Отряд Бэлы

Отряд «Бэлы» — террористическая группа, действовавшая при партии социалистов-революционеров. Названа по партийной кличке одной из активных участниц — Эсфирь Лапиной («Бэлы»).

История создания

В 1906 году Боевая организация эсеров под руководством агента-провокатора Евно Азефа и Бориса Савинкова переживала период неудач в своей террористической деятельности. В октябре 1906 года на Втором съезде партии социалистов-революционеров, который прошел на Иматре, Азеф и Савинков заявили о своем уходе в связи с тем, что старые методы террора не дают результатов. Уход руководителей привел к фактическому распаду Боевой организации.

В том же 1906 году в Санкт-Петербурге начали действовать параллельно три сообщающиеся между собой террористические группы: Северный боевой летучий отряд, Центральный боевой отряд и группа «Бэлы».

Члены организации

• Эсфирь Лапина (псевдонимы «Бэла» и «Татьяна») — руководитель отряда. После роспуска своей группы выехала за границу. Когда стало известно о провокаторской роли Азефа, в среде эсеров поселились крайние настороженность и подозрительность. От директора департамента полиции Коваленского и от Л.П. Меньщикова поступили неясные указания на некую женщину-провокатора. Некоторые указанные приметы подходили к «Бэле», и она была подвергнута проверке: комиссия вызвала её как свидетеля. Дополнительным трагическим обстоятельством было то, что Лапина в прошлом поддерживала с Азефом близкие дружеские отношения. Весной 1909 года она покончила с собой в Ницце. Вскоре после этого было установлено, что она была невиновна в провокаторстве, а указания относились к Жученко.
• Сергей Николаевич Моисеенко — техник, брат Бориса Моисеенко. Впоследствии принимал участие в неудачной попытке Савинкова после разоблачения Азефа вновь организовать покушение на Николая II.
• Роза (Розалия) Исааковна Рабинович — техник; в предполагаемом покушении на Лауница ей отводилась роль метальщицы. После распада группы была арестована в Нижнем Новгороде в 1907 году; отбывала каторгу в Виленской, а затем в Мальцевской тюрьмах. После каторги вышла на поселение, после Февральской революции вернулась в Европейскую Россию.
• «Александр» (настоящее имя неизвестно) — рабочий; перешел к анархистам и был отправлен ими в южные регионы. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Деятельность

Группе «Бэлы» было поручено подготовить покушение на петербургского градоначальника фон дер Лауница. В качестве техника (изготовителя бомб) группе оказывала содействие Валентина Попова, которая впоследствии оставила воспоминания об этом. Лапина несколько раз назначала дату покушения, но каждый раз по каким-то обстоятельствам её приходилось переносить. Одного из членов отряда, Моисеенко, задержали во время слежки за градоначальником, но потом быстро отпустили, причем ему показалось, что кто-то из жандармов произнес фразу: "Не надо, еще рано". Поповой приходилось несколько раз заряжать и разряжать снаряд, после того как дело очередной раз срывалось.

Метальщица Роза Рабинович выражала разочарование этими неудачами, а «Александр» и вовсе принял решение покинуть группу и партию социалистов-революционеров, чтобы перейти к анархистам. Группа «Бэлы» постепенно распалась; сама Лапина уехала за границу, а дело покушения на фон дер Лауница было доверено Центральному боевому отряду, куда перешел Моисеенко.

Ссылки

• [www.e-reading.co.uk/book.php?book=1005637 Женщины-террористки России. Бескорыстные убийцы]

Отрывок, характеризующий Отряд Бэлы

Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез. Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако, после ее нового призыва, что то вроде укора совести. Она напомнила ему правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он видел по ее приемам, что она – одна из тех женщин, особенно матерей, которые, однажды взяв себе что нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные, ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение поколебало его.
– Chere Анна Михайловна, – сказал он с своею всегдашнею фамильярностью и скукой в голосе, – для меня почти невозможно сделать то, что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот вам моя рука. Довольны вы?
– Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как вы добры.
Он хотел уйти.
– Постойте, два слова. Une fois passe aux gardes… [Раз он перейдет в гвардию…] – Она замялась: – Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж…