки, прогулочные зоны и променад[26].

В мае 1908 г. под руководством ведущего землемера М. Хаака изготовлен фрагмент плана колонии, который вычертил землемер Оттзен[41]. На план были нанесены 8 особняков, принадлежавших Земельному банку, построенных в числе первых в восточной части нового поселения. Это были виллы, названные «Хельга» (нем. Villa Helga), «Меересблик» («Вид на море», нем. Villa Meeresblick), стоявшие друг против друга на угловых участках вблизи береговой линии, обозначенной в 1909 г. как улица Вилл (вскоре переименованная в Морскую улицу, нем. See-Straße, совр. ул. Нахимова), на её пересечении с Янтарной улицей (бывш. аллея Бернштейн, нем. Bernstein Allee, совр. проезд Победы). На Янтарной улице одна против другой стояли виллы «Цецилия» (нем. Pansion Cäcilie) и «Эльза» (нем. Villa Elsa). На перекрестке Янтарной улице и Гаузуп-штрассе (нем. Gausupp-Straße, совр. ул. Токарева) были построены вилла «Агнес» и «Зехен-хаус», рядом с которым выделялся «Вальдхаус» («Лесной дом», нем. Waldhaus). По диагонали от коттеджа «Агнес» был возведен дом под названием «Вальдфриде» («Лесной мир», нем. Villa Waldfriede).

Вскоре после строительства первых вилл их фотографии были опубликованы в рекламном буклете, посвященном курорту Георгенсвальде, где описаны достоинства создаваемого поселения, новые сооружения которого – отели, рестораны, особняки, были расположены среди елового и лиственного леса[40]. Для архитектуры курортных поселений важное значение имело индивидуальное решение каждого здания, изначально было исключено типовое проектирование объектов и каждое сооружение отличалось индивидуальностью, привлекая внимание своей неповторимостью, радуя глаз модным стилем и гармонией форм.

Виллы в Георгенсвальде типичны для коттеджного строительства Германии начала ХХ в. Здесь возводились 1—2-х, реже — 3-х этажные сооружения с обязательными верхними мансардными полуэтажами и подвалами. Для вилл были характерны экономичность, рациональность, небольшие размеры, компактные планы, нарушаемые выступами веранд, эркеров, башенок. Стены из кирпича или фахверка обычно штукатурились и белились, подчеркивая цветовой контраст с оранжево-красными черепичными крышами. Высокие крутые вальмовые, полувальмовые, мансардные кровли, башенки с коническими и шатровыми крышами, эркеры, скомпанованные в самых разных живописных сочетаниях, определяли облик большинства жилых зданий. Асимметрия фасадов, различной формы окна, живописно прорезающие поверхности наружных стен в зависимости от внутренних потребностей освещения, детали декорации и другие архитектурно-художественные приметы, позволяют рассматривать «стиль вилл» побережья Балтики как упрощенный вариант югендстиля (нем. Jugendstil), без декоративных орнаментально-изобразительных изысков, свойственных формам таких крупных художественных центров Германии, как Мюнхен или Дармштадт. Для обозначения архитектурного стиля балтийских курортов Северной Германии, Западной и Восточной Пруссии начала ХХ в. пока не существует единого термина, хотя определенное единство художественного облика местных сооружений очевидно. Бытуют термины «национальный романтизм»[42], «живописный историзм»[43], архитектура реформ[44] и т.д. Все более укореняется термин «балтийский модерн», свидетельствующий о принадлежности местных зданий к ведущему стилю европейской культуры рубежа XIX-XX вв.[2]

Вилла «Меересблик»

К числу наиболее ранних сооружений Георгенсвальде принадлежала гостиница и кондитерская «Вид на море» (нем. Villa Meeresblick), расположенная на улице Вилл, тянувшейся вдоль высокого морского берега. Капитальное двухэтажное здание с мансардой и выразительной угловой башней сохранилось до нашего времени, претерпев определенные изменения. Одно из самых типичных перемен в облике зданий Восточной Пруссии на территории Калининградской области обычно касалось формы кровли: крутые немецкие черепичные крыши заменялись в послевоенное время более пологими. Высокая вальмовая крыша гостиницы «Вид на море», прорезанная мансардными окнами (окна, устанавливаемые в конструкции кровли) под двускатными перекрытиями или простыми односкатными козырьками, была утрачена, и в XXI в. сменилась более плавной мансардной крышей из металлочерепицы. Шестигранный шатер над полукруглой башней превратился в конус с широким карнизом. Деревянный фасад здания, обращенный в сторону моря, первоначально имел открытый характер, благодаря большим арочным окнам с мелкими переплетами на первом этаже и застекленной веранде второго этажа. Как и другие ранние сооружения Георгенвальде, гостиница была практически полностью лишена декора, исключение составили резные орнаментальные полосы разной ширины под окнами берегового фасада. Вверху башни были расположены деревянные декоративные карнизы, ниже которых находилась ниша, предназначенная для надписи[2].

Вилла «Хельга»

Образцом коттеджного строительства на побережье Самбии служит вилла «Хельга» (нем. Villa Helga) в Георгенсвальде, которая сохранилась до наших дней с незначительными изменениями (например, отсутствует каменная скругленная часть ограждения территории сада, керамическая черепица заменена металлочерепицей, вставлены современные пластиковые окна) (1908 г., архитектор не выявлен). В настоящее время здесь размещается отделение детского пульмонологического санатория в Отрадном[40]. Здание демонстрирует признаки югендстиля, который остался популярным в этом регионе у частных заказчиков также в наши дни. Дом имеет прямоугольный абрис плана, усложненный полукруглым выступом башни (размер 3,75 х 1,88 м) и балконом второго этажа (размер 4.10 х 1,73 м). Четыре асимметрично решенных фасада значительно отличаются один от другого. Разновысокие черепичные крыши над каждой пространственной составляющей архитектурной композиции виллы подчеркивают живописность общего решения объемно-пространственной композиции. Использование яркой черепицы, белых гладко оштукатуренных стен, темных балок деревянных веранд и балконов вносит эффект нарядности в живописный облик здания. Непременный признак приморской виллы начала ХХ века — наличие башенок, эркеров, балкончиков, веранд. Веранды и лоджии, широко распространились в архитектуре курортов Германии под влиянием новых идей американских архитекторов «гонтового стиля» и её представителя Х.Х. Ричардсона, спровоцировавших новую «верандную» культуру как во всей Европе, так и в балтийском регионе. В Самбии веранды устраивались не только на нижних этажах, но, как например, в вилле «Хельга», размещались на верху башен, таким образом, чтобы из помещения веранды открывался хороший круговой обзор на прилегающие окрестности[2].

Вилла Хелена

Вилла «Хелена» (арх. П. Раабе) имеет более строгое архитектурное решение[45]. Прямоугольная в плане одноэтажная вилла сохранила высокую мансардную крышу и верхний полуэтаж. С уличного торца к дому примыкает пятигранная веранда с узкими вертикальными окнами и широкой двустворчатой дверью, когда-то имевшей сложный рисунок переплетов. Сейчас она заменена современной пластиковой дверью простой формы. Над верандой по-прежнему существует балкон, с которого внутрь мансардного полуэтажа ведет полукруглое окно-дверь палладианского типа. К пристройке ведет семиступенчатая расширяющаяся книзу лестница, имеющая необычно решенную лестничную ограду, где металлические перила опираются на массивные бетонные шары. Здание виллы классично и узнаваемо, стильно и элегантно в своей простоте. Как в бывшей вилле «Хельга», здесь сейчас размещается отделение детского пульмонологического санатория[27].

Пансион «Цецилия»

Вилла-пансион «Цецилия» (нем. Pansion Cäcilie) предлагала путешествующей публике и гостям курорта комфортные условия проживания и обслуживания, о чем свидетельствовало рекламное объявление в проспекте 1909 г.[40] Здание имело прямоугольный план, усложненный выступами веранд на уличном фасаде и боковой лестницей на боковой стороне. В современном доме в поселке Отрадное с трудом узнается особняк, представленный в рекламном буклете начала ХХ в.

Вилла «Эльза»

Вилла «Эльза» (нем. Villa Elsa) была построена почти напротив «Цецилии», но имела совсем иной характер. Одноэтажное здание с высокой мансардной крышей, имело живописную верандную пристройку, силуэт которой в уменьшенном виде почти точно повторял абрис уличного фасада основного объема — прием, часто встречающийся в архитектуре особняков Восточной Пруссии.

Вилла «Агнесс»

Особенно интересной представляется архитектура виллы «Агнесс», в которой долгое время размещалась администрация местного лесхоза. Исторические документы — публикации начала ХХ столетия и архивные материалы демонстрируют интересные, хотя и не совсем полные, сведения об этом сооружении. На уже упомянутом кадастровом плане из Берлина представлен общий абрис плана особняка, усложненный многочисленными отступами от красной линии. Объемно-пространственная композиция построенного к 1909 г. здания демонстрировала более сложную картину, нежели планировочная схема. Основной корпус виллы представлял собой двухэтажное г-образное сооружение с мансардным фахверковым этажом и индивидуально решенными фасадами. Один из узких садовых фасадов имел живописное волнообразное необарочное завершение крутого щипца.

Уличный фасад с заломом полувальмовой крыши был решен в соответствии с модными тенденциями начала ХХ в. — с большими многостворчатыми окнами, полуциркульным на нижнем этаже, прямоугольным с мелкими переплетами на втором этаже и тройным окном под самой кровлей. Угол особняка занимал открытый навес, на крыше которого разместился открытый балкон. Характерной для архитектуры начала ХХ в. приметой виллы «Агнесс» служили выделенные контрастным цветом деревянные элементы конструкции фахверковой мансарды и балкона.

Таким образом, здание было выполнено в соответствии с приемами строительства частных особняков, распространенных в Германии начала ХХ в. и представляло собой вариант упрощенного югендстиля. Отличительными признаками таких сооружений были абрис плана, усложненный выступами веранд, крылец и т.д., живописная объемно-пространственная композиция, причудливая система крутых скатов кровли, фахверк мансардного этажа, частые деревянные переплеты окон и другие детали, в том числе часто встречающийся волнообразный силуэт завершения узких фасадов.

Вероятно, вскоре (когда именно, в настоящее время установить не удалось), уличная часть здания с угловым навесом превратилась в капитальную жилую пристройку. Проемы нижней террасы заложили, превратив в помещение с полуциркульными окнами, подобными более ранним соседним оконным проемам. Место открытого балкона заняла комната с большими прямоугольными окнами, над которой расположилась мансарда. Видимо, тогда же появилась неоклассическая декорация фасадов – руст на углах здания, декоративные обрамления окон и другие детали[2].

Курортный дом (Курхаус)

Среди выдающихся построек Георгенсвальде/ Отрадного следует выделить здание курхауса (нем. Kurhause Ostseebad Georgenswalde), сохранившегося в несколько измененном виде до настоящего времени. В 1947 году оно было переоборудовано в корпус № 2 детского пульмонологического санатория «Отрадное». Курхаус, или курортный дом — необходимая принадлежность любого немецкого курорта, как на морском побережье, так и во внутренних регионах Германии (Висбаден, Бад Хомбург и проч.). Среди прочих гостевых заведений курортный дом обычно выделялся своими размерами, внешней выразительностью и многофункциональностью, предполагавшей наличие разнообразных помещений общественного пользования. Согласно сложившейся еще в XIX в. традиции, здание должно было объединять гостиницу, ресторан, читальный зал, бильярдную комнату, залы для различных игр (например, карточных) и другие общедоступные помещения. Непременным условием присвоения зданию наименования «курхаус» было наличие большого вместительного зала для проведения многолюдных встреч, балов, празднеств. Главное сооружение курорта могло принадлежать городской общине или частному владельцу.

Отличительной чертой курортного дома была открытость не только для собственных постояльцев, но и для всех желающих. Статус курхауса получал отель, «который был центром курортной жизни. Этому служили фешенебельность отеля, его удобное местоположение, наличие условий для курортных развлечений и общения»[46]. На побережье Замланда курхаус размещался, как правило, не в геометрическом центре поселения, а на высоком морском берегу, так, чтобы с террас и балконов здания открывался живописный вид на море и заходящее солнце. С целью дополнительного привлечения гостей в помещениях приморских курортных домов регулярно проводились разнообразные мероприятия — танцевальные вечера, морские праздники и художественные представления, устраивались эксклюзивные выставки и показы.

Курортный дом в Георгенсвальде/Отрадном был спроектирован и построен в 1913 г. одним из ведущих архитекторов Кенигсберга Отто Вальтером Куккуком (1871—1942). Здание представляло собой компактное, строго симметричное сооружение дворцового типа, с широким ризалитом главного уличного фасада, с выступающим балконом над верандой первого этажа. Членения фасада идеально вписывались в равнобедренный треугольник, объемно-пространственная композиция и детали выдают принадлежность к местному упрощенному варианту необарокко, популярному в строительстве общественных зданий Восточной Пруссии начала XX в. Украшением здания по сей день служит двухколонный портал входа с сочно трактованными ионическими колоннами. Вальмовая черепичная крыша с выступами и заломами, высотой чуть меньше половины высоты всего здания, подчеркивала эффект барочной пышности и солидности. Прорезанная окнами крыша скрывала когда-то жилой этаж. Сейчас сложная форма кровли здания изменена, она стала более пологой, облику бывшего курхауса, утратившего верхний этаж, недостает завершенности. Фасад, обращенный к саду и морскому берегу, был не менее выразителен, нежели выходящий в сторону колонии. До сего дня частично сохранились два боковых ризалита, между которыми на первом этаже разместилась крытая веранда.

Как свидетельствуют старые изображения, до Первой мировой войны веранда курортного дома открывалась непосредственно в небольшой сад, за которым находился крутой береговой обрыв и разворачивался великолепный вид на просторы моря. Вдоль обрыва узкая лестница вела непосредственно к песчаному пляжу. В настоящее время сад зарос высокими деревьями, закрывающими вид на море, а лестница к пляжу отсутствует[27].

Железнодорожный вокзал

Другое значительное общественное сооружение в Георгенсвальде/Отрадном — железнодорожный вокзал (нем. Bahnhof Georgenswalde), построенный архитектором из Кенигсберга Максом Щенвальдом в 1912-1913 годах вместо стоявшей здесь скромной дощатой будки[48]. Здание вокзала в Георгенсвальде/Отрадном выглядит, как многоэтажный дворец со стороны колонии и как скромное одноэтажное строение — со стороны высокой железнодорожной насыпи.

Оно выполнено в том стиле, который польские исследователи называют живописным историзмом, немецкие ученые обозначают термином «архитектура реформ». В облике вокзала, построенного из кирпича, использованы светлые лепные стилизованные контрастно выделяющиеся на темном кирпичном фоне классические мотивы, которые можно квалифицировать как необарочные. При этом компоновка деталей фасадов: дверных и оконных проемов разнообразных форм, лепных вставок и проч. — тяготеет к асимметрии, характерной для югендстиля начала XX в. Здание, которое сейчас используется в качестве жилого дома, до сих пор увенчано высокой мансардной вальмовой черепичной крышей, сохраняя в своем облике исторический колорит начала XX в. Уличный фасад имеет высокий цокольный этаж, над которым в центре выделяются светлые вытянутые на высоту трех этажей пилястры, завершенные стилизованными капителями со свисающими лепными листочками. Лепные изображения овальные (яйцеобразного орнаментального мотива) украшают рельефные вставки под окнами последнего этажа. В здание ведут два входа. Подчеркнуто декоративен приземистый портик, за которым открывается широкая парадная лестница, ведущая на перрон. Композиция портика довольно причудлива — по-барочному набухшие низкие колонки стилизованного коринфского ордера словно проседают под тяжестью мощных квадратных в сечении столбов, над которым располагается узкая архитравная балка и маленький легкий фронтон. В глубине портика прорезан пологий арочный проход, большое поле стены над ним украшено тремя нишами, в которых когда-то, вероятно, располагались рельефные или керамические декоративные вставки[27].

Водонапорная и смотровая башня

Земельный банк планировал построить весной 1909 г. централизованный водопровод, в 1909 г. в колонии появилась высокая неоготическая водонапорная башня (нем. Wasser und Aussichtsturm арх. Фишер). Идентифицировать личность архитектора пока не удается, вряд ли это известный немецкий архитектор Теодор Фишер.

Облик четырехгранной башни с мансардной вальмовой крышей восходит к средневековому образцу сторожевых башен крепостей Тевтонского ордена, свободой расположения деталей выдавая её принадлежность началу XX в. Сорокапятиметровое сооружение в неоготическом стиле с мансардной вальмовой крышей, в настоящее время почти скрытое высокими деревьями, свидетельствовало о наличии современных удобств в виллах Георгенсвальде, а именно водопровода. Как и подобные здания в городах Восточной Пруссии, башня выполняла множество функций, в том числе служила одновременно смотровой башней, откуда в хорошую погоду открывался вид на Куршскую косу. На первом этаже башни размещались пресные теплые бани, и речь шла о том, чтобы устроить здесь морские бани и лечение грязями[49]. Здание хорошо сохранилось, утратив лишь небольшую пристройку с помещениями бани[27].

Управление курортом

Здание управления курортом (нем. Bade-Verwaltung Georgenswalde) находилось на Гаузуп-штрассе (нем. Gausupp-Straße, совр. ул. Токарева, д.3. В 2014 году реконструировано. До 2014 года - здание лесничества, ранее Управление санатория "Отрадное". После реставрации — частный гостевой дом «Ласточкино гнездо».

Услуги по строительству особняков в Георгенсвальде «под ключ», помимо Земельного банка, предлагал Г. Винклер, владелец строительной фирмы и лесопилки в Раушене. В колонии существовала также собственная фирма по возведению жилых домов, принадлежавшая Карлу Кристандту. Однако в настоящее время авторы сохранившихся исторических особняков неизвестны, можно лишь предполагать, что некоторые деревянные жилые дома здесь были построены фирмой Г. Винклера по проектам его сотрудника и родственника архитектора М. Шёнвальда[50].

Перед Первой мировой войной Георгенсвальде быстро развивался — живописная местность, близость моря, регулярная железнодорожная связь с соседними городами и столицей провинции Кёнигсбергом, дешевые и свежие продукты из близлежащего имения, наличие централизованного водоснабжения (следует отметить, что канализация появилась лишь в 1924 г., электричество — в 1925 г.) привлекали внимание потенциальных заказчиков жилья.

Внимание к мелочам повседневности, рациональная организация частной и общественной жизни отличали курортный быт в Георгенсвальде. Извилистые широкие улицы предназначались для пеших прогулок в любую погоду, они были вымощены и выровнены с помощью бордюров. Для поддержания образцового порядка на территории Георгенсвальде в 1912 г. было организовано специальное «Общество благоустройства колонии» (такие же общества существовали в других курортных поселениях). В его задачу входила забота о состоянии территории, её озеленение, строительство малых архитектурных форм, уличных скамей и столов, разведение цветочных клумб и газонов и проч. Существенная роль в создании оптимальной атмосферы для отдыха отводилась архитектурному облику вилл, гостиниц и различных специфических общественных сооружений для курортов.

