3-я дивизия Добровольческой армии

3-я дивизия
Годы существования	июнь 1918 - 21 мая 1919
Страна	Россия
Входит в	Добровольческая армия; 8-21.05.1919 Добровольческая армия ВСЮР
Тип	сухопутные войска
Дислокация	Юг России
Участие в	Гражданская война в России

Офицерская стрелковая генерала Дроздовского дивизия (с апреля 1920 года Стрелковая генерала Дроздовского дивизия) — именное («цветное») войсковое соединение, сформированное в Добровольческой армии в начале июня 1918 года как 3-я дивизия из походников, пришедших 1200-вёрстным походом с Генерального штаба полковником М. Г. Дроздовским из Ясс.

Дроздовская дивизия на протяжении всей Гражданской войны на российском юге была одним из самых надёжных и боеспособных соединения Добровольческой армии генерала Деникина и Русской армии генерала Врангеля. Отличалась высокой организацией, дисциплинированностью, высоким воинским духом и устойчивостью в самых тяжёлых боях, что признавалось даже противниками Белого движения. Дивизия участвовала во 2-м Кубанском походе 9/10 (22/23 старый стиль) июня — 7 (20 старый стиль) ноября 1918 года Добровольческой армии с целью освобождения от большевиков Кубанской области, Черноморья и Северного Кавказа.

«Малиновая» дивизия направлялась на самые сложные участки фронтов, отличалась крайним упорством в боях, отступала лишь в самом крайнем случае и поэтому несла тяжёлые потери.

Дроздовские части относились к числу привилегированных «цветных» на белом Юге: офицеры и нижние чины носили отличительные малиновые фуражки с белым околышем и малиновые с белой опушкой погоны с жёлтой литерой «Д».

История

В Добровольческой армии

Формирование дивизии

3-я дивизия формировалась в следующем составе:

• 2-й офицерский стрелковый полк,
• 2-й офицерский конный полк,
• 3-я инженерная рота,
• 3-я Отдельная лёгкая батарея,
• Конно-горная батарея,
• Гаубичная батерея.

Начальник дивизии полковник М. Г. Дроздовский. Начальник артиллерии дивизии генерал-майор В. Ф. Кирей. Подполковник Г. Д. Лесли с мая 1918 года Начальник вербовочного бюро Отряда, затем дивизии в Киеве.

В начале мая 1918 года в Новочеркасске из «Стрелкового полка» Отряда полковника М. Г. Дроздовского сформирован Офицерский полк. После соединения Отряда с Добровольческой армией Офицерский полк получил наименование 2-го офицерского полка и вошёл в состав 3-й дивизии Добровольческой армии. Командир Офицерского полка и затем 2-го офицерского стрелкового полка полковник М. А. Жебрак-Русакевич (Русанович) (22 апреля — 23 июня 1918). Командир батальона 2-го офицерского стрелкового полка полковник В. К. Витковский (до 24.06.1918). Полковым знаменем 2-го офицерского стрелкового полка утверждёно боевое знамя — Андреевский флаг — 1-го Морского полка Отдельной Балтийской морской дивизии 6-й армии Румынского фронта, который принесла с собой сводная офицерская рота морской дивизии под командованием полковника М. А. Жебрака (130 чел.) присоединившаяся к Отряду полковника М. Г. Дроздовского.

5 марта 1918 года из офицеров-добровольцев на Румынском фронте ротмистром Б. А. Гаевским сформирован «Конный дивизион» (2 эскадрона) в составе 1-й Отдельной бригады русских добровольцев. Он участвовал в походе Яссы — Дон в составе Отряда полковника М. Г. Дроздовского. 29 апреля 1918 года Конный дивизион переформирован в «Конный полк» (4 эскадрона, конно-пулемётная команда и сапёрная команда). После соединения Отряда с Добровольческой армией с 31 мая Конный полк получил наименование 2-й офицерский конный полк. Укомплектован был в основном офицерами и учащейся молодёжью. С июня 1918 года входил в состав 3-й дивизии Добровольческой армии.

