Отцы и дети (фильм, 2008)

Отцы и дети
Жанр	драма
Режиссёр	Авдотья Смирнова
Автор сценария	Авдотья Смирнова Александр Адабашьян
В главных ролях	Александр Скотников Александр Устюгов Андрей Смирнов Анатолий Васильев
Оператор	Юрий Райский
Композитор	Пётр Климов Алексей Стеблёв
Кинокомпания	Рекун-Синема
Длительность	176 мин. (4 серии)
Страна	Россия Россия
Год	2008
IMDb	ID 1333902
Выход фильма «Отцы и дети»

К:Фильмы 2008 года

«Отцы и дети» — четырёхсерийный художественный фильм по роману И. С. Тургенева «Отцы и дети» режиссёра Авдотьи Смирновой.

Сюжет

Экранизация одного из самых философских произведений Ивана Сергеевича Тургенева. Знакомый всем конфликт поколений. Аркадий Кирсанов и Евгений Базаров — абсолютно разные по мировоззрению люди. В то время, как первый более склонен опираться на мнение старшего поколения, второй совершенно отрицает его. И корит своего приятеля за излишнюю мягкотелость, считая, что тот находится под сильным влиянием своих отца и дяди, время которых, по его мнению, прошло… Но вот жизнь ставит перед Евгением неразрешимую для его логического склада ума проблему — приходит любовь.

В ролях

• Александр Устюгов — Евгений Базаров
• Александр Скотников — Аркадий Кирсанов
• Андрей Смирнов — Павел Петрович Кирсанов
• Анатолий Васильев — Николай Петрович Кирсанов
• Наталья Рогожкина — Анна Одинцова
• Екатерина Вилкова — Фенечка
• Наталья Тенякова — Арина Власьевна (мать Базарова)
• Сергей Юрский — Василий Иванович (отец Базарова)
• Дарья Белоусова — Катя
• Леонид Ярмольник — доктор
• Анна Цуканова — Дуняша
• Наталия Курдюбова — Кукшина
• Наталья Смирнова — генеральша
• Геннадий Смирнов — Ситников

Съёмочная группа

• Режиссёр: Авдотья Смирнова
• Авторы сценария: Авдотья Смирнова, Александр Адабашьян (по роману И. С. Тургенева «Отцы и дети»)
• Оператор: Юрий Райский
• Художник: Александр Адабашьян
• Художник по костюмам: Оксана Ярмольник
• Композитор: Пётр Климов, Алексей Стеблёв
• Звукорежиссёр : Лев Ежов
• Монтаж: Лидия Волохова
• Продюсеры: Анна Каминская, Максим Коропцов

Работа над сценарием

Идею экранизации «Отцов и детей» Авдотья Смирнова вынашивала семь лет. По её мнению, это едва ли не самый непонятый русский роман. Это произведение о любви и жизни, а не о нигилизме и разрезанных лягушках. «Я очень люблю этот роман и очень часто его перечитываю, всю свою жизнь. И очень его люблю. Я считаю, что у этого романа очень несчастливая судьба. Этот роман, может быть, самый непрочитанный роман в русской классике. С того момента, как он вышел и вокруг него начались споры и скандалы, которые, собственно, привели Тургенева в эмиграцию, этот роман был прочитан и понят как идеологический. А этот роман вообще-то антиидеологический; это роман про то, что любая идеология перед лицом живой жизни и её высшего проявления — любви — терпит фиаско. Это роман о любви. Просто ему очень не повезло. И в XIX веке его мало кто понял. Хотя умные люди прекрасно все поняли: Чехов обожал этот роман».

Александр Адабашьян выступил соавтором сценария и художником-постановщиком. Он признался, что был удивлён, когда Дуня Смирнова предложила ему поработать над сценарием по тургеневскому роману. «Впечатления, оставшиеся от прочтения его в юности, — никакого очарования. Перечитав сейчас, был поражён. В нём как минимум четыре потрясающие любовные истории!»

Работая над сценарием, авторы хотели показать внутренние переклички, заложенные самим Тургеневым, и предложить прочтение «Отцов и детей» как семейного романа. «Это произведение Ивана Сергеевича — роман не политический, как принято считать, а антиполитический. Это история о том, как счастливыми становятся только те, кто идёт на поводу у жизни: Николай Петрович, Аркадий Николаевич. А те, у кого есть идеологическая колея или система, так или иначе терпят человеческое фиаско: Базаров умирает, про Павла Петровича прямо сказано, что „он и был живым мертвецом“».