В архитектуре колонии вилл Георгенсвальде решались важнейшие задачи современной архитектуры, которые заключались в комплексном подходе к поселению, как единству планировки территории и архитектурно-художественного облика общественных и жилых сооружений, существующих в гармонии с естественным природным окружением.

Культура

С 1993 года в Отрадном работает дом-музей немецкого скульптора Германа Брахерта, расположенный в его бывшем доме. В 1936—1944 годах скульптор работал художественным советником Прусской янтарной мануфактуры[51][52]. В музее собрана большая коллекция работ ваятеля из камня, бронзы и янтаря[53].

Объектом культурного наследия местного (муниципального) значения, находящиеся на территории муниципального образования "Городское поселение "Город Светлогорск" является вилла нач. XX в., которая находится по адресу ул. Токарева, 11[54].

Напишите отзыв о статье "Отрадное (Калининградская область)"

Примечания

  1. Клемешев А. П., 2006, с. 68.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 Белинцева, 2014.
  3. [www.svetlogorsk-tourism.ru/ru/city/ Информационно-туристический центр Светлогорского района]
  4. [www.klgd.ru/city/history/almanac/a6_36.php?sphrase_id=435103 Терехов А. Кранц—Балтийск—Нахимовск—Зеленоградск. // Балтийский альманах. Официальный сайт города Калининград.]
  5. [www.svetlogorsk39.ru/economics/ Стратегия развития Светлогорского района. Официальный сайт Светлогорского муниципального района]
  6. Природа Калининградской области, 2013, с. 27.
  7. 1 2 Природа Калининградской области, 2013, с. 74.
  8. Панасин В. И., Роньжина Е. С. Долинина В. В., Рымаренко Д. А. Экологическое состояние и плодородие почв Калининградской области. Монография. — Калининград: Издательство ФГБОУ ВПО «КГТУ», 2014. —271 с. — ISBN 978-5-94826-407-3. — C. 16-17.
  9. 1 2 Природа Калининградской области, 2013, с. 179.
  10. Природа Калининградской области, 2013, с. 179—180.
  11. Орлёнок В. В., Кружалин В. И., Жиндарев Л. А. Геоморфология и экология юго-восточного побережья Балтийского моря: проблемы его защиты, консервации и менеджмента. // Прибрежная зона моря: морфолитодинамика и геоэкология. (Материалы XXI международной береговой конференции 7—10 сентября 2004 года.) — Издательство Калининградского государственного университета, 2004. — 290 с. — ISBN 5-88874-515-4. — C. 14-15.
  12. Природа Калининградской области, 2013, с. 25.
  13. Природа Калининградской области, 2013, с. 180.
  14. Орлёнок В. В., Рябкова О. И., Шаплыгина Т. В. Масштабы и причины нефтемазутного загрязнения морского побережья Балтийского моря. // Прибрежная зона моря: морфолитодинамика и геоэкология. (Материалы XXI международной береговой конференции 7—10 сентября 2004 года.) — Издательство Калининградского государственного университета, 2004. — 290 с. — ISBN 5-88874-515-4. — C. 19.
  15. Москвин А. Г., 2013, с. 262.
  16. Москвин А. Г., 2013, с. 264.
  17. Перспективы развития Калининградской области глазами молодых учёных. / Сборник материалов региональной научно-практической конференции. — Калининград: Издательство БФУ им. И. Канта, 2013. — 145 с. — ISBN 978-5-9971-0254-8.
  18. [www.academia.edu/2384362/Свод_памятников_археологии_Калининградской_области_Калининград_2005 Свод памятников археологии Калининградской области. Том IV. — Калининград, 2005. — ISBN 5-902156-08-4]
  19. Объекты археологического наследия, подлежащие государственной охране на территории МО городское поселение «Город Светлогорск». Решение исполнительного комитета областного Совета народных депутатов от 16.10.1981г., №262.
  20. Проект парк культуры "Георгенсвальде". Реализован муниципальным бюджетным учреждением "Дом-музей Германа Брахерта" по гранту Конкурса социальных и культурных проектов ОАО "Лукойл" и ООО "Лукойл-КМН", при поддержке Администрации МО "Городское поселение "Город Светлогорск".
  21. [www.svetlogorsk39.ru/news/citylife/8415/ Парк скульптуры Георгенсвальде]
  22. [www.visit-kaliningrad.ru/employment/culture/390/4320/ Региональный информационный центр туризма Калининградской области]
  23. [www.brachert.ru/muzey/georgensvalde/ История Отрадного на сайте Дома-музея Германа Брахерта].
  24. [georgenswalde.ru/?page_id=2 Сайт Парка «Георгенсвальде»]
  25. В том же году усадьба Георгенсвальде была включена в реестр дворянских имений.