3-я Отдельная инженерная рота сформирована в составе 3-й дивизии Добровольческой армии. Командир роты полковник Бородин.

3-я Отдельная лёгкая батарея формировалась из группы офицеров 26-й артиллерийской бригады на Румынском фронте в селе Скынтея (село возле города Яссы) в составе 1-й Отдельной бригады русских добровольцев и участвовала в походе Яссы — Дон в составе Отряда полковника М. Г. Дроздовского. После соединения Отряда с Добровольческой армией летом 1918 года из лёгкой батареи Отряда сформирована «3-я отдельная лёгкая батарея». Входила в состав 3-й дивизии Добровольческой армии. Командир батареи полковник М. Н. Ползиков.

В декабре 1917 года на Румынском фронте в Яссах сформирована «Конно-горная батарея» в составе 1-й Отдельной бригады русских добровольцев. Первая воинская часть Отряда полковника М. Г. Дроздовского. Участвовала в походе Яссы — Дон в составе Отряда полковника М. Г. Дроздовского. После соединения Отряда с Добровольческой армией вошла в состав 3-й дивизии Добровольческой армии. Командир батареи капитан (полковник) Б. Я. Колзаков (декабрь 1917 — 27 мая 1919). Командир батареи капитан Ермолов (с 27 мая — 13 июля 1919).

22 июня 1918 года из мортирного взвода Отряда полковника М. Г. Дроздовского в Добровольческой армии сформирована Гаубичная батарея. Вошла в состав 3-й дивизии Добровольческой армии. Командир батареи подполковник А. К. Медведев.

С 21 июня по новому стилю (4 июля) 1918 сформирован 1-й солдатский батальон трёхротного состава. Командир батальона полковник К. А. Кельнер (до 19 июля 1918).

1 июля 1918 года из взятых в плен под Белой Глиной красноармейцев был сформирован дополнительно Самурский полк. После 1 июля по новому стилю (14 июля) 1918 1-й солдатский батальон развёрнут в 1-й пехотный солдатский полк (четырёхротного состава, затем шестиротного состава).

11 ноября 1918 года для усиления боевой силы в состав дивизии были включены бойцы 1-го и 2-го стрелковых полков расформированной 4-й дивизии Добовольческой армии.

С 15 ноября 1918 года входила в состав 2-го армейского корпуса Добровольческой армии.

C 27 декабря 1918 года входила в состав Крымско-Азовского корпуса, и в дивизию в качестве усиления входили:

• Ингерманландский конный дивизион,
• Чехословацкий пехотный батальон,
• Петропавловский отряд,
• Александровский отряд,
• Романовский отряд,
• 3-й лёгкий артиллерийский дивизион,
• 3-й парковый артиллерийский дивизион,
• Запасной батальон,
• 3-й авиационный отряд,
• Чугуевский конный отряд,
• Белгородский конный отряд.

Участие в боевых действиях

10 июня по новому стилю (23 июня) Добровольческая армия (9000 человек) перешла в наступление. Политическая программа Главнокомандующего армией А. И. Деникина излагалась в «Декларации Добровольческой армии». Главком боевые действия начал нестандартным манёвром. Удар он наносил не на юг в Кубанскую область, а на восток. Все силы Добрармии атаковали узловую железнодорожную станцию Торговая (ныне город Сальск). С запада атаковала 3-я дивизия (начальник дивизии полковник М. Г. Дроздовский). Под прикрытием огня единственного орудия, бившего прямой наводкой на картечь, дивизия форсировала реку Егорлык, с юга 2-я дивизия, начальник дивизии генерал А. А. Боровский, атаковала Торговую, с востока атаковала 1-я конная дивизия, начальник дивизии генерала И. Г. Эрдели. Белые войска вынуждали красных к отступлению на север. И они отступили в нужном направлении, бросив артиллерию и огромные обозы. А здесь их ждала находившаяся в обороне, 1-я дивизия (начальник дивизии генерал С. Л. Марков), оседлаввшая железную дорогу у полустанка Шаблиевка. 1-я дивизия встретила и завершила разгром противника. Захватом ст. Торговой главком А. Деникин перерезал железную дорогу «Царицын—Екатеринодар» основную железнодорожную магистраль, связывавшую Кубань с Центральной Россией. На станции Торговой дивизии Добровольческой армии обеспечили себя трофейными боеприпасами.

Главком А. Деникин нанёс свой второй удар с манёвром не в Кубанскую область, а в противоположную сторону, на север. Произошёл встречный кавалерийский бой 1-й конной дивизии генерала Эрдели и кавалерийского полка (командир Б. М. Думенко, заместитель С. М. Будённый), в котором красная конница была разбита и отступила в степи. Пехотные части добровольцев-деникинцев разгромили оборону красных и заняли станицу Великокняжескую (ныне Пролетарск), окружной центр Сальского округа Области Войска Донского.

Первыми победами Добровольческая армия очистила свои тылы для будущих операций, дезориентировала противника, обозначив движение на Царицын, вся система обороны в Сальских степях оказалась разрушенной. Красная группировка войск была рассечена на три части: около 7000 человек под командованием Шевкопляса отступали на Царицын, отряды Колпакова и Булаткина в 5000 человек бежали в Ставропольскую губернию, отряд Ковалёва в 3000 человек занял оборону в большой слободе Мартыновка.

Главком А. Деникин передал станицу Великокняжескую донским казакам полковника Киреева, которые преследовали красных по степи.

От станицы Великокняжеской Главком А. Деникин развернул Добровольческую армию и устремился в Кубанскую область. Войска двигались ускоренным маршем, пехоту посадили на телеги, впереди по железной дороге шёл самодельный бронепоезд. Крупные силы красных войск обнаружились в Песчанокопской (село Песчанокопское Медвеженского уезда Ставропольской губернии и железнодорожная станция Владикавказской железной дороги — на участке «Тихорецкая—Царицын»).

Войска красных у станции Песчанокопской возглавлял командир 3-й колонны войск Красной армии Северного Кавказа И. Ф. Федько. В его распоряжении была группа штабных командиров и подразделение 1-го Черноморского полка (командир полка также И. Ф. Федько) и сформированный в селе Песчанокопское большой советский отряд самообороны. И. Ф. Федько понимал, что оборона села слабая, что плохо обученные селяне, располагающиеся вокруг села в окопчиках, белогвардейцев не сдержат, но задача командирам была прежняя — не допустить врага к железной дороге, так как станция находилась на стратегически важной железнодорожной ветке «Тихорецкая — Царицын». И. Ф. Федько ждал от главнокомандующего Красной армии Северного Кавказа Северо-Кавказской советской республики К. И. Калнин (28 мая — 2 августа 1918) подкреплений. По приказу главкома К. И. Калнина двигались к Песчанокопской Тимашевский, Ейский, Ахтарский и Староминский полки.

Ночью с 18 на 19 июня (по новому стилю) на станцию Песчанокопскую прибыл из Тихорецкой Кавказского отдела Кубанской области советский Тимашевский полк под командованием М. П. Ковалёва. И. Ф. Федько приказал командиру полка занять оборону у железнодорожной станции Развильной и во что бы то ни стало удержать её. Полк пошёл на Развильную, но вскоре стало известно, что Ейский полк под командованием И. Л. Хижняка уже отбил её у белых. Потерпев неудачу у Развильной, Главком А. И. Деникин создал сильную группу из пехоты и конницы и повёл наступление в направлении Песчанокопской. Тимашевский полк под командованием М. П. Ковалёва в это время находился в районе Развильной, защищая станцию от нападений белогвардейцев.

Войска Добрармии с ходу атаковали красные войска. Завязался упорный фронтальный бой. Белогвардейцам удалось сбить с позиций отряды самообороны и овладеть Песчанокопской. С возвращением Тимашевского полка И. Ф. Федько принял решение выбить деникинцев из села. Разведка захватила пленных: двух офицеров и юнкера. Они рассказали, что Песчанокопскую занимают офицерские полки 3-й дивизии полковника М. Г. Дроздовского и 2-й дивизии генерала А. А. Боровского. Белые были настолько самоуверенны, что даже не выставили у села боевого охранения. На рассвете 20 июня (по новому стилю) советский Тимашевский полк М. П. Ковалёва стремительно атаковал село. Офицеры застигнутые врасплох сопротивления не организовали и стали беспорядочно отступать. Преследование продолжалось до Среднего Егорлыка.

В полдень к отступавшим белогвардейцам подошло подкрепление: 1-я конная дивизия генерала И. Г. Эрдели. Пехотинцы оправились от ночного потрясения и совместно с конницей перешли в контрнаступление. Канонада стала перемещаться в сторону Песчанокопской. Упорно сражались обе стороны. Кое-где дело доходило до рукопашных схваток. 2-я дивизия А. А. Боровского и 3-я дивизия М. Г. Дроздовского дважды врывались на окраины и дважды выбивались обратно. Главком А. И. Деникин усилил наступающие войска самодельным бронепоездом, прибывшим со станции Торговой, белогвардейцы начали теснить красноармейцев. С большими потерями белые овладели селом Песчанокопское, а к вечеру и станцией Песчанокопской. Ближе к вечеру Добровольцы стали окружать станцию Песчанокопская, но красные войска под командованием И. Ф. Федько оставили позиции и начали отступление к станции Белая Глина.

По предложению М. Г. Дроздовского 21 июня в составе 3-й дивизии сформирован 1-й солдатский батальон трёхротного состава. Личным составом стали пленённые мобилизованные Красной Армией красноармейцы после боёв у станицы Песчанокопской. Среди них не было старых солдат, а рабочие и бывшие красногвардейцы. Они радовались плену и уверяли, что они поняли, где правда. Офицерский состав в батальон выделила 3-я дивизия. Командир батальона полковник К. А. Кельнер.

22 июня по новому стилю (5 июля). В селе и на станции Белая Глина (Железнодорожная станция на линии «Тихорецкая—Сальск»; Кавказского отдела Кубанской области) в центре десятитысячного ополчения расположилась красная Стальная дивизия Д. П. Жлобы. Все возраста были поставлены под ружьё. Укреплялись подступы, строились долговременные позиции, впервые проявлялись организованность и тактическое понимание. На митингах призывали: «победить или умереть».

Командир советской 3-й колонны И. Ф. Федько, в соответствии с приказом главкома К. И. Калнина о прикрытии станции Тихорецкой, собрал в Белой Глине войска 3-й колонны: Ейский, Ахтарский, Тимашевский полки, Песчанокопский и Белоглинский отряды, подошла сюда и часть отряда Д. П. Жлобы. На защиту Белой Глины встало почти всё население села призывного возраста. Общая численность советских войск достигала 10 000 бойцов. И. Ф. Федько организовал оборону села. Лично проверил, как окопались красные бойцы, где расположены пулеметы, указал место резерву, проверил наличие боеприпасов.

Добровольцы попытались взять село неожиданно, ночной атакой. В ночь с 5 на 6 июля скрытно выдвигавшиеся полки 3-й дивизии М. Г. Дроздовского были обнаружены, напоролись на многослойный пулемётный огонь бойцов отряда Жлобы и 1-го Ейского полка и залегли. Полковник М. А. Жебрак, ведший дроздовцев, напоролся в темноте на хутор Христко — на передовые цепи; встреченный в упор огнём, кинулся в атаку и упал замертво. Дроздовцы отхлынули и залегли.

23 июня по новому стилю (6 июля) Добровольческая армия вела бои за освобождение от красных войск станции Тихорецкая Кавказского отдела Кубанской области. Но уже к 9.00 23 июня (6 июля), совершив обход, с юга в село Белую Глину ворвались начальник 1-й дивизии полковник А. П. Кутепов с Корниловским полком полковника В. И. Индейкина, конный полк 3-й дивизии и броневик. С запада со стороны захваченной станции подходили полки 2-й дивизии Боровского. Начался уличный бой. Красные почувствовали, что окружены, и заметались. Броневик врезывался в их толпы. Запылали соломенные крыши. Осталась открытой единственная дорога — на восток, Стальная дивизия Жлобы, ополченцы и население уходили туда. Их отступление вскоре перешло в беспорядочное бегство.

В преследование пошла конница 1-й конной дивизии И. Г. Эрдели, подключились все, кто мог, — штабные офицеры, конвойцы главнокомандующего, адъютанты, обозные, рубя по головам и спинам. Эта победа расчищала Деникину дорогу на Тихорецкую и Екатеринодар. Вся масса войск была побита, пленена или рассеялась по степям. А. Деникину пришлось останавливать самосуды разъярённых дроздовцев — в Белой Глине нашли трупы полковника Жебрака и 35 офицеров их отряда. Заблудившиеся в ночной атаке и попавшие к врагу, они были зверски замучены и обезображены. Офицеры, тяжело раненные с полковником Жебраком в ночной атаке 23 июня под Белой Глиной, были истерзаны и сожжены живыми; полковника было трудно идентифицировать из-за пыток и ожогов. Так же запытали красные и многих других. В сумерках в селе дроздовцы расстреливали пленных красноармейцев, мстя за полковника.

По приказу главкома К. И. Калнина командир 3-й колонны войск И. Ф. Федько отводил полки сначала к станции Ново-Покровской, а потом к Тихорецкой. Войска Добровольческой армии начали движение к Тихорецкой.

Войска Красной армией Северного Кавказа готовились к боям за Тихорецкую. Главкому К. И. Калнину разведка доложила о том, что Главком А. И. Деникин подтягивает к Тихорецкой три пехотные дивизии и одну кавалерийскую. На подходе к Тихорецкой Марковский офицерский пехотный и 1-й конный офицерский полки. Учитывая создавшееся положение, главком К. И. Калнин отдал распоряжение И. Л. Сорокину перебросить с ростовского участка одну дивизию для защиты Тихорецкой, но И. Л. Сорокин не выполнил приказания и этим облегчил добровольцам борьбу за Тихорецкую.

Войска Добровольческой армии также готовились к боям за Тихорецкую Кавказского отдела Кубанской области. Сейчас перед ними стояли главные силы Красной армии Северного Кавказа. Главком А. И. Деникин развернул операцию на 70-км фронте. До начала общего наступления он послал 2-ю дивизию (без Корниловского ударного полка) генерала А. А. Боровского в рейд по тылам красных войск. За двое суток добровольцы прошли 120 км, очистив близлежащие кубанские станицы от отдельных красных отрядов и мелких банд. Корниловский ударный полк полковника В. И. Индейкина он направил в глубокий обход.

Шёл 22-й день боевых действий Добрармии. В ночь с 30 июня на 1 июля по новому стилю (с 13 на 14 июля по новому стилю) А. И. Деникин двинул свои войска в направлении Тихорецкой с общим замыслом окружить красные войска. Заняв станицы Терновскую и Порошинскую, 1-я дивизия врио начальника дивизии полковника А. П. Кутепова устремилась к Тихорецкой. В это время 1-я конная дивизия генерала И. Г. Эрдели пошла в обход с задачей перерезать железную дорогу «Ростов — Кавказская», что она и сделала, заняв станицу Новолеушковскую. 3-я дивизия полковника М. Г. Дроздовского от станицы Ново-Покровской наступала на юго-восточную часть железнодорожного узла станции Тихорецкой, а 2-я дивизия генерала А. А. Боровского — от Успенского обходила красных с юга. Таким образом, белогвардейцы наносили удар по Тихорецкой с трёх направлений.

Утром 1 июля по новому стилю (14 июля) основные силы Добровольческой армии пошли на штурм сильно укреплённых позиций, прикрывающих Тихорецкую. Наступление белых разворачивалось стремительно. Произошло жестокое сражение. Красные войска не выдержали натиска белых войск и отошли на вторую линию обороны. После жестокого боя красное командование было уверено, что сегодня белые больше в атаки не пойдут. Однако, выйдя в тыл, Корниловский полк полковника В. И. Индейкина без боя занял Тихорецкую.

Перед станцией Тихорецкой шёл упорный бой между наступающими белыми и обороняющимися красными войсками, имевшими несколько бронепоездов, ведших огонь по белогвардейским цепям. Командование в первый раз и первыми пустило в атаку на станцию 1-й солдатский батальон 3-й дивизии, командир батальона полковник К. А. Кельнер. Батальон успешно атаковал, после атаки солдаты сами расстреляли захваченных ими в плен комиссаров. При помощи пластунского батальона и Корниловского полка солдатский батальон взял Тихорецкую. На станции захвачены несколько эшелонов и 2 бронепоезда. Начальник дивизии М. Г. Дроздовский благодарил личный состав 1-го солдатского батальона за блестящую атаку.

В боях за Тихорецкую решающую роль сыграли красный подвижный автомобильный отряд И. Ф. Федько (три бронеавтомобиля «Остин» и двенадцать грузовиков «Фиат»). В тот момент, когда конница 1-й конной дивизии генерала И. Г. Эрдели начала окружать Тихорецкую, тесня цепи 1-го Черноморского революционного полка, И. Ф. Федько повёл навстречу врагу свой подвижный автоотряд. Обрушив пулемётный огонь на конные лавы белых и внеся замешательство в их ряды, И. Ф. Федько начал преследование неприятеля.

Белым войскам не удалось сомкнуть кольцо окружения вокруг Тихорецкой. Получив сообщение о неудаче конницы, начальник 1-й конной дивизии генерал И. Г. Эрдели применил свою артиллерийскую батарею против автоотряда. Один из снарядов попал в машину, в которой находился командир 3-й колонны И. Ф. Федько. Осколками он был ранен в обе ноги, что привело к потере управления и необходимости спасать красного командира. Автоотряд отошёл, но боевую задачу он выполнил. Отбив белую конницу, автоотряд обеспечил выход из котла красным войскам, защищавшим Тихорецкую.

К вечеру бой перешёл в побоище для красных войск. Только 7 эшелонов с их войсками прорвались на Екатеринодар — административный центр Кубанской области. 30-тысячная Красная армия Северного Кавказа была уничтожена. Добровольческая армия захватила невиданные ею доселе трофеи — 3 бронепоезда, 50 орудий, броневики, аэроплан, вагоны винтовок, пулемётов, боеприпасов и прочего имущества.

Главком К. И. Калнин сбежал. Его начальник штаба, Зверев застрелил жену и застрелился сам. Красная армия Северного Кавказа осталась без руководства, зажатой в тиски, и добровольцы принялись её атаковать с двух сторон. Ординарец И. Ф. Федько Иван Израенко отвёз своего командира в Екатеринодар.

После успешных действий в бою 1 июля за станцию Тихорецкую в станице Ново-Донецкой 1-й солдатский батальон 3-й дивизии был развёрнут в 1-й пехотный солдатский полк четырёхротного состава.

Победа под Тихорецкой дала не только моральный и материальный, но и серьёзный стратегический выигрыш. Все группировки войск Красной армии Северного Кавказа на Кубани — Западная, Таманская, Екатеринодарская, Армавирская — оказались отрезанными друг от друга. А. И. Деникин дал войскам 2 и 3 июля по новому стилю на отдых, а потом продолжил наступление. Оно развернулось сразу на три фронта, тремя колоннами — на Армавир, на Екатеринодар и против армии И. Л. Сорокина.

Выступив из станицы Тимашевская, армия под командованием И. Л. