Евангелие от Луки

Запрос «Лк.» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Евангелие от Луки (греч. Εὐαγγέλιον κατὰ Λουκάν) — третья книга Нового Завета, одно из четырёх канонических евангелий. Перед ним традиционно следуют Евангелия от Матфея и Марка, за ним — Евангелие от Иоанна. Автором считается Лука.

Цель, особенности и композиция Евангелия

Основная тема Евангелия — жизнь и проповедь Иисуса Христа, Сына Божия. Евангелие написано для христиан из язычников и обращено к Феофилу, христианину, обращённому из язычников, и, в его лице, к новым христианским общинам, основанным св. Павлом. Цель Евангелия автор обозначает сам в первых строках «по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать… чтобы ты узнал твёрдое основание того учения, в котором был наставлен». Ряд особенностей Евангелия вытекает из его предназначения для бывших язычников — иудейские обычаи объясняются подробно, кроме того автор преднамеренно избегает употребления слова «язычники» в отрицательном контексте, опасаясь неправильного понимания. Например, фраза из Нагорной проповеди Христа, которая в Евангелии от Матфея звучит как «И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?» (Мф. 5:47), в Евангелии от Луки приводится в виде «И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники то же делают» (Лк. 6:33).

Жизнь Христа у Луки излагается преимущественно с исторической стороны, рассказ отличается обстоятельностью и подробностью, приводится большое количество притч Христа, по числу знаков Евангелие от Луки — длиннейшая книга Нового Завета. Евангелие начинается с описания наиболее ранних событий в хронологическом плане, а именно с благовестия Захарии, отцу Иоанна Крестителя, о его грядущем рождении. Прочие Евангелия начинаются с Рождества Христова (Матфей) или уже с проповеди Иоанна Крестителя (Марк и Иоанн).

События, предшествовавшие Рождеству Спасителя, у Луки описаны очень подробно (вся 1 глава). В 3 главе приводится родословие Иисуса Христа, идущего по нисходящей линии от Иосифа Обручника, названного мужа Девы Марии, до Адама. Это родословие аналогично родословию в Евангелии от Матфея, и их отличия друг от друга были предметом многочисленных исследований историков и библеистов.

В 6 главе излагается Нагорная проповедь Иисуса, квинтэссенция его учения, хотя и в менее подробной форме, чем в Евангелии от Матфея. В начале 11 главы приводится молитва Отче наш (11:1 — 11:4).

События последних дней земной жизни Иисуса в Иерусалиме и Страсти Господни занимают сравнительно небольшое место по отношению ко всему объёму книги (главы с 20 по 23).

Евангелие состоит из 24 глав и заканчивается повествованием о вознесении Христа на небо.

Информация, отсутствующая в других Евангелиях

Только в Евангелии от Луки приводятся сведения о родителях Иоанна Крестителя, о событиях, связанных с его рождением, и о посещении Девой Марией Елисаветы, матери Иоанна. Исключительно здесь говорится о поклонении пастухов родившемуся Младенцу, о Сретении и о посещении 12-летним Иисусом Иерусалимского Храма. Также тексту этого Евангелия мы обязаны знакомством со знаменитым благодарственным гимном Богородицы Магнификат (Величит душа Моя Господа…), песней Симеона Богоприимца и с ангельской песней «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение», вошедшей в состав древнейшего богослужебного песнопения — Великого славословия, в латинской традиции — Gloria.

Только здесь упоминаются такие чудеса, как невидимое удаление Спасителя от врагов (4:30), воскрешение сына Наинской вдовы (7:11), исцеление согбенной женщины (13:11), больного водянкой (14:1), десяти прокажённых (17:11) и Малха, раба первосвященника (22:50).

Обширен список притч Христа, не встречающихся в других Евангелиях, в их число входят такие знаменитые, как:

• о милосердном самарянине (10:30),
• о блудном сыне (15:11),
• о потерянной драхме (15:8),
• о мытаре и фарисее ((18:10), которая содержит текст «Молитвы мытаря»),
• о богаче и Лазаре (16:19);
• о десяти минах (19:12);

а также:

• о двух должниках (7:41),
• о докучливом друге (11:5),
• о безумном богаче (12:16),
• о бодрствующих слугах (12:35),
• о благоразумном домоправителе (12:42),
• о бесполезной смоковнице (13:6),
• о званных на вечерю (14:6),
• о царе идущем на войну (14:28),
• о неверном управителе (16:1),
• о рабах ничего не стоящих (17:7),
• о неправедном судье (18:2).

Содержание

• Вступление, обращение к Феофилу (1:1—4)
• Благовестие ангела Захарии (1:5—25)
• Благовещение (1:26—38)
• Посещение Девой Марией Елисаветы. Гимн Марии (1:39—56)
• Рождение Иоанна Крестителя (1:57—80)
• Рождество Иисуса Христа (2:1—80)
• Обрезание и Сретение (2:21—40)
• 12-летний Иисус в Храме (2:41—52)
• Проповедь Иоанна Крестителя (3:1—20)
• Крещение Господне (3:21—22)
• Родословие Христа (3:23—38)
• Искушение Господа диаволом (4:1—14)
• проповедь в Галилее (4:15—44)
• Призвание апостолов (5:1—11)
• Чудеса. Проповедь в Галилее и окрестных землях (5:12 — 6:19)
• Нагорная проповедь (6:20—49)
• Исцеления (7:1—17)
• Креститель посылает учеников к Иисусу (7:18—35)
• Чудеса и притчи (7:36 — 9:27)
• Преображение Господне (9:28—36)
• Иисус идёт из Галилеи в Иудею. Притчи и чудеса (9:36 — 11:36)
• Обличение фарисеев (11:37 — 12:12)
• Новые чудеса, притчи и проповедь (12:13 — 19:27)
• Вход Господень в Иерусалим (19:28—48)
• Проповедь в Иерусалиме (20:1 — 21:4)
• Предсказания Иисуса о разрушении Иерусалима и конце света (21:5—38)
• Тайная вечеря (22:1—38)
• Гефсиманское борение, арест и суд (22:39—71)
• Христос перед Пилатом (23:1—25)
• Распятие и погребение (23:26—56)
• Явления воскресшего Христа (24:1—49)
• Вознесение (24:50—53)

Авторство

См. также: Авторство Библии

В самом тексте Евангелия каких-либо указаний на личность автора не содержится. Древнее церковное предание считает, что этот анонимный автор Евангелия есть Лука, ученик апостола Павла. Не вызывает сомнений, что автор Евангелия от Луки создал также и книгу Деяний Апостолов, одинаковый литературный стиль и языковые особенности это убедительно доказывают.

Некоторые ученые считают, что евангелист Лука был сподвижником Апостола Павла, другие это отрицают. Последние ссылаются на то, что Деяния и письма Павла в ряде мест плохо согласуются между собой, а также на то, что в Послании к Галатам Павел упоминает, что из апостолов видел только Петра и Иакова, брата Господня (Гал. 1:18-19), отрицая таким образом Луку и прочих возможных сподвижников как апостолов.

Авторство Луки подтверждают древние христианские писатели. Ириней Лионский писал: «Лука, спутник Павла, изложил преподанное Апостолом Евангелие в отдельной книге» (Против Ересей, III,1). Также об авторстве Луки пишут Евсевий Кесарийский, Климент Александрийский, Ориген и Тертуллиан. Евангелие от Луки входит в Мураториев канон.

В ранней Церкви подлинность Евангелия и авторство Луки не подвергались сомнению, и никаких альтернатив не обсуждалось.

В последней главе книги приводится подробное повествование, отсутствующее у других евангелистов, о путешествии ученика Христа Клеопы с неназванным по имени спутником в селение Эммаус и о явлении воскресшего Христа им на пути. Со времён раннего христианства христианская традиция считает, что Лука входил в число 70 апостолов Христа, и этот неназванный спутник и есть Лука, автор книги. Однако эта версия противоречит версии об обращении Луки в христианство апостолом Павлом, в пользу которой также говорит многое, особенно в тексте Деяний.

Косвенным подтверждением авторства Луки служит тщательное описание недугов, от которых излечивал Иисус, в то время, как в Послании к Колоссянам апостол Павел сообщает, что Лука был врачом по профессии. Кроме того, только Лука описывает гематидроз — кровавый пот во время Гефсиманской молитвы.

Большая часть современных библеистов разделяет традиционную точку зрения об авторстве Евангелия. Отвергают принадлежность Евангелия перу Луки, главным образом те исследователи, которые датируют Евангелие II веком.

Время создания

Время создания достоверно установить невозможно. Большинство исследователей полагает, что оно создано позже Евангелий от Матфея и Марка и точно раньше Евангелия от Иоанна. Возможно первая фраза книги — «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях» — намекает на уже созданные Евангелия от Марка и Матфея. Традиция относит создание книги на 60-е года I века, однако многие современные исследователи полагают более вероятным диапазоном 70—80 либо 80—100 года. Версия о создании книги во II веке в настоящее время имеет немного сторонников, она поддерживалась исследователями Тюбингенской школы, а также сторонниками версии о том, что Евангелие от Луки базировалось на апокрифе еретика Маркиона, созданного во II веке. В любом случае вопрос о времени создания Евангелия от Луки должен решаться в комплексе с вопросом о времени создания Деяний, которые являются продолжением этого Евангелия.

Богословские особенности

Лука подчёркивает универсальность Благой Вести и её открытость для всех людей. Так Симеон Богоприимец во время Сретения говорит о Младенце, что тот будет светом для язычников; во время описания проповеди Иоанна Крестителя только Лука приводит ветхозаветную цитату «И узрит всякая плоть спасение Божие». Примечательно также, что родословие Иисуса Христа в Евангелии от Матфея начинается от Авраама, прародителя евреев; в то время, как в Евангелии от Луки от Адама, родоначальника всех людей.

Особое внимание Лука уделяет людям и Божьей любви к ним. Он не только литературно точно описывает самые разнообразные людские характеры, но и особым образом подчёркивает заботу Христа о простых людях. Нетрудно заметить, что если в Евангелии от Матфея большинство притч Спасителя посвящено Царству Небесному, то Лука приводит множество притч, сосредоточенных на людях. Особенно автор Евангелия подчёркивает милосердие Божье к кающимся.

Язык

Евангелие, как и весь Новый Завет (за исключением, возможно, Евангелия от Матфея), написан на койне, разговорном греческом языке I века. По оценке многих исследователей язык Евангелия от Луки, наряду с языком Деяний и Послания к Евреям — лучший по литературному уровню в Новом Завете. Светский историк античности Э. Мейер называл автора Евангелия от Луки одним из лучших писателей своего времени.

В первой главе Евангелия приводятся два благодарственных гимна — Захарии (Benedictus) и Девы Марии (Магнификат), резко отличающиеся своим совершенно ветхозаветным языком и стилем от остального текста Евангелия. Вероятно, эти гимны существовали в устной традиции и были включены Лукой в Евангелие без изменений.

Манускрипты

Старейший из найденных манускриптов Евангелия датируется первой половиной III века и представляет собой пять папирусных фрагментов текста. Целиком греческий подлинник Евангелия содержится в Синайском и Ватиканском кодексах (IV век).

Евангелие от Луки в истории и культуре

Событиям, описанным в Евангелии от Луки, посвящено множество выдающихся произведений искусства. Популярными сюжетами для средневековых картин, фресок и скульптур были благовестие ангела Захарии (Д. Гирландайо, А. А. Иванов), посещение Девой Марией Елисаветы (Понтормо, Джотто, Пьеро ди Козимо, М. Дени), Сретение (фра Анджелико, Гольбейн, П. Каваллини, Рембрандт, Карпаччо и др.), поклонение пастухов (Эль Греко, Караваджо, Джорджоне, Мурильо, Пуссен и др.), явление Христа в Эммаусе (Караваджо), а также общие для Евангелия от Луки и других Евангелий события Евангельской истории.

Часто великие художники обращались к сюжетам притч из Евангелия от Луки — возвращение блудного сына (по теме этой притчи написана в том числе и знаменитая картина Рембрандта), милосердный самарянин (Рембрандт, Корнелиссен) и др.

Обширна иконография событий Евангелия, персонажей евангельской истории, а также автора Евангелия— апостола Луки.

Музыку на текст благодарственного гимна Богородицы Магнификат написали Иоганн Себастьян Бах, Клаудио Монтеверди, Антонио Вивальди, Иоганн Кунау, Сергей Рахманинов и другие знаменитые композиторы.

В 1979 году по тексту Евангелия от Луки был снят художественный фильм «Иисус».

Ссылки

• Д. Гатри. Евангелие от Луки // Введение в Новый Завет

Отрывок, характеризующий Евангелие от Луки

– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.