  26. 1 2 Georgenswalde. 1629—1929. Festschrift zur 300-Jahrfeier. Auf Grund von Quellen, wissenschaftlichen Darstellungen und vieljähriger Beobachtung bearbeitet von G. Klein. Im Auftrage der Gemeinde des Ostseebades und der Villenkolonie Georgenswalde. — Königsberg, 1929. — S. 45.
  27. 1 2 3 4 5 6 Белинцева, 2012.
  28. Названо по имени проповедника французской гугенотской общины, впервые обратившего внимание на красоту этого ущелья и долгое время жившего в его лесных окрестностях
  29. Результат мощного обвала берега в конце XIX в.
  30. Овраг представляет собой геологически молодое образование и возник благодаря эоловой и грунтовой эрозии морского берега. Последнее крупное обрушение почвы в этом овраге произошло в 1839 г. В южной части оврага в 1905 г. был сооружён мостик, соединявший его склоны.
  31. Путеводитель по Кёнигсбергу и прилегающим морским курортам для русских путешественников. / Под ред. Михаила Кантаровича. — Кёнигсберг: фирма «Гаазенштейн и Фоглер», 1912.
  32. О. В. Куккук приехал в Кенигсберг в 1904 г. в качестве преподавателя Строительно-ремесленного училища и уже в 1909 г. открыл в этом городе собственное архитектурное бюро, спроектировал и построил в Кенигсберге и других поселениях Восточной Пруссии около 300 зданий различного назначения. Одно из его наиболее известных произведений — комплекс зданий для теплых ванн в Раушене/Светлогорске (1907—1908, который стал символом города. Там же при его участии была построена церковь (соавторы — правительственный архитектор Эшнер и Вихманн), заложенная в 1903 г. и освященная 7 июля 1907 г.
  33. Мария фон Вистингхаузен (домашнее имя Мия), уроженка города Санкт-Петербурга, четвёртый ребёнок в семье прибалтийского немца Александра фон Вистингхаузена. В 1913 году семейство фон Вистингхаузен уехало в Германию.
  34. В 1992-93 годах дом был реконструирован для мемориального музея.
  35. Москвин А. Г., 2013.
  36. GStaPK, XX.HA. His. StA Königsberg, Katasterkarten Ostpreussen. Georgenswalde. Bd. 3. — Берлин, б.г. — S. 187—195.
  37. [www.wl-historische-wertpapiere.de/immobilienges-berlin/h-n/landbank/ Die Gesellschaft Landbank]
  38. GStaPK, XX.HA. His. StA Königsberg, Katasterkarten Ostpreussen. Bd. 1-13. Берлин, б.г.
  39. Ostseebad und Villenkolonie Georgenswalde (Ostpreußen). Station der Samlandbahn. Ohne Pl., ohne Jahr.
  40. 1 2 3 4 Ostseebad und Villen-Kolonie Georgenswalde. Samländische Steilküste. Königsberg i. Pr., Hartungsche Buchdruckerei. 1908—1909. S. 21.
  41. GStaPK, XX.HA His. StA Königsberg, Katasterkarten Ostpreussen, N. E 85287.
  42. Комарова М. М. Шведский жилой дом эпохи национального романтизма XIX – начала XX вв.: традиции и новаторство. Автореф. дисс. канд. иск. — М., 2008.
  43. Soltysik M. J. “Malowniczy” zmierch epoki, czyli problem stylu w architekturze okolo roku 1900 // Budowniczy Carl Kupperschmidt. 1847-1915. Architektura sopocka przelomu wiekow 19 i 20. — Sopot, 2004. — S. 7.
  44. Aschenbeck N. Moderne Architektur in Ostpreussen. — Hamburg, 1991.
  45. Muthesius Hermann. Das englische Haus. Entwicklung, Bedingungen Anlage, Aufbau, Einrichtungen und Innenraum. In 3Baende. Zweite durchgesehene Auflage. Berlin, 1908-1910.
  46. Ricken H. Der Architekt. Geschichte eines Berufs / Bauakademie der DDR. Schriften des Instituts für Stadtebau und Architektur. — Berlin, 1977. — S. 106.
  47. Здание вокзала неработающей ныне дизельной ж/д наполовину жилое, наполовину заброшенное.
  48. Vogel F. R. Das Kurhaus Georgenswalde an der Ostsee. Kuckuck W. // Deutsche Bauhütte. — 20. — 1916. — S. 156—159.
  49. А. фон Кнорре предполагает, что это может быть Альфред Фишер — известный строительный советник из Эссена, построивший в 1912-1913 гг. водонапорную и смотровую башню в Херне. (Knorre A. Von. 100 Objekte in Herne. Ein Kunst- und Kulturgeschichtlicher Führer Herne. Fotos W. Ruckels. Herne, 2004.). Между тем облик двух башен сильно отличается.
  50. Белинцева И. В. Летние дома для Раушена/Светлогорска: к столетию конкурса 1911 г. // Калининградские архивы. — Калининград, 2013. — Вып. 10. — С. 66-82., С. 80.
  51. Государственная янтарная мануфактура в Кёнигсберге (нем. Staatliche Bernstein-Manufaktur Königsberg) — крупнейшее в мире предприятие по обработке янтаря. Ммануфактур образовалась в феврале 1926 года в результате слияния пяти крупных фирм из Данцига, Берлина и Кёнигсберга.
  52. Янтарь России, 2008, с. 41.
  53. Москвин А. Г., 2013, с. 241.
  54. [www.svetlogorsk39.ru/power/svetlogorsk/docs/dl/pasport_goroda3.doc Паспорт МО «Город Светлогорск» за 2014 год]

См. также

Литература

  1. Georgenswalde. 1629-1929. Festschrift zur 300-Jahrfeier. Auf Grund von Quellen, wissenschaftlichen Darstellungen und vieljahriger Beobachtung bearbeitet von G. Klein. Im Auftrage der Gemeinde des Ostseebades und der Villenkolonie Georgenswalde. — Konigsberg, 1929.
  2. Westerhausen W. Ostseebad Georgenswalde. Die Geschichte des Ostseebades Georgenswalde, Samland. I. Teil // Unser schones Samland. Heimatbrief für den Kreis Fischhausen-Ostpr. — 19. Folge. — September. — 1968. — S. 22-29, S. 24.
  3. Klemm Hans-Georg. Ostseebad Georgenswalde // Unser schönes Samland. — 153 Folgen. — Frühjahr 2002. — № 1. — S. 45-53, S. 46.
  4. Mansfeld B. Neue Kunst in Altpreußen. Krolewiec 1911-1912. Szkic do portretu czasopisma // Borussia. Olsztyn, 2005. — N.42. — S. 157-170.
  5. Ostseebad und Luftkurort Georgenswalde-Warnicken. — Б. м., б. г. (Библиотека института имени Гердера в Марбурге, Германия).
  6. Ostseebad und Villenkolonie Georgenswalde (Ostpreussen). Station der Samland-bahn. — Б.м, б. г. (Библиотека Польской Академии наук в Гданьске).
  7. Ostseebad Neukuhren im Samland-Ostpreussen. Краткий путеводитель. — Б. г., б. м.
  8. Tilitzki Ch., Glodzey B. Die deutsche Ostsee- baeder im 19 Jahrhundert // Bothe R. (Hrgs.) Kurstadte in Deutschland. Zur Geschichte einer Baugattung. — Berlin, 1984. — S. 513-536.
  9. Vogel F. R. Das Kurhaus Georgenswalde an der Ostsee. Kuckuck W. // Deutsche Bauhütte. — 20. — 1916. — S. 156-159
  10. Warmbad und Wasserwerk in Rauschen an der Ostsee // Deutsche Bauhütte. — 20. — 1916. — S. 171, 174.
  11. Бартфельд Б. Н., Адамов Б. Н. Светлогорск-Раушен. Город шумящего моря. К 750-летию города. 1258—2008. — Калининград, 2008.
  12. Белинцева И. В. Архитектура колонии вилл Георгенсвальде первой половины XX века (пос. Отрадное Калининградской области) // Архитектурное наследство.. — Москва, 2012. — № Вып. 56. — P. 281—297.
  13. Белинцева И. В. Архитектура вилл Георгенсвальде начала 20 в. (поселок Отрадное Калининградской области) // Калининградские архивы. — Калининград, 2014. — № Вып. 11. — P. 39—55.
  14. Клемешев А. П., Федоров Г. М., Зверев Ю. М. [aleph.rsl.ru/F/48PS4K252XCD9NTM7SUH9JTVCLY45QKJX9JT8SR35TJ5VPH3HL-17178?func=full-set-set&set_number=023119&set_entry=000049&format=999 История Западной России. Калининградская область: история края, 1991-2006 годы: политическое и социально-экономическое развитие региона]. — Калининград: Российский государственный университет им. Иммануила Канта, 2006. — 118 с. — ISBN 5-88874-762-9.
  15. Медведев В. А., Алексеев Ф. Е. Природа Калининградской области. Ландшафты. Особо охраняемые природные территории. — Калининград: Исток, 2013. — 192 с. — (Проект «Энергия природы» (ГК «Росатом», «Лукойл — Калининградморнефть»)). — 1000 экз. — ISBN 978-9955-488-73-3.
  16. Москвин А. Г. Калининградская область: история Янтарного края. — Москва: Вече, 2013. — 287 с. — (Исторический путеводитель). — 3000 экз. — ISBN 978-5-4444-1178-0.
  17. Очерки истории Восточной Пруссии / Г. В. Кретинин, В. Н. Брюшинкин, В. И. Гальцов. и др. — Калининград, 2004. — С. 326.
  18. Путеводитель по берегам Самбии / Отв. ред. В. Л. Стрюк. — Калининград: Терра Балтика, 2011. — 168 с.: илл. — ISBN 978-598777-047-4. (Музей Мирового океана)
  19. [vladimirvoronov.ru/wp-content/uploads/2014/01/cover3.jpg Путешествие по Балтийскому побережью Замланда] / Авт.-сост. В. И. Воронов; пер. с нем. Е. Мингалевой. — Калининград, 2009. — ISBN 978-9955-488-37-8.
  20. [vladimirvoronov.ru/wp-content/uploads/2014/01/cover2.jpg Светлогорск. Янтарный курорт России.] / Авт.-сост. В. И. Воронов. Вильнюс: Standartu Spaustuve, 2011. — ISBN 978-9555-488-53-8. — Тираж — 4000 экз.
  21. Глинская О., Костяшова З. Янтарь России: Калининградская область. — Калининград: Пикторика, 2008. — 93 с. — ISBN 978-5-903782-05-5.

Ссылки

  • Отрадное — статья из Большой советской энциклопедии.
  • [www.brachert.ru/ Официальный сайт Дома-музея Брахерта]
  • [www.svetlogorsk-tourism.ru Информационно-туристический центр Светлогорского района]
  • [www.svetlogorsk39.ru Официальный сайт Светлогорского муниципального района Калининградской области]

Отрывок, характеризующий Отрадное (Калининградская область)

– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.
Князь Василий, последнее время особенно часто забывавший то, что он говорил, и повторявший по сотне раз одно и то же, говорил всякий раз, когда ему случалось видеть свою дочь.
– Helene, j'ai un mot a vous dire, – говорил он ей, отводя ее в сторону и дергая вниз за руку. – J'ai eu vent de certains projets relatifs a… Vous savez. Eh bien, ma chere enfant, vous savez que mon c?ur de pere se rejouit do vous savoir… Vous avez tant souffert… Mais, chere enfant… ne consultez que votre c?ur. C'est tout ce que je vous dis. [Элен, мне надо тебе кое что сказать. Я прослышал о некоторых видах касательно… ты знаешь. Ну так, милое дитя мое, ты знаешь, что сердце отца твоего радуется тому, что ты… Ты столько терпела… Но, милое дитя… Поступай, как велит тебе сердце. Вот весь мой совет.] – И, скрывая всегда одинаковое волнение, он прижимал свою щеку к щеке дочери и отходил.
Билибин, не утративший репутации умнейшего человека и бывший бескорыстным другом Элен, одним из тех друзей, которые бывают всегда у блестящих женщин, друзей мужчин, никогда не могущих перейти в роль влюбленных, Билибин однажды в petit comite [маленьком интимном кружке] высказал своему другу Элен взгляд свой на все это дело.
– Ecoutez, Bilibine (Элен таких друзей, как Билибин, всегда называла по фамилии), – и она дотронулась своей белой в кольцах рукой до рукава его фрака. – Dites moi comme vous diriez a une s?ur, que dois je faire? Lequel des deux? [Послушайте, Билибин: скажите мне, как бы сказали вы сестре, что мне делать? Которого из двух?]
Билибин собрал кожу над бровями и с улыбкой на губах задумался.
– Vous ne me prenez pas en расплох, vous savez, – сказал он. – Comme veritable ami j'ai pense et repense a votre affaire. Voyez vous. Si vous epousez le prince (это был молодой человек), – он загнул палец, – vous perdez pour toujours la chance d'epouser l'autre, et puis vous mecontentez la Cour. (Comme vous savez, il y a une espece de parente.) Mais si vous epousez le vieux comte, vous faites le bonheur de ses derniers jours, et puis comme veuve du grand… le prince ne fait plus de mesalliance en vous epousant, [Вы меня не захватите врасплох, вы знаете. Как истинный друг, я долго обдумывал ваше дело. Вот видите: если выйти за принца, то вы навсегда лишаетесь возможности быть женою другого, и вдобавок двор будет недоволен. (Вы знаете, ведь тут замешано родство.) А если выйти за старого графа, то вы составите счастие последних дней его, и потом… принцу уже не будет унизительно жениться на вдове вельможи.] – и Билибин распустил кожу.
– Voila un veritable ami! – сказала просиявшая Элен, еще раз дотрогиваясь рукой до рукава Билибипа. – Mais c'est que j'aime l'un et l'autre, je ne voudrais pas leur faire de chagrin. Je donnerais ma vie pour leur bonheur a tous deux, [Вот истинный друг! Но ведь я люблю того и другого и не хотела бы огорчать никого. Для счастия обоих я готова бы пожертвовать жизнию.] – сказала она.
Билибин пожал плечами, выражая, что такому горю даже и он пособить уже не может.
«Une maitresse femme! Voila ce qui s'appelle poser carrement la question. Elle voudrait epouser tous les trois a la fois», [«Молодец женщина! Вот что называется твердо поставить вопрос. Она хотела бы быть женою всех троих в одно и то же время».] – подумал Билибин.
– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.