Бисмарк, Отто фон

Отто фон Бисмарк Otto von Bismarck<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Бисмарк в 1881 году</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Рейхсканцлер Германской империи
21 марта 1871 — 20 марта 1890
Монарх:	Вильгельм I Фридрих III Вильгельм II
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Лео фон Каприви
Канцлер Северогерманского союза
1 июля 1867 — 18 января 1871
Монарх:	Вильгельм I
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
Министр-президент Пруссии
22 сентября 1862 — 1 января 1873
Монарх:	Вильгельм I Фридрих III Вильгельм II
Предшественник:	Адольф цу Гогенлоэ-Ингельфинген
Преемник:	Альбрехт фон Роон
9 ноября 1873 года — 20 марта 1890 год
Предшественник:	Альбрехт фон Роон
Преемник:	Лео фон Каприви
Министр иностранных дел Пруссии
23 ноября 1862 — 20 марта 1890
Монарх:	Вильгельм I Фридрих III Вильгельм II
Предшественник:	Альбрехт фон Бернсторф
Преемник:	Лео фон Каприви
Рождение:	1 апреля 1815(1815-04-01) Шёнхаузен, Саксония, Пруссия
Смерть:	30 июля 1898(1898-07-30) (83 года) Фридрихсру, Шлезвиг-Гольштейн Германия
Место погребения:	Мавзолей Бисмарка
Род:	Бисмарки
Супруга:	Иоганна фон Путткамер
Дети:	Мария цу Ранцау, Герберт фон Бисмарк, Вильгельм фон Бисмарк
Партия:	Свободно-консервативная партия
Образование:	Гёттингенский университет
Автограф:
Награды:	Орден Святого Иоанна Иерусалимского (Пруссия) Спасательная медаль (Пруссия)

О́тто Эдуа́рд Леопо́льд фон Би́смарк-Шёнхаузен (нем. Otto Eduard Leopold von Bismarck-Schönhausen), князь с 1871 года; 1 апреля 1815, Шёнхаузен — 30 июля 1898, Фридрихсру) — первый канцлер Германской империи, осуществивший план объединения Германии по малогерманскому пути и прозванный «железным канцлером». С 1865 — граф (Graf von Bismarck), с 1871 — князь (Fürst von Bismarck). При выходе в отставку получил ненаследуемый титул герцога Лауэнбургского и чин прусского генерал-полковника в ранге генерал-фельдмаршала.

В Прусском королевстве Бисмарк заслужил среди консерваторов славу представителя интересов юнкеров, служил дипломатом (1851—1862) во времена реакции. В 1862 году был назначен министром-председателем правительства Пруссии. Во время конституционного кризиса выступал против либералов в защиту монархии. Будучи министром иностранных дел, превратил Пруссию в доминирующую силу в Германии после Датской войны 1864 года. Во Франко-прусской войне 1870—1871 годов выступал движущей силой решения германского вопроса по малогерманскому пути и участвовал в создании Второго Рейха.

Находясь на посту рейхсканцлера и прусского министра-председателя, он имел значительное влияние на политику созданного Рейха вплоть до своей отставки в 1890 году. Во внешней политике Бисмарк придерживался принципа баланса сил (или европейского равновесия — см. Система союзов Бисмарка)

Во внутренней политике время его правления с 1866 года можно разбить на две фазы. Сначала он заключил союз с умеренными либералами. В этот период состоялись многочисленные внутренние реформы, например, внедрение гражданского брака, который был использован Бисмарком для ослабления влияния католической церкви (см. Культуркампф). Начиная с конца 1870-х годов, Бисмарк отдаляется от либералов. В течение этой фазы он прибегает к политике протекционизма и государственного вмешательства в экономику. В 1880-е годы был внедрен антисоциалистический закон. Разногласия с тогдашним кайзером Вильгельмом II привели к отставке Бисмарка.

В последующие годы Бисмарк играл заметную политическую роль, критикуя своих преемников. Благодаря популярности своих мемуаров Бисмарку удавалось длительное время влиять на формирование собственного образа в общественном сознании.

К середине XX века в немецкой исторической литературе доминировала безусловно положительная оценка роли Бисмарка как политика, приведшего к объединению немецких княжеств в единое национальное государство, что частично удовлетворяло национальным интересам. После смерти в его честь возводились многочисленные памятники как символу сильной личной власти. Им была создана новая нация и воплощены прогрессивные системы социального обеспечения. Бисмарк, будучи верным кайзеру, укрепил государство сильной, хорошо подготовленной бюрократией. После Первой мировой войны стали громче звучать критические голоса, обвинявшие Бисмарка, в частности, в сворачивании демократии в Германии. Больше внимания уделялось недостаткам его политики, а деятельность рассматривалась в текущем контексте.

Биография

Происхождение

Отто фон Бисмарк родился 1 апреля 1815 года в семье мелкопоместных дворян, в Бранденбургской провинции (ныне — земля Саксония-Анхальт). Бисмарку не пришлось в ранние годы пережить какие-либо потрясения или потери. Но детство его не было счастливым, как не был счастливым и брак его родителей, сложившийся в результате не слишком удачного соединения 35-летнего Фердинанда фон Бисмарка и 17-летней Вильгельмины Менкен. Юной Вильгельмине, встречавшей в своей семье людей, близких к прусскому королевскому двору, никак не подходил ни по интересам, ни по кругу общения, ни просто по уровню духовного развития её муж, сельский юнкер. Она пыталась вникнуть в хозяйство, но ничего не выходило. Не лишенная честолюбия, она возлагала надежды на сыновей. Но и здесь её ждали разочарования. Отто был очень способным мальчиком, но мир тонкой эстетики, которым хотела окружить себя его мать, был ему чужд, а сама она не давала сыну материнского тепла, в лучах которого раскрывается детское сердце и формируется характер. Отец вовсе не был деспотом, но занятый своими делами, этот добродушный человек полагал, что в воспитании и обучении мальчиков мать разберется гораздо лучше, чем он. Много лет спустя Бисмарк писал, что в детстве чувствовал себя чужим в родительском доме.

Однако общий стиль жизни прошлых поколений его рода, хранимый и родителями Бисмарка, глубоко вошел в его натуру. Тридцатидвухлетний Бисмарк в одном из писем с нескрываемой гордостью писал, что в отцовском доме, где его предки столетиями жили, рождались и умирали в одних и тех же покоях, царит консервативный дух, консервативный принцип (Bismarck O.v. Gesammelte Werke) (далее - GW). Bd. 14. S. 74. Консервативный дух определил и стиль жизни Бисмарка и самое существо его личности, а консервативный принцип всегда оставался глубинным принципом всей его деятельности. Все поколения семьи Бисмарков служили правителям на мирном и военном поприщах, однако ничем особенным себя не проявляли. Бисмарки были юнкерами — потомками рыцарей-завоевателей, которые основали поселения на землях к востоку от реки Эльбы. Бисмарки не могли похвастаться обширными землевладениями, богатством или аристократической роскошью, но считались благородными.

Молодые годы

С 1822 по 1827 год Отто учился в школе Пламана, в которой делался особый упор на физическое развитие. Но молодой Отто не был этим доволен, о чём часто писал родителям. В возрасте двенадцати лет Отто оставил школу Пламана, но из Берлина не уехал, продолжив свою учёбу в гимназии имени Фридриха Великого на Фридрихштрассе, а когда ему исполнилось пятнадцать лет, перешёл в гимназию «У Серого монастыря». Отто показал себя средним, не выдающимся учеником. Зато он хорошо изучил французский и немецкий языки, увлекаясь чтением иностранной литературы. Главные интересы молодого человека лежали в области политики прошлых лет, истории военного и мирного соперничества различных стран. В то время юноша, в отличие от своей матери, был далёк от религии.

По окончании гимназии мать определила Отто в университет Георгия Августа в Гёттингене, который находился в королевстве Ганновер. Предполагалось, что молодой Бисмарк выучит право и, в дальнейшем, поступит на дипломатическую службу. Однако Бисмарк не был настроен на серьёзную учёбу и предпочитал ей развлечения с друзьями, которых в Гёттингене появилось множество. Отто принимал участие в 27 дуэлях, в одной из которых он был ранен в первый и единственный раз в жизни — от раны на щеке у него остался шрам. В целом, Отто фон Бисмарк в ту пору мало чем отличался от «золотой» немецкой молодёжи.

Бисмарк не завершил своё образование в Гёттингене — жизнь на широкую ногу оказалась обременительной для его кармана, и, под угрозой ареста со стороны университетских властей, он покинул город. Целый год он числился в Новом столичном университете Берлина, где защитил диссертацию по философии в области политической экономии. На этом его университетское образование закончилось. Естественно, Бисмарк сразу же решил начать карьеру на дипломатическом поприще, на что возлагала большие надежды его мать. Но тогдашний министр иностранных дел Пруссии Ансильон отказал молодому Бисмарку, посоветовав «поискать место в каком-нибудь административном учреждении внутри Германии^{[уточнить]}, а не в сфере европейской дипломатии». Возможно, что на такое решение министра повлияли слухи о бурной студенческой жизни Отто и о его пристрастии к выяснению отношений через дуэль. К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Работа

В итоге Бисмарк поехал работать в Ахен, который совсем недавно вошёл в состав Пруссии. В этом курортном городе ещё ощущалось влияние Франции, и Бисмарк, главным образом, занимался проблемами, связанными с присоединением этой пограничной территории к таможенному союзу, в котором доминировала Пруссия. Но работа, по словам самого Бисмарка, «была необременительной» и у него оставалось множество времени на чтение и наслаждение жизнью. В этот период он чуть не женился на дочери английского приходского священника Изабелле Лорейн-Смит.

Впав в немилость в Ахене, Бисмарк был вынужден поступить на военную службу — весной 1838 года он записался в гвардейский батальон егерей. Однако болезнь матери сократила срок его службы: долгие годы забот о детях и поместье подорвали её здоровье. Смерть матери поставила точку в метаниях Бисмарка в поисках дела — стало совершенно понятно, что ему придётся заниматься управлением своими померанскими поместьями.

Обосновавшись в Померании, Отто фон Бисмарк начал задумываться над способами увеличения доходности своих поместий и вскоре завоевал уважение своих соседей, как теоретическими знаниями, так и практическими успехами. Жизнь в поместье сильно дисциплинировала Бисмарка, особенно если сравнивать со студенческими годами. Он показал себя сметливым и практичным землевладельцем. Но всё же студенческие повадки давали о себе знать и вскоре окрестные юнкеры прозвали его «бешеным».

Бисмарк сильно сблизился со своей младшей сестрой Мальвиной, которая закончила обучение в Берлине. Между братом и сестрой возникла духовная близость, вызванная сходством во вкусах и симпатиях.

Бисмарк никогда больше не переставал считать себя верующим в Бога и последователем Мартина Лютера. Каждое утро он начинал с чтения отрывков из Библии. Отто решил заключить помолвку с Иоганной фон Путткамер, чего добился без особых проблем

Политическая карьера

Бисмарку впервые выпала возможность войти в политику в качестве депутата вновь образованного Соединённого ландтага прусского королевства. Он решил не терять этот шанс и 11 мая 1847 года занял своё депутатское место, на время отложив собственную свадьбу. Это было время острейшего противостояния либералов и консервативных про-королевских сил: либералы требовали от Фридриха Вильгельма IV утверждения конституции и больших гражданских свобод, но король не торопился их даровать; ему были нужны деньги на строительство железной дороги из Берлина в Восточную Пруссию. Именно с этой целью он и созвал в апреле 1847 года Соединённый ландтаг, состоящий из восьми провинциальных ландтагов. После первой же своей речи в ландтаге Бисмарк приобрёл скандальную известность. В своей речи он постарался опровергнуть утверждение депутата-либерала о конституционном характере войны за освобождение 1813 года. В результате, благодаря прессе, «бешеный юнкер» из Померании превратился в «бешеного» депутата Берлинского ландтага. Ещё через месяц Отто заработал себе прозвище «Преследователь Финке» из-за своих постоянных нападок на кумира и рупора либералов Георга фон Финке. В стране постепенно зрели революционные настроения; особенно среди городских низов и рабочих, недовольных ростом цен на продовольствие. В этих условиях Отто фон Бисмарк и Иоганна Путткамер наконец поженились.

1848 год принёс целую волну революций — во Франции, Италии, Австрии. В Пруссии революция также вспыхнула под давлением патриотически настроенных либералов, которые требовали объединения Германии и создания Конституции. Король был вынужден принять требования. Бисмарк поначалу испугался революции и даже собирался помогать вести армию на Берлин, но вскоре его пыл остыл, и осталось только уныние и разочарование в монархе, который пошёл на уступки.

Из-за репутации неисправимого консерватора у Бисмарка не было шансов пройти в новое Прусское национальное собрание, избранное путём всеобщего голосования мужской части населения. Отто боялся за традиционные права юнкеров, но вскоре успокоился и признал, что революция оказалась менее радикальной, чем казалась. Ему ничего не оставалось, кроме как вернуться в свои поместья и писать в новую консервативную газету «Кройццайтунг». В это время происходит постепенное усиление так называемой «камарильи» — блока консервативно настроенных политиков, в который входил и Отто фон Бисмарк.

Логичным итогом усиления камарильи стал контрреволюционный переворот 1848 года, когда король прервал заседание парламента и ввёл войска в Берлин. Несмотря на все заслуги Бисмарка в подготовке этого переворота, король отказал ему в министерском посту, заклеймив «заядлым реакционером». Король совершенно не был настроен развязывать руки реакционерам: вскоре после переворота он опубликовал Конституцию, которая совмещала принцип монархии с созданием двухпалатного парламента. Монарх также оставлял за собой право абсолютного вето и право управлять при помощи чрезвычайных указов. Эта Конституция не оправдала чаяния либералов, но Бисмарку всё равно казалась слишком прогрессивной.

Однако Бисмарк вынужден был смириться и решил попробовать выдвинуться в нижнюю палату парламента. С большими трудностями Бисмарку удалось пройти оба тура выборов. Своё место депутата он занял 26 февраля 1849 года. Однако негативное отношение Бисмарка к германскому объединению и Франкфуртскому парламенту сильно ударило по его репутации. После роспуска парламента королём Бисмарк практически потерял шансы быть переизбранным. Но ему на этот раз повезло, ибо король изменил избирательную систему, что избавило Бисмарка от необходимости вести предвыборную борьбу. 7 августа Отто фон Бисмарк вновь занял своё депутатское место.

Прошло немного времени, и между Австрией и Пруссией возник серьёзный конфликт, который мог перерасти в полномасштабную войну. Оба государства считали себя лидерами германского мира и старались втянуть в орбиту своего влияния мелкие немецкие княжества. На этот раз камнем преткновения стал Эрфурт, и Пруссии пришлось уступить, заключив «Ольмюцкое соглашение». Бисмарк активно поддерживал это соглашение, так как считал, что Пруссия не смогла бы выиграть в этой войне. После некоторых колебаний король назначил Бисмарка представителем Пруссии во франкфуртский Союзный сейм. Вскоре Бисмарк познакомился с известнейшим политическим деятелем Австрии Клементом Меттернихом.

Во время Крымской войны Бисмарк противился попыткам Австрии провести мобилизацию германских армий для войны с Россией. Он стал ярым приверженцем Германского союза и противником австрийского доминирования. В результате Бисмарк стал главным сторонником союза с Россией и Францией (ещё совсем недавно воевавших друг с другом), направленного против Австрии. В первую очередь было необходимо установить контакт с Францией, для чего Бисмарк отбыл в Париж 4 апреля 1857 года, где встретился с императором Наполеоном III, который не произвёл на него особого впечатления. Но из-за болезни короля и резкого разворота внешней политики Пруссии, планам Бисмарка не суждено было осуществиться, и его отправили послом в Россию.

В Санкт-Петербурге (1859-1862)

По мнению, господствующему в российской историографии, огромное влияние на формирование Бисмарка как дипломата во время пребывания в России оказало его общение с русским вице-канцлером Горчаковым. У Бисмарка уже тогда были необходимые на этом посту дипломатические качества. Он обладал природным умом и политической прозорливостью.

Горчаков пророчил Бисмарку великое будущее. Однажды, уже будучи канцлером, он сказал, указывая на Бисмарка: «Посмотрите на этого человека! При Фридрихе Великом он мог бы стать его министром». В России Бисмарк изучил русский язык, очень прилично на нём изъяснялся и понял суть свойственного русским образа мысли, что очень помогло ему в дальнейшем в выборе правильной политической линии в отношении России.

Он принимал участие в русской царской забаве — медвежьей охоте, и даже убил двух, но прекратил это занятие, заявив, что непорядочно выступать с ружьём против безоружных животных. В одной из этих охот он так сильно обморозил ноги, что стоял вопрос об ампутации.

В январе 1861 года король Фридрих Вильгельм IV скончался, и его место занял бывший регент Вильгельм I, после чего Бисмарка перевели послом в Париж.

Объединение Германии

Железом и кровью

Бисмарк последовательно проводил политику по объединению Германии. Словосочетание «железом и кровью» (нем. Blut und Eisen) было сказано премьер-министром Пруссии Отто фон Бисмарком 30 сентября 1862 года в речи перед бюджетным комитетом парламента.

Основное назначение речи состояло в попытке Бисмарка преодолеть раскол между правительством и парламентом. Парламент отказался выделять средства на осуществление запланированной реформы в армии, однако либеральное большинство не отказывалось от идеи некоторой реорганизации и усиления армии. Оно потребовало гарантировать сохранение двухлетнего срока службы в армии, и не распускать ландвер, в котором были сильны либеральные настроения. Чтобы достичь взаимопонимания и получить поддержку со стороны прусского парламента, 30 сентября 1862 премьер-министр Пруссии Отто фон Бисмарк выступил с речью, где среди прочего было сказано:

Не на либерализм Пруссии взирает Германия, а на её власть; пусть Бавария, Вюртемберг, Баден будут терпимы к либерализму. Поэтому вам никто не отдаст роль Пруссии; Пруссия должна собрать свои силы и сохранить их до благоприятного момента, который несколько раз уже был упущен. Границы Пруссии в соответствии с Венскими соглашениями не благоприятствуют нормальной жизни государства; не речами и решениями большинства, решаются важные вопросы современности — это была крупная ошибка 1848 и 1849 годов, — а железом и кровью.

Здесь Бисмарк опирался на стихи Макса фон Шенкендорфа, ушедшего на войну добровольцем в 1813 году (русский подстрочный перевод):

Так как только железо может спасти нас,
Освободить нас сможет лишь кровь
От тяжелых цепей греха,
От самоуверенности Зла

Оригинальный текст (нем.)  

Denn nur Eisen kann uns retten
Uns erlösen kann nur Blut
von der Sünde schweren Ketten,
Von des Bösen Übermut.

Таким образом Бисмарк выступил за активную внешнюю политику. Хотя либеральное большинство парламента было согласно с тем, что «германский вопрос» не может быть разрешен без насилия, речь Бисмарка была расценена, особенно (либеральной) прессой, как прямой призыв к насилию и как внешнеполитическая афера.

Предыстория такова: регент при недееспособном короле Фридрихе Вильгельме IV — принц Вильгельм, тесно связанный с армией, был крайне недоволен существованием ландвера — территориальной армии, сыгравшей решающую роль в борьбе с Наполеоном и сохранявшей либеральные настроения. Более того, относительно независимый от правительства ландвер оказался неэффективным при подавлении революции 1848 года. Поэтому он поддержал военного министра Пруссии Роона в разработке военной реформы, предполагавшей создание регулярной армии с увеличенным до 3 лет сроком службы в пехоте и четырёх лет в кавалерии. Военные расходы предполагалось увеличить на 25 %. Это встретило сопротивление, и король распустил либеральное правительство, заменив его реакционной администрацией. Но бюджет опять не был утверждён.

В это время активно развивалась европейская торговля, важную роль в которой играла Пруссия со своей интенсивно развивающейся промышленностью, препятствием чему была Австрия, практикующая позицию протекционизма. Для нанесения ей морального ущерба, Пруссия признала легитимность итальянского короля Виктора-Эммануила, пришедшего к власти на волне революции против Габсбургов.

В 1861 году Вильгельм стал прусским королём Вильгельмом I, встретившим противодействие депутатов Ландтага по бюджетному вопросу, что вылилось в конституционный кризис. Для его преодоления было решено отозвать из Парижа Бисмарка, бывшего там послом.

Вильгельм, зная позицию Бисмарка, как крайнего консерватора, имел в отношении этого назначения серьёзные сомнения. Однако на аудиенции в Бабельсберге 22 сентября 1862 года Бисмарк заверил короля, что будет служить ему так же верно, как вассал своему сюзерену. 23 сентября 1862 года король назначил Бисмарка министром-председателем правительства Пруссии, наделив его широкими полномочиями.

Бисмарк сформировал свой кабинет из консервативных министров, среди которых практически не было ярких личностей, кроме Роона. Затем Бисмарк обратил внимание на «дыру в конституции», в которой не был прописан механизм действий правительства во время конституционного кризиса.

В своей известной речи в нижней палате ландтага он заявил, что принцип голосования путём принятия решения большинством голосов был большой ошибкой в 1848—1849 годах. И потому важнейшие решения должны приниматься, опираясь на «железо и кровь». При этом он имел в виду, в первую очередь, объединение Германии. Бисмарк был уверен, что настало подходящее время для соперничества Пруссии и Австрии за доминирование на немецкой земле.

Почувствовав опасность, Австрия проявила инициативу в созыве конференции правителей всех немецких государств с целью выработки далеко идущих федеральных реформ под председательством Франца-Иосифа и дальнейшего проведения всеобщих выборов в национальный парламент. Последний приехал на курорт в Гастайнертале, где в то время находился Вильгельм, но Бисмарк, не без нервного срыва у каждого участника обсуждения, всё же убедил короля Вильгельма отказаться. Собравшиеся без Пруссии по традиции снова во Франкфурте-на-Майне руководители немецких государств пришли к выводу, что объединённая Германия немыслима без участия Пруссии. Надежды Австрии на гегемонию в немецком пространстве рухнули навсегда.

Присоединение Шлезвига и Гольштейна

В 1864 году вспыхнула война с Данией по вопросу статуса Шлезвига и Гольштейна, которые были южной частью Дании, но в которых преобладали этнические немцы. Конфликт тлел уже давно, но в 1863 году обострился с новой силой под давлением националистов с обеих сторон. В итоге в начале 1864 года прусские войска заняли Шлезвиг-Гольштейн и вскоре эти герцогства были поделены между Пруссией и Австрией. Однако это не было окончанием конфликта, кризис в отношениях между Австрией и Пруссией постоянно тлел, но не угасал.

Присоединение Западной Германии

В 1866 году стало понятно, что войны не избежать, и обе стороны начали мобилизацию своих военных сил. Пруссия находилась в тесном союзе с Италией, которая давила на Австрию с юго-запада и стремилась занять Венецию. Прусские армии довольно быстро заняли большую часть северных германских земель и были готовы к основной кампании против Австрии. Австрийцы терпели одно поражение за другим и были вынуждены принять мирный договор, навязанный Пруссией. К последней отошли Гессен-Кассель, Нассау, Ганновер, Шлезвиг-Гольштейн и Франкфурт-на-Майне.

Создание Северогерманского союза

Война с Австрией сильно вымотала канцлера и подорвала его здоровье. Бисмарк взял отпуск. Но отдыхать ему пришлось недолго. С начала 1867 года Бисмарк упорно работал над созданием Конституции Северогерманской конфедерации. После некоторых уступок ландтагу Конституция была принята, и Северогерманский союз появился на свет. Две недели спустя Бисмарк стал канцлером. Подобное усиление Пруссии сильно взволновало правителей Франции и России. И если с Александром II отношения оставались довольно тёплыми, то французы были настроены к немцам очень негативно. Страсти подогревал испанский кризис престолонаследия. Одним из претендентов на испанский престол был Леопольд, принадлежавший к бранденбургской династии Гогенцоллернов, и Франция не могла допустить его к важному испанскому престолу. В обеих странах стали править патриотические настроения. К тому же южногерманские земли находились под сильным влиянием Франции, что препятствовало столь желанному объединению Германии. Война не заставила себя долго ждать.

Провозглашение Империи

Франко-прусская война 1870—1871 была разгромной для французов, особенно сокрушительным было поражение под Седаном. Император Наполеон III был захвачен в плен, а в Париже произошла очередная революция. Тем временем к Пруссии присоединились Эльзас и Лотарингия, королевства Саксония, Бавария и Вюртемберг, а Бисмарк провозгласил 18 января 1871 года создание Второго рейха, где Вильгельм I принял титул императора (кайзера) Германии. Сам Бисмарк, на волне всеобщей популярности, получил титул князя и новое поместье Фридрихсру.

Борьба с католической оппозицией

Объединение Германии привело к тому, что в одном государстве оказались общины, некогда ожесточенно конфликтующие между собой. Одной из важнейших проблем, вставших перед вновь созданной империей, стал вопрос о взаимодействии между государством и Католической церковью. На этой почве началась Kulturkampf — борьба Бисмарка за культурную унификацию Германии.

Пруссия, игравшая ведущую роль, была определённо протестантской. В принципе, центральное правительство было настроено поддерживать Ватикан, как консервативную силу в Европе после ухода французских войск из Италии в 1870 году. Но значительное количество католиков постоянно создавало проблемы. Они имели значительное влияние в малых присоединившихся к Пруссии странах и княжествах. Католики Польских областей, Лотарингии и Эльзаса были вообще настроены к государству отрицательно. Кроме того, и у католиков не было единства. Категория «прежних католиков» не признавала решения Ватиканского собора 1869—1870 годов о непогрешимости Папы в вопросах вероучения и, тем самым, вносила разброд в католический лагерь.

В 1871 году рейхстаг внёс в конституцию «Кафедральный параграф» («Pulpit Paragraph»), запрещающий какую-либо политическую пропаганду с церковной кафедры, который оставался в силе до 1953 годаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). Поэтому «Культуркампф» велась на периферии, в бывших карликовых государствах и княжествах.

Школьный закон 1873 года поставил все религиозные учебные заведения под контроль государства, стала обязательной регистрация брака государственным учреждением, остановлено финансирование церкви, назначение на церковные должности стало необходимо согласовывать с государством, орден иезуитов был распущен. В ответ на указание Ватикана саботировать эти мероприятия, ряд религиозных деятелей были арестованы или высланы из страны. Среди депутатов рейхстага сформировалась мощная оппозиционная коалиция, ядром которой стала недавно созданная католическая партия Центра, объединившаяся с партиями, представляющими национальные меньшинства. Чтобы противостоять клерикализму католического Центра, Бисмарк пошёл на сближение с национал-либералами, которые имели самую большую долю в рейхстаге. Одним из основателей этой партии был Эдуард Ласкер (1829—1884), приверженец буржуазной идеологии и деятельный борец за предоставление еврейскому населению экономических прав в полном объёме. Выступая в парламенте, Бисмарк настаивал на том, что для обеспечения конституционного большинства необходимо опираться на поддержку даже тех партий, с которыми нет внутреннего единства взглядов.

Бисмарк пошёл навстречу либералам с целью обеспечить с их стороны поддержку своего курса, согласился с предложенными изменениями в гражданском и уголовном законодательстве и обеспечении свободы слова, что далеко не всегда соответствовало его желанию. Однако всё это привело к усилению влияния центристов и консерваторов, которые стали рассматривать наступление против церкви как проявление безбожного либерализма. В результате уже в 1875 и сам Бисмарк начал рассматривать свою кампанию как серьёзную ошибку.

Длительная борьба с Арнимом и непримиримое сопротивление центристской партии Виндтхорста не могли не отразиться на здоровье и нраве канцлера.

Укрепление мира в Европе

См. также: Система союзов Бисмарка

Мы не нуждаемся в войне, мы принадлежим к тому, что старый князь Меттерних имел в виду, а именно к полностью удовлетворённому своим положением государству, которое при необходимости может себя защитить. И, кроме того, даже если это станет необходимым — не забывайте о наших мирных инициативах. И я заявляю об этом не только в Райхстаге, но особенно и всему миру, что в этом состояла политика кайзеровской Германии все прошедшие шестнадцать лет.

Вскоре после создания Второго Рейха Бисмарк убедился в том, что Германия не имеет возможности доминировать в Европе. Ему не удалось реализовать существующую не одну сотню лет идею объединения всех немцев в едином государстве. Этому помешала Австрия, стремившаяся к тому же, но лишь при условии главенствующей роли в этом государстве династии Габсбургов. Опасаясь французского реванша в будущем, Бисмарк стремился к сближению с Россией. 13 марта 1871 года он подписал вместе с представителями России и других стран Лондонскую конвенцию, отменившую запрет России иметь военный флот в Чёрном море. В 1872 году Бисмарк с Горчаковым (с которым у Бисмарка были личные отношения, как у талантливого ученика со своим учителем), организовали в Берлине встречу трёх императоров — германского, австрийского и российского. Они пришли к соглашению совместно противостоять революционной опасности. После того у Бисмарка возник конфликт с послом Германии во Франции, Арнимом, который, как и Бисмарк, принадлежал к консервативному крылу, что отдалило канцлера от консервативных юнкеров. Итогом этого противостояния стал арест Арнима под предлогом неправильного обращения с документами.

Бисмарк, учитывая центральное положение Германии в Европе и связанную с этим реальную опасность быть вовлечённой в войну на два фронта, создал формулу, которой следовал в течение всего срока своего правления: «Сильная Германия стремится жить мирно и мирно развиваться». С этой целью она должна иметь сильную армию с тем, чтобы «не быть атакованной кем бы то ни было, кто вынет меч из ножен».

Летом 1875 года Босния и Герцеговина подняли восстание против турецкого владычества. Их поддержали Сербия и Черногория. Турки подавили начатое движение с чрезвычайной жестокостью. Но в 1877 году Россия объявила войну Оттоманской Порте (Как тогда говорили «этого дряхлого человека Европы») и побудила Румынию поддержать её. Война закончилась победой и по условиям заключённого в Сан-Стефано в марте 1878 года мира было создано крупное государство Болгария, вышедшее на побережье Эгейского моря.

В течение всего срока службы, Бисмарк испытывал «кошмар коалиций» (le cauchemar des coalitions), и, фигурально выражаясь, безуспешно пытался, жонглируя, держать пять шаров в воздухе.

Теперь Бисмарк мог надеяться, что Англия будет сконцентрирована на проблеме Египта, возникшей после того, как Франция скупила акции Суэцкого канала, а Россия стала вовлечена в решение черноморских проблем, и потому опасность создания анти-германской коалиции значительно уменьшилась. Более того, соперничество между Австрией и Россией на Балканах означало, что Россия нуждается в поддержке со стороны Германии. Таким образом создавалась ситуация, когда все значительные силы Европы, за исключением Франции, не смогут создавать опасные коалиции, будучи вовлечены во взаимное соперничество.

Одновременно это создавало для России необходимость избежать обострения международной обстановки и она была вынуждена пойти на потерю некоторых преимуществ своей победы на Лондонских переговорах, которые нашли своё выражение на открывшемся 13 июня в Берлине конгрессе. Берлинский конгресс был создан для рассмотрения итогов русско-турецкой войны, на котором председательствовал Бисмарк. Конгресс получился на удивление эффективным, хотя Бисмарку для этого пришлось постоянно лавировать между представителями всех великих держав. 13 июля 1878 года Бисмарк подписал Берлинский трактат с представителями великих держав, установивший новые границы в Европе. Тогда многие из перешедших к России территорий были возвращены Турции, Босния и Герцеговина были переданы Австрии, преисполненный благодарности турецкий султан отдал Британии Кипр. В прессе России после этого началась острая кампания панславистов против Германии. Снова возник кошмар коалиции. Находясь на грани паники, Бисмарк предложил Австрии заключить таможенное соглашение, а когда та отказалась, даже договор о взаимном ненападении. Император Вильгельм I был испуган прекращением прежней про-русской ориентации немецкой внешней политики и предупредил Бисмарка о том, что дело идёт к заключению союза между царской Россией и ставшей снова республикой Францией. При этом он указывал на ненадёжность Австрии как союзника, которая никак не могла разобраться со своими внутренними проблемами, а также на неопределённость позиции Британии. Бисмарк пытался оправдать свою линию, указывая, что его инициативы предприняты и в интересах России. 7 октября 1879 года он заключил с Австрией «Двойственный союз», что толкнуло Россию на союз с Францией. Это было фатальной ошибкой Бисмарка, разрушившей близкие отношения России и Германии, установившиеся со времён Освободительной войны в Германии. Между Россией и Германией началась жёсткая тарифная борьба. С этого времени Генеральные штабы обеих стран стали разрабатывать планы превентивной войны друг против друга. Согласно этому договору Австрия и Германия должны были совместно отражать нападение России. Если же Германия подвергнется нападению Франции, Австрия обязалась соблюдать нейтралитет. Для Бисмарка быстро стало ясно, что этот оборонительный союз немедленно превратится в наступательные действия, особенно если Австрия окажется на грани поражения.

В 1879 году ухудшились франко-немецкие отношения, и Россия в ультимативной форме потребовала от Германии не начинать новую войну. Это свидетельствовало о потере взаимопонимания с Россией. Бисмарк оказался в очень тяжёлой международной ситуации, грозившей изоляцией. Он даже подал в отставку, но кайзер отказался принять её и отправил канцлера в бессрочный отпуск, продлившийся пять месяцев.

18 июля 1881 года срочно был заключён договор, представляющий собой возрождение «Союза трёх императоров» — России, Германии и Австро-Венгрии. В соответствии с ним участники обязались соблюдать нейтралитет, если даже один из них начнёт войну с любой четвёртой державой. Таким образом Бисмарк обеспечил себе нейтралитет России на случай войны с Францией. Со стороны России это было следствием серьёзного политического кризиса, вызванного необходимостью прекратить начавшуюся неограниченную охоту за представителями государственной власти, которая нашла поддержку со стороны многих представителей буржуазии и интеллигенции.

В 1885 году началась война между Сербией и Болгарией, чьими союзниками были соответственно Россия и Австрия, Франция стала поставлять оружие России и Германия оказалась перед угрозой войны на два фронта, что, если бы это произошло, было равносильно поражению. Пришли вести о том, что Генеральные штабы России и Франции начали разрабатывать планы войны с Германией. Началась тарифная война, связанная с поставками пшеницы и ржи в Германию. Российские активы были переведены из Берлина в Париж.

Однако Бисмарку всё же удалось 18 июня 1887 года подтвердить договор с Россией, по которому последняя обязалась сохранять нейтралитет в случае франко-германской войны. Но о взаимоотношениях в случае австро-российского конфликта ничего не было сказано. Однако Бисмарк продемонстрировал понимание претензий России на Босфор и Дарданеллы в надежде, что это приведёт к конфликту с Британией. Сторонники Бисмарка рассматривали этот шаг как новое доказательство дипломатического гения Бисмарка. Однако будущее показало, что это стало лишь временной мерой при попытке избежать надвигающийся международный кризис.

Бисмарк исходил из своей уверенности, что стабильность в Европе может быть достигнута лишь в том случае, если к «Обоюдному договору» присоединится Англия. В 1889 году он обратился к лорду Солсбери с предложением заключить военный союз, но лорд категорически отказался. Хотя Британия и была заинтересована в урегулировании колониальной проблемы с Германией, но она не хотела связывать себя никакими обязательствами в центральной Европе, где были расположены потенциально враждебные государства Франция и Россия. Надежды Бисмарка на то, что противоречия между Англией и Россией будут способствовать сближению её со странами «Обоюдного договора» не подтвердились.

Опасность слева

Помимо внешней опасности всё сильнее становилась опасность внутренняя, а именно социалистическое движение в индустриальных регионах. Для борьбы с ним Бисмарк попытался принять новое репрессивное законодательство. Бисмарк всё чаще говорил о «красной угрозе», особенно после покушения на императора.

События 1874 года в истории Германии рассматриваются некоторыми как «Второе рождение Второго Рейха» В этом году на Бисмарка было совершено покушение в Бад-Киссингене. После этого Бисмарк пытался провести через Рейхстаг постановление, дающее право контроля над всеми клубами и ассоциациями, но его отвергли центристы и либеральные прогрессисты, заменив некоторыми изменениями, внесёнными в статьи уголовного кодекса, касающиеся этих объединений. Ласкер, этот блестящий оппонент Бисмарка, пытался провести свой проект, но и он был отклонён. После этого Бисмарк публично обратился к общественному мнению, нарисовав мрачную картину намерения либералов и социалистов разрушить государство, что на этот раз получило поддержку в Рейхстаге. На выборах 1877 года Ласкер и его либералы потеряли большинство в парламенте, который заметно качнулся вправо.

11 мая 1878 года некий плотник попытался совершить нападение на императора во время его следования по Унтер-ден-Линден. Не имея никаких серьёзных доказательств, Бисмарк объявил его членом социал-демократической партии, созданной марксистами, лассальянцами и прочими идеалистами на их учредительной конференции в Готе в 1875 году. На этом основании он потребовал принятия жёсткого закона против социалистов всех мастей. Но член Национал-либеральной партии Бенигсен в Бундесрате от лица праволиберальной фракции заявил, что предложение Бисмарка — это «объявление войны рейхстагу», и предложение не прошло.

В июне 1878 года снова была совершена попытка покушения на императора. Бисмарк попытался использовать это как повод для роспуска депутатов, принятия законов против социалистов и получения парламентского большинства для проведения своих тарифных реформ. Но депутация от Бадена высказалась против роспуска парламента. Тогда Бисмарк заявил, что он нуждается в «единодушной поддержке» и стал угрожать подачей в отставку, либо совершением государственного переворота. Бундесрат уступил, и выборы 30 июля 1878 года привели к тому, что уверенное большинство в германском парламенте получили консерваторы и центристы за счёт либералов и социалистов, которые, впрочем, получили на два мандата больше, чем ранее. Это позволило Бисмарку провести через Рейхстаг законопроект, направленный против социалистов. Социал-демократическая партия была запрещена, равно как и её митинги, социалисты были лишены лицензии на свои публикации. Но депутаты-социалисты по-прежнему могли избираться в Рейхстаг и беспрепятственно произносить в нём свои тирады против государственной системы, а свои съезды собирать в Швейцарии и оттуда переправлять публикации в Германию.

Ещё одним из итогов нового расклада сил в Рейхстаге стала возможность провести протекционистские экономические реформы, чтобы преодолеть экономический кризис, начавшийся в 1873 году. Этими реформами канцлеру удалось сильно дезориентировать национал-либералов и привлечь на свою сторону центристов, что несколькими годами ранее просто невозможно было себе представить. Таким образом, в 1878 году стало ясно, что период проведения Бисмарком политики «Культуркампфа» остался позади. Более того, около того времени решающую роль в Рейхстаге закрепили за собой лоббистские группировки, представлявшие интересы производителей зерна и стали. Век парламентской демократии в Германии закончился.

Опасаясь сближения Франции и России, Бисмарк в 1881 году возобновил Союз трёх императоров, но отношения между Германией и Россией продолжали оставаться натянутыми, что усугублялось усилением контактов между Санкт-Петербургом и Парижем. Опасаясь выступления России и Франции против Германии, как противовес франко-русскому союзу, в 1882 году был подписан договор о создании Тройственного союза (Германии, Австрии и Италии).

Выборы 1881 года фактически стали для Бисмарка поражением: консервативные партии и либералы Бисмарка уступили партии «Центра», прогрессивным либералам и социалистам. Ситуация стала ещё серьёзнее, когда оппозиционные партии объединились для того, чтобы урезать расходы на содержание армии. В очередной раз возникла опасность, что Бисмарк не удержится в кресле канцлера. Постоянная работа и волнения подорвали здоровье Бисмарка — он растолстел и заболел бессонницей. Здоровье ему помог вернуть доктор Швеннигер, который посадил канцлера на диету и запретил пить крепкие вина. Результат не заставил себя ждать — очень скоро к канцлеру вернулась былая работоспособность и он взялся за дела с новой силой.

Вначале Германия отставала от Англии и Франции в отношении регулирования взаимоотношений между работодателями и работниками. Но Бисмарк замыслил свои пенсионные реформы, как средство для превращения рабочего класса в класс лояльных государству и консервативно настроенных, то есть дорожащих своим положением, рентнеров. По мнению Бисмарка, такой государственный капитализм был бы лучшим лекарством от социал-демократии. Он начал с направления в Рейхстаг проекта страхования здоровья работающих (1883), который предполагал выплату пособия по болезни начиная с её третьего дня максимум на 13 недель. После трёх лет дебатов, в 1884 году было введено страхование от несчастного случая. Компенсация составляла 2/3 от средней зарплаты и начиналась с 14 недели болезни; ответственность за выплату этой компенсации возлагалась на ассоциации предпринимателей, основанные на кооперативных началах (нем. Berufgenossenschaften). Наконец, в 1889 году Рейхстагом был принят закон о пенсионном обеспечении в связи с возрастом или утратой работоспособности. Однако суммы, выплачиваемые на основании этого закона, долгое время были крайне невелики, составляя к 1914 году в среднем 152 марки в год, в то время как средняя годовая зарплата равнялась к тому же году 1083 маркам.

Эти меры по разным причинам не устраивали как работников, так и работодателей. Более того, они и в принципе не могли приостановить рост социал-демократического движения, поскольку целью последнего являлось развитие социального контроля, а не социальная компенсация. Тем не менее, разработанные Бисмарком меры трудового страхования намного превосходили те, что были приняты в других промышленно-развитых странах, и стали базой для дальнейших социальных реформ.

Колониальная политика

В 1881 году Бисмарк заявил, что «до тех пор, пока он — канцлер, в Германии не будет никакой колониальной политики». Однако, независимо от его воли, в период 1884—1885 были созданы немецкие колонии в Юго-Западной и Восточной Африке, в Того и Камеруне, Новой Гвинее, на архипелаге Бисмарка, Соломоновых и Маршалловых островах. Немецкий колониализм сблизил Германию с её вечной соперницей Францией (что обеспечило достаточно стабильные отношения между странами на протяжении 1880—1890-х годов), но создал напряжение в отношениях с Англией.

Во времена Бисмарка в колонии направлялось лишь 0,1 % экспорта, хотя импорт из колоний в Германию составлял такую же долю. Бисмарк считал, что содержание колоний весьма дорого обходится как в экономическом плане, так и в политическом, поскольку колонии всегда являются источником неожиданных и тяжёлых осложнений. Колонии отвлекают ресурсы и силы от решения насущных внутренних проблем.

С другой стороны, колонии были возможными рынками сбыта и источниками сырья для развивающейся быстрыми темпами промышленности. А также позволяли выйти на рынки в Африке, Южной Америке и Океании.

В определённые моменты он демонстрировал приверженность к колониальному вопросу, но это было политическим ходом, например, во время выборной кампании 1884 года, когда его обвиняли в отсутствии патриотизма. Кроме того, это делалось для того, чтобы уменьшить шансы принца-наследника Фридриха с его левыми взглядами и далеко идущей проанглийской ориентацией. К тому же он понимал, что ключевой проблемой для безопасности страны являются нормальные отношения с Англией. В 1890 году был подписан Занзибарский договор: Германия получила от Англии остров Гельголанд, ставший намного позже форпостом немецкого флота в мировом океане, в обмен на некоторые территории в Африке (Виту, Уганда), также договор установил границы колоний сфер влияния Великобритании и Германии в Африке: Германия формально отказалась от притязаний на зависимый от Великобритании султанат Занзибар (кроме прибрежной полосы), а Великобритания признала права Германии на территории между Индийским океаном и Великими Африканскими озёрами — но в германской прессе это было преподнесено как обмен Занзибара и других африканских «королевств» на один маленький остров.

Отто фон Бисмарку удалось втянуть в колониальные дела своего сына Герберта, который занимался урегулированием вопросов с Англией. Но проблем с сыном тоже хватало — он унаследовал от отца только дурные черты и пьянствовал.

В марте 1887 года Бисмарку удалось сформировать устойчивое консервативное большинство в рейхстаге, которое получило прозвище «Картель». На волне шовинистической истерии и угрозы войны с Францией, избиратели решили сплотиться вокруг канцлера. Это дало ему возможность провести через рейхстаг закон о семилетнем сроке службы.

В области внешней политики Бисмарк тогда совершает одну из своих крупнейших ошибок. Поддерживая антирусскую политику Австро-Венгрии на Балканах он самоуверенно поверил в невозможность франко-русского союза («Царь и „Марсельеза“ несовместимы»). Тем не менее он решил заключить с Россией секретный т. н. «договор перестраховки», однако только до 1890.

В начале 1888 скончался император Вильгельм I, что не предвещало ничего хорошего канцлеру. Новым императором стал смертельно больной раком горла Фридрих III, который к тому времени находился в ужасном физическом и душевном состоянии. Через несколько месяцев он скончался.

Последние годы жизни

15 июня 1888 года трон империи занял молодой Вильгельм II, который не желал находиться в тени влиятельного канцлера. Стареющий Бисмарк подал в отставку, которая была утверждена кайзером 20 марта 1890. 75-летний Бисмарк получил почетный титул герцога и звание генерал-полковника кавалерии. Однако совсем от дел он не отошёл. «Вы не можете от меня требовать, чтобы после сорока лет, посвященных политике, я вдруг вообще ничего не буду делать». Его избрали депутатом рейхстага, вся Германия отпраздновала его 80-летие, и он принял участие в коронации Всероссийского Императора Николая II.

После отставки Бисмарк решил изложить свои воспоминания и издать мемуары. Первые два тома были напечатаны 1898 году и имели большой успех. Третий том увидел свет в 1921 году.

Бисмарк пытался не только повлиять на формирование своего образа в глазах потомков, но и продолжал вмешиваться в современную ему политику, в частности, предпринимал активные кампании в прессе. Нападкам Бисмарка чаще всего подвергался его преемник — Каприви. Косвенно он подвергал критике и императора, которому не мог простить свою отставку. Летом 1891 года Бисмарк принял участие в выборах в Рейхстаг, однако, он никогда не принимал участия в работе своего 19-го избирательного округа в Ганновере, ни разу не воспользовался своим мандатом, и 1893 г. сложил свои полномочия

Кампания в прессе была успешной. Общественное мнение склонилось в пользу Бисмарка, особенно после того, как Вильгельм II стал открыто его атаковать. Авторитет нового рейхсканцлера Каприви особенно сильно пострадал тогда, когда он попытался помешать встрече Бисмарка с австрийским императором Францем Иосифом. Путешествие в Вену превратилось в триумф Бисмарка, который заявил, что не имеет никаких обязанностей перед немецкими властями: «все мосты сожжены»

Вильгельм II был вынужден пойти на примирение. Несколько встреч с Бисмарком в 1894 году прошли хорошо, но не привели к настоящей разрядке в отношениях. То, как непопулярен был Бисмарк в Рейхстаге, показали ожесточенные бои вокруг утверждения поздравлений по случаю его 80-летия. Из-за обнародования в 1896 году сверхсекретного договора перестраховки он привлёк к себе внимание немецкой и иностранной прессы.

Смерть жены в 1894 году стала сильным ударом для Бисмарка. В 1896 году приехал в Москву чтобы присутствовать на коронации последнего русского царя Николая II. В 1898 году здоровье экс-канцлера резко ухудшилось, и 30 июля он скончался во Фридрихсру на 84-м году жизни.

Память

• В Германии имеется несколько памятников создателю Второго Рейха, но самым грандиозным из них стала 34-метровая фигура Бисмарка, создававшаяся в течение 5 лет по проекту Гуго Ледерера. Закончена постройкой в 1906 году и установлена на берегу Эльбы в Гамбурге

• Hamburg Bismarck-Denkmal 01 KMJ.jpg

  Памятник Бисмарку в Гамбурге.

• Nuremberg.Bismarck monument.jpg

  Памятник Бисмарку в Нюрнберге

• Bismarck monument.jpg

  Памятник Бисмарку в Нордене

• BismarckDenkmalhh.jpg

  Памятник Бисмарку в Кёнигсберге (1901), переплавлен в 1947 году

• Bismarck-Denkmal-02.JPG

  Памятник Бисмарку в Бад-Киссингене.

• В Петербурге (на доме 50 по Английской наб.) установлена мемориальная доска, посвященная Бисмарку (1998).

• Именем Бисмарка был назван линкор, флагман Кригсмарине.
• Бисмарк являлся почётным гражданином многих немецких городов, в том числе Гамбурга.
• Его именем назван архипелаг и море в Тихом океане.
• В честь Бисмарка при жизни была названа столица штата США Северная Дакота.
• Мыс Бисмарк, на острове Северный архипелага Новая Земля^{[уточнить]}

В кинематографе

• В фильме «Людвиг II: Блеск и падение короля» — Фридрих Домин.
• В фильме «Королевский блеск» (1975) роль Бисмарка исполнил Оливер Рид.
• В историческом сериале ««1864»» (2014) его сыграл Райнер Бок.

Историография

За более чем 150 лет со дня рождения Бисмарка возникало много разных вариантов толкования его личной и политической деятельности, некоторые из них взаимно противоположны. Вплоть до окончания Второй мировой войны в немецкоязычной литературе преобладали писатели, точка зрения которых находилась под влиянием собственного политического и религиозного мировоззрения. Историк Карина Урбах отметила (1998): «его биографию преподавали по меньшей мере шести поколениям, и можно с уверенностью сказать, что каждое следующее поколение изучало другого Бисмарка. Ни один другой немецкий политик не был использован и искажен так сильно, как он».

Времена империи

Споры вокруг фигуры Бисмарка существовали ещё при его жизни. Уже в первых, иногда многотомных, биографических изданиях подчеркивалась сложность и неоднозначность Бисмарка. Социолог Макс Вебер в 1895 году критически оценил роль Бисмарка в процессе объединения Германии: «Дело его жизни заключалась не только во внешнем, но и внутреннем единении нации, но каждый из нас знает: этого достичь не удалось. Этого невозможно достичь его методами». Теодор Фонтане в последние годы своей жизни написал литературный портрет, в котором сравнил Бисмарка с Валленштейном. Оценка Бисмарка с точки зрения Фонтане существенно отличается от оценки большинства современников: «он великий гений, но маленький человек».

Негативная оценка роли Бисмарка долгое время не находила поддержки, частично благодаря его мемуарам. Они стали почти неисчерпаемым источником цитат для его поклонников. В течение десятилетий книга лежала в основе представления о Бисмарке патриотически настроенными гражданами. В то же время это ослабило критический взгляд на основателя империи. При жизни Бисмарк имел личное влияние на свой образ в истории, поскольку контролировал доступ к документам, а иногда поправлял рукописи. После смерти канцлера контроль за формированием образа в истории взял на себя его сын, Герберт фон Бисмарк.

Профессиональная историческая наука не могла избавиться от влияния роли Бисмарка в объединении немецких земель и присоединилась к идеализации его образа. Генрих фон Трейчке изменил своё отношение к Бисмарку с критического, превратившись в преданного поклонника. Основание Германской империи он называл самым ярким примером героизма в истории Германии. Трейчке и другие представители малонемецко-борусской школы истории были очарованы силой характера Бисмарка. Биограф Бисмарка Эрих Маркс писал в 1906 году: «на самом деле должен признать: жить в те времена было таким огромным опытом, что все, что имеет к этому отношение, представляет ценность для истории.» Однако Маркс, вместе с другими историками времен Вильгельма, такими как Генрих фон Зибель, отмечал противоречивость роли Бисмарка в сравнении с достижениями Гогенцоллернов. Так, в 1914 году в школьных учебниках основателем Германской империи назывался не Бисмарк, а Вильгельм I.

Решающий вклад в возвеличивание роли Бисмарка в истории был сделан в Первую мировую войну. По случаю 100-летия со дня рождения Бисмарка в 1915 году были выпущены статьи, которые даже и не скрывали свою пропагандистскую цель. В патриотическом порыве историки отмечали обязанности немецких солдат оборонять добытое Бисмарком единство и величие Германии от иностранных захватчиков, и в то же время, умалчивали о многочисленных предупреждениях Бисмарка о недопустимости такой войны посреди Европы. Исследователи Бисмарка, такие как Эрих Маркс, Мак Ленц и Хорст Коль изображали Бисмарка как проводника немецкого воинственного духа.

Веймарская республика

Поражение Германии в войне и создание Веймарской республики не изменили идеалистического образа Бисмарка, поскольку элита историков осталась верна монарху. В таком беспомощном и хаотическом состоянии Бисмарк был как ориентир, отец, гений, на которого следует равняться, чтобы покончить с «версальским унижением». Если и выражалась какая-то критика его роли в истории, то она касалась малонемецкого пути решения германского вопроса, а не военного или навязанного объединения государства. Традиционализм уберегал от появления инновационных биографий Бисмарка. Обнародование очередных документов в 1920-е годы в очередной раз помогло подчеркнуть дипломатическую сноровку Бисмарка. Самую популярную в то время биографию Бисмарка написал 1926 году Эмиль Людвиг, в которой был представлен критически-психологический анализ, по которым Бисмарк был изображен фаустовским героем в исторической драме XIX века.

Третий рейх и эмиграция

В период нацизма чаще изображалась историческая наследственность между Бисмарком и Адольфом Гитлером, чтобы закрепить за Третьим рейхом ведущую роль в движении немецкого единства. Эрих Маркс, пионер исследования Бисмарка, подчеркнул эти идеологизированные исторические интерпретации. В Великобритании также изображали Бисмарка как предшественника Гитлера, который стоял в начале особого пути Германии. По ходу Второй мировой войны вес Бисмарка в пропаганде несколько уменьшался; с 1941 года не упоминалось его предупреждение о недопустимости войны с Россией. Зато консервативные представители движения сопротивления увидели в Бисмарке своего проводника

В 1944 году был напечатан труд Арнольда Оскара Майерса «Бисмарк. Человек и государственный деятель» (нем. Bismarck der Mann und der Staatsmann), в которой Бисмарк был изображен в национальных и народнических красках. В этой книге традиция восхваления Бисмарка в имперском стиле достигла наивысшей точки. Из-за поражения во Второй мировой войне и последующего разделения Германии политизированная интерпретация Майерса уже не имела большого влияния на переоценку Бисмарка в профессиональной исторической науке.

Важный критический труд обнародовал немецкий юрист в эмиграции Эрих Эйк, написав биографию Бисмарка в трех томах. Он критиковал Бисмарка за циничное отношение к демократическим, либеральным и гуманистическим ценностям и возложил на него ответственность за разрушение демократии в Германии. Система союзов была очень ловко построена, но, будучи искусственным построением, была обречена на распад от рождения. Однако и Эйк не мог не удержаться от восхищения фигурой Бисмарка: «но никто, где ни был, не может не согласиться с тем, что он [Бисмарк] был главной фигурой своего времени… Никто не может не удержаться от восхищения силой обаяния этого человека, который всегда любопытен и важен.»

Послевоенный период до 1990 года

После Второй мировой войны влиятельные немецкие историки, в частности Ганс Ротфельдс и Теодор Шидер, придерживались хоть и разнопланового, но все же позитивного взгляда на Бисмарка.

Фридрих Майнеке, бывший почитатель Бисмарка, доказывал в 1946 году в книге «Немецкая катастрофа» (нем. Die deutsche Katastrophe), что болезненное поражение немецкого национального государства перечеркнуло все восхваления Бисмарка в обозримом будущем.

Британец Алан Тейлор обнародовал в 1955 году психологическую, и не в последнюю очередь из-за этого ограниченную, биографию Бисмарка, в которой он попытался показать борьбу между отцовским и материнским началами в душе своего героя. Тейлор положительно охарактеризовал инстинктивную борьбу Бисмарка за порядок Европе с агрессивной внешней политикой Вильгельмовской эры.

Первая послевоенная биография Бисмарка, написанная Вильгельмом Момзеном, отличалась от трудов предшественников стилем, который претендует на трезвость и объективность. Момзен подчеркивал политическую гибкость Бисмарка, и полагал, что его неудачи не могут затмить успехов государственной деятельности.

В 1960-е и 1970-е годы интерес западногерманских историков к «великим фигурам» сильно упал. Зато больше внимания уделялось исследованию политических, социальных и культурных структур, в которые они были встроены, и на работу которых они имели влияние.

В социально-исторической школе, которая образовалась вокруг критиковавшего Бисмарка Ганса-Ульриха Велера, как проблему рассматривали практику Бисмарка проведения кампаний против мнимых врагов государства (социал-демократы, иезуиты, и т. д.). Интеграция путём усиления страхов против общего врага была использована канцлером для того, чтобы объединить общество в новую империю. Политикой «собирания земель» Бисмарку удалось удовлетворить интересам двух самых влиятельных групп: основных землевладельцев (юнкеров) и крупных промышленников. Велер охарактеризовал в 1973 году систему правления Бисмарка как бонапартистскую диктатуру, с наличием элементов харизматизма, популизма и традиционализма. Впоследствии Велер попытался проанализировать состояние Бисмарка с применением понятия «харизматического повелителя» Макса Вебера.

В конце 1970-х образовалось движение социальных историков против биографических исследований. С тех пор стали выходить биографии Бисмарка, в которых он изображен или в крайне светлых, или темных красках. Общей чертой большинства новых биографий Бисмарка является попытка синтеза влияния Бисмарка и описания его положения в социальных структурах и политических процессах того времени

Необычным путём пошёл Фриц Штерн, который написал в 1978 году двойную биографию: Бисмарка и приближенного к нему банкира Герсона Блайхрёдера. Лотар Гал описал в 1980 году на примере Бисмарка образ «белого революционера», которым впоследствии пользовались Людвиг Бамбергер и Генри Киссинджер. В соответствии с этим образом Бисмарк, будучи ярым сторонником монархии, ради сохранения консервативных структур был вынужден разрушить существующий общественный строй и сделать модернизацию. Наконец, он высвободил силы, которые не смог удержать под своим контролем, и которые действовали вопреки современным тенденциям.

Американский историк Отто Пфланце выпустил между 1963 и 1990 годами многотомную биографию Бисмарка, в которой, в отличие от других, на первый план была поставлена личность Бисмарка, исследованная средствами психоанализа. Пфланце подверг Бисмарка критике за его обращение с политическими партиями и подчинение конституции собственным целям, что создало негативный прецедент для подражания. Согласно Пфланце, образ Бисмарка как объединителя немецкой нации происходит от самого Бисмарка, который с самого начала стремился лишь к усилению власти Пруссии над основными государствами Европы.

Восточногерманский историк Эрнст Энгельберг выпустил в 1985 году биографию Бисмарка, которая вызвала недоумение в Западной Германии, поскольку, учитывая преследования социалистов со стороны канцлера, она рассматривала его в очень привлекательном свете. Энгельберг, как и остальные восточноевропейские историки того времени, считал, что создание империи было шагом на пути к прогрессу, который дал рабочему классу национальное единство. Энгельберг рассматривал Бисмарка не как авантюриста, а как целенаправленного политика, недостатки характера которого можно объяснить социальными устоями юнкерства. Ответственность за Первую мировую войну лежит не на Бисмарке, а на его преемниках

См. также

• Башня Бисмарка
• Прусский социализм

Сочинения

• Бисмарк О. С русскими не играют. М.: АСТ, 2014. С. 288. ISBN 9785170860722
• Бисмарк О. Политика есть искусство возможного. М.: Центрполиграф, 2015. С. 160. ISBN 9785227057365
• Бисмарк О. Мир на грани войны. Что ждет Европу и Россию? М.: Алгоритм, 2014. С. 240. ISBN 9785443807119
• Бисмарк О. Личная корреспонденция из Санкт-Петербурга. 1859-1862 гг. СПб.: Алетейя, 2013. С. 336. ISBN 9785914198449

Литература

• Бисмарк, Отто-Эдуард-Леопольд, князь и герцог Лауэнбургский // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Стейнберг Дж. Бисмарк. Биография. М.: АСТ, 2014. С. 735. ISBN 9785170808496
• Виноградов В. Отто фон Бисмарк. Объединение Германии железом и кровью. М.: Аст-Пресс, 2015. ISBN 9785947769197
• Тополь Э. Бисмарк. Русская любовь железного канцлера

Ссылки

• Наталия Басовская, Алексей Венедиктов. [www.echo.msk.ru/programs/vsetak/506859-echo/ Отто фон Бисмарк - враг революций]. Всё так. Эхо Москвы (13 апреля 2008). Проверено 18 декабря 2014.
• [vivl.ru/bismark/bismarck.php Отто фон Бисмарк. Жизнеописание]
• [www.bismarck-stiftung.de/start.htm Фонд Отто фон Бисмарка] (недоступная ссылка с 14-05-2013 (3998 дней) — история) (нем.)
• [publ.lib.ru/ARCHIVES/B/BISMARK_Otto/_Bismark_O..html Мысли и воспоминания в 3-х томах]
• [beiunsinhamburg.de/2010/отто-фон-бисмарк/ Статья о Отто фон Бисмарке]

Отрывок, характеризующий Бисмарк, Отто фон

– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.
[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.