Отуэй, Томас

Томас Отуэй
Род деятельности:	драматург, поэт
Годы творчества:	1675—1685
Дебют:	трагедия «Алкивиад» (1675)

Томас О́туэй (Отвей, англ. Thomas Otway; 1651—1685) — английский поэт и драматург.

Вырос в семье пастора, учился в Винчестерском колледже и Оксфордском университете. В 1670 году безуспешно дебютировал в театра «Линкольне Инн Филдс» (Лондон), после чего занялся драматургией.

Своим характером и судьбой Отуэй напоминает одного из драматургов, предшествовавших Шекспиру, — талантливого Роберта Грина. Подобно Грину, он был и актёром, и весьма популярным драматическим писателем, получал хорошие деньги, но немедленно тратил их в веселой компании таких же гуляк, как он сам. Вечное чередование излишества и бедности сократило его жизнь; он умер 34 лет. Таким же беспутным характером отличается и его литературная деятельность. Вечно нуждаясь в деньгах, он писал с судорожной поспешностью, не думая ни о художественной обработке своих пьес, ни о своей репутации, как писателя. Первой пьесой Отвея, обратившей на него внимание публики, была его трагедия «Дон Карлос» (1676), сюжет которой он заимствовал, как впоследствии и Ф. Шиллер, из исторической повести аббата Сен-Реаля. Пьеса написана в грандиозном стиле трагедий У. Шекспира и имела немалый успех на сцене. Ещё более подражание Шекспиру заметно в трагедии «Кай Марий», где встречаются целые тирады, навеянные Ромео и Джульеттой. Лучшей пьесой Отуэя считается трагедия «Спасенная Венеция», сюжет которой тоже заимствован из романа Сен-Реаля. Пьеса изобилует эффектными сценами и прекрасно очерченными характерами, свидетельствующими о несомненной талантливости автора, но, взятая в целом, не выдерживает строгой критики. Тоже можно сказать и о трагедии «Сирота или несчастный брак» (The Orphan or the unhappy Marriage), в которой роль Монимии написана для знаменитой актрисы Элизабет Барри (Отуэй долго пылал к ней неразделенной страстью). Роль героини и стихи, которые автор влагает ей в уста, не оставляют желать ничего лучшего в поэтическом отношении и позволяют угадывать, чем мог бы быть Отуэй, если бы его жизнь сложилась иначе.

Пьесы

• трагедия «Алкивиад» (1675, театр «Дорсет Гарден», Лондон)
• трагедия «Дон Карлос» (по Сен-Реалю, 1676, «Дорсет Гарден»)
• комедия «Модная дружба» (1678, «Дорсет Гарден»)
• «История и падение Каюса Мариуса» (1679, «Дорсет Гарден»)
• «Счастье солдата» (1680, «Дорсет Гарден»)
• «Атеист» (1683, «Друри-Лейн»)
• трагедия «Сирота, или Несчастное замужество» (1680, «Дорсет Гарден»)
• «Спасённая Венеция, или Раскрытый заговор» (1681, «Дорсет Гарден»)

Трагедия «Спасённая Венеция, или Раскрытый заговор» ставилась и в XX веке:

• 1904 — Лессинг-театр (Берлин). Литературная обработка Г. Гофмансталя, пост. О. Брама и Г. Крэга.
• 1953 — Театр «Лирик» (Лондон). Пост. П. Брука.

Литература

• [feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le8/le8-3751.htm Отуэй, Томас] — статья из Литературной энциклопедии 1929—1939
• Отвэй, Томас // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• The works of mister Otway. — L., 1692, 1712.
• Complete works. — V. 1—3. — L., [1927].
• Langbaine G. An account of the English dramatic poets. — Oxf., 1691.
• Thornton Т. The works of Th. Otway, with notes… and a life of the author. — L., 1813.
• Schumacher E. Th. Otway. — Bern, 1924.
• Niсоll A. A history of Restoration drama. 1660—1700. — Cambr., 1928.
• Nettleton G. H. English drama of the Restoration and Eighteenth century (1642—1780). — N. Y., 1923.
• Dobree В. Restoration tragedy. 1660—1720. — Oxf., 1929.

Отрывок, характеризующий Отуэй, Томас

– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.