Чтобы визуализировать авторский текст романа, в сценарии были придуманы образные решения некоторых сцен. Например, в сцене объяснения Базарова и Одинцовой. У Тургенева в авторском тексте содержалось следующее: Анна Сергеевна — роскошная и холодная, Евгений Васильевич рядом с ней чувствует себя чужим, плебеем. Авторы сценария решили, что этот эпизод будет разворачиваться в комнате, заставленной стеклом: бокалы, кувшины и прочее. Герои ходят вокруг стола, на котором выставлено богемское стекло, всё дребезжит. Так создалось ощущение хрупкости. «Когда же Базаров, наконец, обнимает Одинцову, падает кувшин, и она его ловит. А раз она успела его поймать, значит, точно не влюблена, — влюблённая вряд бы ли успела. Плюс к этому такое маяковское овеществление метафоры „слон в посудной лавке“ дало особый визуальный эффект: постоянное преломление лучей, атмосферу воздушного и изящного дворянского мира, который начинает дрожать, когда туда в своих сапогах входит Базаров. У Тургенева этого нет, но, смею надеяться, что Иван Сергеевич сильно возражать бы не стал», считает Смирнова.

В романе Тургенева в тексте от автора проводится параллель между Евгением Васильевичем Базаровым и Павлом Петровичем Кирсановым — это одинаковые человеческие типы, оказавшиеся в разных временных обстоятельствах. Авторы сценария дописали рифму к истории с кольцом, которое в романе Павлу Петровичу подарила его возлюбленная, княгиня Р. В картине Базарову дарит кольцо Одинцова. Добавляется ещё одна деталь, сближающая Базарова и Павла Петровича.

Кастинг

В роли Павла Петровича Кирсанова режиссёр изначально планировала снимать своего отца Андрея Смирнова, несмотря на то, что между актёром и его персонажем существует разница в возрасте: актёру сильно за 60, а Павлу Петровичу — только 50 лет.

На роли молодых героев режиссёр пригласила актёров Александра Устюгова (Базаров) и Александра Скотникова (Аркадий). Актёры были выбраны по принципу их человеческой близости к образу: в Устюгове, по мнению режиссёра, очень много от Базарова, а в Скотникове — от Аркаши. Авдотью Смирнову не смутило, что актёры «засветились» в «ментовских» сериалах: «У меня предрассудков на эту тему нет. Напротив, я даже люблю ломать амплуа».

В ролях прислуги и дворни снимались артисты театров Брянска и Орла. Сына Фенечки и Николая Кирсанова Митеньку сыграл ребёнок научных работников музея-усадьбы Спасское-Лутовиново — десятимесячный Богдан Ермаков.

Съёмки

Создатели фильма старались подчеркнуть разницу в имущественном положении Одинцовой, Базаровых и братьев Кирсановых. В фильме три абсолютно разных имения: Кирсановка (Марьино), Базаровка и имение Одинцовой (Никольское), — разные люди, разные характеры, разные социальные слои. Художник Александр Адабашьян создал среду обитания соответствующую характеру каждого персонажа. Поместье Кирсановых снималось в орловском имении Тургенева «Спасское-Лутовиново». Это старый большой музейный комплекс, в нём — сплошные подлинники, поэтому там запрещено снимать кино. Но создатели фильма получили разрешение снимать во флигеле, в котором предстояли реставрационные работы. В этом флигеле останавливался Тургенев, вернувшись из очередного долгого путешествия. Имение родителей Базарова пришлось строить с нуля: собирали по деревням старые дома. Усадьбу Одинцовой — каменный дом с колоннами в стиле русского классицизма, с парком и прудом, снимали в поместье Тютчева «Овстуг» под Брянском. Имение было разграблено ещё при потомках Тютчева, до революции, а восстановили его уже при советской власти, и это совершенный новодел. Но зато съёмочная группа могла спокойно работать в нём.

Для того, чтобы фильм не оказался историей непонятных и удаленных от сегодняшней реальности людей, всю его фактуру решено было приближать к современности — и по костюмам, и по гриму, и по всему остальному. Александр Адабашьян отмечает, что создатели картины не ставили задачу восстановить стилистику XIX века в чистом виде. «Всё равно для современного зрителя это некий образ, уже созданный в кино, театре, живописи, это некое устоявшееся в сознании прошедшее время. Я помню, когда мы только приступили к „Обломову“ и проводили пробы, то актёров нарядили в подлинные костюмы XIX века. Снимали на натуре, в мосфильмовском саду… Выглядело всё, как опера днём. Поэтому все костюмы там навранные. Кринолинов нет, с мужских фраков убраны буфы с плеч и т. д. То же самое предстоит делать и здесь, в „Отцах и детях“, — всё время подвирать, чтобы сдвинуть представления о реальности. Чтобы максимально убрать дистанцию между зрителем и происходящим на экране, чтобы зритель не смотрел фильм, как костюмно-историческую драму, а сопереживал персонажам, как живым людям». На создание дамских нарядов у художника по костюмам Оксаны Ярмольник ушло пять месяцев.

Квартира Кукшиной снималась в Орле — в музее писателей-орловцев. Губернский бал — в Москве, в музее архитектуры имени А. В. Щусева, улицы уездного города — на натурной площадке «Мосфильма» в декорации «Старая Москва».

Посуду, стилизованную под середину XIX века, изготовили для фильма в Дятькове. Обои для Кирсановки и Базаровки были специально выпущены на Гомельской фабрике.

Съёмки проходили в августе—октябре 2007 года. И в феврале 2008 года снимали сцену посещения стариками Базаровыми могилы сына.

Ссылки

• «Отцы и дети» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Отцы и дети (фильм, 2008)

– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.
– День отъездила, хоть мужчине в пору и как ни в чем не бывало!
Скоро после дядюшки отворила дверь, по звуку ног очевидно босая девка, и в дверь с большим уставленным подносом в руках вошла толстая, румяная, красивая женщина лет 40, с двойным подбородком, и полными, румяными губами. Она, с гостеприимной представительностью и привлекательностью в глазах и каждом движеньи, оглянула гостей и с ласковой улыбкой почтительно поклонилась им. Несмотря на толщину больше чем обыкновенную, заставлявшую ее выставлять вперед грудь и живот и назад держать голову, женщина эта (экономка дядюшки) ступала чрезвычайно легко. Она подошла к столу, поставила поднос и ловко своими белыми, пухлыми руками сняла и расставила по столу бутылки, закуски и угощенья. Окончив это она отошла и с улыбкой на лице стала у двери. – «Вот она и я! Теперь понимаешь дядюшку?» сказало Ростову ее появление. Как не понимать: не только Ростов, но и Наташа поняла дядюшку и значение нахмуренных бровей, и счастливой, самодовольной улыбки, которая чуть морщила его губы в то время, как входила Анисья Федоровна. На подносе были травник, наливки, грибки, лепешечки черной муки на юраге, сотовой мед, мед вареный и шипучий, яблоки, орехи сырые и каленые и орехи в меду. Потом принесено было Анисьей Федоровной и варенье на меду и на сахаре, и ветчина, и курица, только что зажаренная.
Всё это было хозяйства, сбора и варенья Анисьи Федоровны. Всё это и пахло и отзывалось и имело вкус Анисьи Федоровны. Всё отзывалось сочностью, чистотой, белизной и приятной улыбкой.
– Покушайте, барышня графинюшка, – приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек на юраге, с таким букетом варений, на меду орехов и такой курицы никогда она нигде не видала и не едала. Анисья Федоровна вышла. Ростов с дядюшкой, запивая ужин вишневой наливкой, разговаривали о прошедшей и о будущей охоте, о Ругае и Илагинских собаках. Наташа с блестящими глазами прямо сидела на диване, слушая их. Несколько раз она пыталась разбудить Петю, чтобы дать ему поесть чего нибудь, но он говорил что то непонятное, очевидно не просыпаясь. Наташе так весело было на душе, так хорошо в этой новой для нее обстановке, что она только боялась, что слишком скоро за ней приедут дрожки. После наступившего случайно молчания, как это почти всегда бывает у людей в первый раз принимающих в своем доме своих знакомых, дядюшка сказал, отвечая на мысль, которая была у его гостей:
– Так то вот и доживаю свой век… Умрешь, – чистое дело марш – ничего не останется. Что ж и грешить то!
Лицо дядюшки было очень значительно и даже красиво, когда он говорил это. Ростов невольно вспомнил при этом всё, что он хорошего слыхал от отца и соседей о дядюшке. Дядюшка во всем околотке губернии имел репутацию благороднейшего и бескорыстнейшего чудака. Его призывали судить семейные дела, его делали душеприказчиком, ему поверяли тайны, его выбирали в судьи и другие должности, но от общественной службы он упорно отказывался, осень и весну проводя в полях на своем кауром мерине, зиму сидя дома, летом лежа в своем заросшем саду.
– Что же вы не служите, дядюшка?
– Служил, да бросил. Не гожусь, чистое дело марш, я ничего не разберу. Это ваше дело, а у меня ума не хватит. Вот насчет охоты другое дело, это чистое дело марш! Отворите ка дверь то, – крикнул он. – Что ж затворили! – Дверь в конце коридора (который дядюшка называл колидор) вела в холостую охотническую: так называлась людская для охотников. Босые ноги быстро зашлепали и невидимая рука отворила дверь в охотническую. Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл очевидно какой нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.
– Это у меня мой Митька кучер… Я ему купил хорошую балалайку, люблю, – сказал дядюшка. – У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.
– Как хорошо, право отлично, – сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.
– Как отлично? – с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. – Не отлично, а это прелесть, что такое! – Ей так же как и грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
– Еще, пожалуйста, еще, – сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять молодецки задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову на бок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолке.
– Изволите слушать, – сказала она Наташе, с улыбкой чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. – Он у нас славно играет, – сказала она.
– Вот в этом колене не то делает, – вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. – Тут рассыпать надо – чистое дело марш – рассыпать…
– А вы разве умеете? – спросила Наташа. – Дядюшка не отвечая улыбнулся.
– Посмотри ка, Анисьюшка, что струны то целы что ль, на гитаре то? Давно уж в руки не брал, – чистое дело марш! забросил.
Анисья Федоровна охотно пошла своей легкой поступью исполнить поручение своего господина и принесла гитару.
Дядюшка ни на кого не глядя сдунул пыль, костлявыми пальцами стукнул по крышке гитары, настроил и поправился на кресле. Он взял (несколько театральным жестом, отставив локоть левой руки) гитару повыше шейки и подмигнув Анисье Федоровне, начал не Барыню, а взял один звучный, чистый аккорд, и мерно, спокойно, но твердо начал весьма тихим темпом отделывать известную песню: По у ли и ице мостовой. В раз, в такт с тем степенным весельем (тем самым, которым дышало всё существо Анисьи Федоровны), запел в душе у Николая и Наташи мотив песни. Анисья Федоровна закраснелась и закрывшись платочком, смеясь вышла из комнаты. Дядюшка продолжал чисто, старательно и энергически твердо отделывать песню, изменившимся вдохновенным взглядом глядя на то место, с которого ушла Анисья Федоровна. Чуть чуть что то смеялось в его лице с одной стороны под седым усом, особенно смеялось тогда, когда дальше расходилась песня, ускорялся такт и в местах переборов отрывалось что то.
– Прелесть, прелесть, дядюшка; еще, еще, – закричала Наташа, как только он кончил. Она, вскочивши с места, обняла дядюшку и поцеловала его. – Николенька, Николенька! – говорила она, оглядываясь на брата и как бы спрашивая его: что же это такое?
Николаю тоже очень нравилась игра дядюшки. Дядюшка второй раз заиграл песню. Улыбающееся лицо Анисьи Федоровны явилось опять в дверях и из за ней еще другие лица… «За холодной ключевой, кричит: девица постой!» играл дядюшка, сделал опять ловкий перебор, оторвал и шевельнул плечами.
– Ну, ну, голубчик, дядюшка, – таким умоляющим голосом застонала Наташа, как будто жизнь ее зависела от этого. Дядюшка встал и как будто в нем было два человека, – один из них серьезно улыбнулся над весельчаком, а весельчак сделал наивную и аккуратную выходку перед пляской.
– Ну, племянница! – крикнул дядюшка взмахнув к Наташе рукой, оторвавшей аккорд.
Наташа сбросила с себя платок, который был накинут на ней, забежала вперед дядюшки и, подперши руки в боки, сделала движение плечами и стала.
Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала – эта графинечка, воспитанная эмигранткой француженкой, этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно бы должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка. Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро весело, первый страх, который охватил было Николая и всех присутствующих, страх, что она не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она сделала то самое и так точно, так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять всё то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке.