Отряд Беринга — Чирикова (Великая Северная экспедиция)

Экспедиция отряда Беринга—Чирикова проходила в рамках Великой Северной экспедиции.

Отряд Витуса Беринга финансировался Русским Адмиралтейством и преследовал более военно-стратегические цели, нежели научные. Цели — доказать существование пролива между Азией и Америкой и сделать первые шаги к переходу на американский континент.

Начало Второй Камчатской экспедиции

Вернувшись в Петербург в 1730 из Первой Камчатской экспедиции, Витус Беринг представил докладные записки, в которых высказал уверенность в сравнительной близости Америки к Камчатке и в целесообразности завязывания торговли с жителями Америки. Дважды проехав через всю Сибирь, он был убеждён в том, что здесь можно добывать железную руду, соль и выращивать хлеб. Беринг выдвинул дальнейшие планы исследования северо-восточного побережья российской Азии, разведки морского пути к устью Амура и Японским островам — а также к американскому континенту.

В 1733 Берингу было поручено возглавить Вторую Камчатскую экспедицию. Витус Беринг и Алексей Чириков должны были пересечь Сибирь и от Камчатки направиться к Северной Америке для исследования её побережья. Мартыну Шпанбергу поручалось завершить картографирование Курильских островов и найти морской путь к Японии. Одновременно несколько отрядов должны были нанести на карты северное и северо-восточное побережье России от Печоры до Чукотки.

В начале 1734 Беринг отправился из Тобольска в Якутск, где он потом провёл ещё три года, занимаясь заготовкой продовольствия и снаряжения для экспедиции. И здесь, и позднее в Охотске ему приходилось преодолевать бездействие и сопротивление местных властей, не желавших помогать в организации экспедиции.

Лишь осенью 1740 два пакетбота, «Святой Пётр» и «Святой Павел», вышли из Охотска к восточному побережью Камчатки. Здесь в районе Авачинской губы экспедиция перезимовала в бухте, названной Петропавловской в честь судов экспедиции. Здесь было заложено поселение, с которого начала свою историю столица Камчатки — город Петропавловск-Камчатский.

• Vitus Jonassen Bering - Brief an den Sohn Jonas (Ochotsk, 1740).jpg

  Письмо Беринга сыну Ионасу, написанное в Охотске в 1740.

• Anna Christina Bering - Brief an den Vater (Ochotsk, 1740).jpg

  Письмо жене Анне Кристине, Охотск, 1740

• Ochotsk (1737).jpg

  План Охотского Острога, 1737 год

Поход «Святого Петра»

4 июня 1741 «Св. Пётр» под командованием Беринга и «Св. Павел» под командованием Чирикова вышли из Авачинской губы на Камчатке отправились к берегам Америки. 20 июня в условиях шторма и густого тумана суда потеряли друг друга. После нескольких дней бесплодных попыток соединиться мореплавателям пришлось продолжать путь уже поодиночке. «Св. Пётр» достиг южного побережья Аляски 17 июля в районе хребта Св. Ильи. К тому времени Беринг уже плохо себя чувствовал, поэтому он даже не высадился на берег, к которому шёл столько лет. В районе острова Каяк команда ступила на американскую землю пополнила запасы пресной воды, и судно стало продвигаться на юго-запад, время от времени отмечая к северу отдельные острова (Монтагью, Кадьяк, Туманный) и группы островов. Продвижение против встречного ветра было очень медленным, моряки один за другим заболевали цингой, на судне испытывали нехватку пресной воды.

В конце августа «Св. Пётр» в последний раз подошёл к одному из островов, где судно оставалось неделю и где произошла первая встреча с местными жителями — алеутами. На острове был похоронен первый моряк Беринга, умерший от цинги, — Никита Шумагин, в память которого Беринг назвал эти острова.

6 сентября судно направилось прямо на запад через открытое море, вдоль гряды Алеутских островов. В штормовую погоду судно носило по морю, как щепку. Беринг уже был слишком болен, чтобы управлять кораблём. Наконец через два месяца, 4 ноября, с судна заметили высокие горы, покрытые снегом. К этому времени пакетбот практически был неуправляем и плыл «как кусок мёртвого дерева». Моряки надеялись, что они достигли берегов Камчатки. На самом же деле это был лишь один из островов архипелага, который впоследствии назовут Командорскими островами. «Св. Пётр» бросил якорь недалеко от берега, но ударом волны его сорвало с якоря и перебросило через рифы в глубокую бухту у берега, где волнение не было таким сильным. Это была первая счастливая случайность за всё время мореплавания. Воспользовавшись ею, команде удалось перевезти на берег больных, остатки провизии и снаряжение.

К бухте примыкала долина, окружённая невысокими горами, уже покрытыми снегом. По долине пробегала небольшая речка с кристально чистой водой. Зимовать пришлось в землянках, накрытых брезентом. Из команды в 75 человек сразу после кораблекрушения и в течение зимы умерло тридцать моряков. Сам капитан-командор Витус Беринг скончался 6 декабря 1741. Позднее этот остров будет назван в его честь. На могиле командора поставили деревянный крест.

Наперекор смерти

Оставшихся в живых моряков возглавил старший помощник Витуса Беринга, швед Свен Ваксель. Пережив зимние бури и землетрясения, команда смогла дотянуть до лета 1742. Им опять-таки повезло, что на западном берегу оказалось много выброшенного волнами камчатского леса и обломков дерева, которые можно было использовать как топливо. Кроме того, на острове можно было охотиться на песцов, каланов, морских коров, а с приходом весны — морских котиков. Охота на этих зверей была очень лёгкой, потому что они совершенно не боялись человека.

Весной 1742 было начато строительство небольшого одномачтового судна из остатков полуразрушенного «Св. Петра». И опять команде повезло — несмотря на то, что все три корабельных плотника умерли от цинги, а среди морских офицеров специалиста по судостроению не оказалось, бригаду корабелов возглавил казак Савва Стародубцев, судостроитель-самоучка, который во время строительства экспедиционных пакетботов в Охотске был простым рабочим, а позднее был взят в команду. К концу лета новый «Св. Пётр» был спущен на воду. Он имел гораздо меньшие размеры: длина по килю — 11 метров, а ширина — менее 4 метров.

Оставшиеся в живых 46 человек в страшной тесноте вышли в море в середине августа, уже через четыре дня достигли побережья Камчатки, а ещё через девять дней, 26 августа 1742, вышли к Петропавловску.

За свой, без преувеличения, подвиг, Савва Стародубцев был награждён званием сына боярского. Новый гукор «Св. Пётр» ходил в море ещё 12 лет, до 1755, а сам Стародубцев, освоив профессию кораблестроителя, построил ещё несколько кораблей.

Поход «Святого Павла»

После того, как корабли разошлись 20 июня 1741, Чириков отказался от поисков земли Делиля и пошёл прямо на восток. 15 июля увидели землю с высокими горами, покрытыми лесом - Америку - на двое суток раньше Беринга, у земель тлинкитов, около острова, впоследствии названного островом Чирикова.

Для поиска места, куда можно было бы поставить корабль, была отправлена шлюпка, но подходящего места не нашлось. Тогда корабль снялся и пошёл дальше на восток вдоль берега.

Вторая попытка высадки была предпринята 17 июля под руководством штурмана Абрама Дементьева. Шлюпка не вернулась. 23 июля был замечен огонь, по предположению, зажжённый моряками, которые не могут вернуться на корабль. Им на помощь была направлена вторая, маленькая шлюпка с 4 людьми на борту, из которых двое были плотниками. Лодка пристала к берегу и исчезла так же, как и первая. Предположительно, с ними произошло то же, что и с лодками Лаперуза в 1786 - потоплены водоворотом приливно-отливных течений. Но доказательств этой версии нет, так же как и другой, связаной с нападением индейцев.

После потери обеих шлюпок высадка и пополнение воды стало невозможным. Тем не менее, была предпринята последняя попытка высадиться на плотах. Но подходящей бухты в течение ближайших 2 дней так и не было обнаружено, и Чириков созвал совет, на котором было решено немедленно возвращаться обратно.

Во время возвращения дважды встретили местных жителей. Первый раз - как только корабли развернулись на запад, показались лодки, плывущие навстречу. Индейцы приближаться к кораблю не стали. Второй раз - около одного из Алеутских островов - алеуты подошли вплотную к кораблю, но не стали подниматься. Тем не менее, они помогли морякам - узнав, что на корабле не хватает воды, они привезли воду в пузырях в обмен на ножи в соотношении один к одному. От такой сделки на корабле отказались, и пузыри были увезены обратно. Так продолжалось всё время, что "Святой Павел" находился у этого острова.

Потребление воды всё сокращалось, и 21 августа Чириков приказал варить кашу раз в 2 дня, а вода раздавалась раз в день равными порциями. В середине сентября эта мера была ещё урезана - каша раз в неделю, воды 5 кружек на человека в день, остальное время питались солониной, варёной в морской воде.

После этого начались массовые заболевания, заболел и Чириков. Командование перешло к штурману Елагину.

В октябре начались смерти от истощения, среди умерших - лейтенанты Чихачёв и Плаутинг.

8 октября корабль вернулся на Камчатку. Из 68 человек, отправившихся в плаванье, вернулось всего 49.

Плаванье 1742 года

25 мая 1742, с целью обнаружения корабля Беринга, Чириков снова вышел с Петропавловска с уменьшенной командой. Из офицеров с ним отправился только Елагин. Но встречные ветры позволили ему дойти только до острова Атту, после чего он повернул обратно. На обратном пути Чириков нанёс на карту остров святого Юлиана, на котором и находилась экспедиция Беринга, но которую Святой Павел там не обнаружил.

1 июля Чириков вернулся в Петропавловск. В августе он прибыл в Охотск.

Память

• В 1991 году Почта СССР выпустила марку, посвященную 250-летию плавания к берегам Америки.
• В 1995 году, Банком России, в серии памятных монет «Исследование Русской Арктики», выпущена монета «Великая северная экспедиция» достоинством 3 руб.
• В 2004 году Банком России выпущена серия памятных монет «2-я Камчатская экспедиция» достоинствами 3, 25 и 100 руб., посвященная экспедиции.

См. также

• Исчезновение моряков «Святого Павла»

Литература и источники

• Ваксель Свен. Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга / Пер. с рук. на нём. яз. Ю. И. Бронштейна. Под ред. с пред. А. И. Андреева.— М.: Главсевморпуть, 1940.— 176 °C.;[web.archive.org/web/20070929141753/rustrana.ru/rubrics.php?r_id=1776&sq=19,1776]
• Магидович И. П., Магидович В. И., Очерки по истории географических открытий, т. III. М., 1984

Отрывок, характеризующий Отряд Беринга — Чирикова (Великая Северная экспедиция)

Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.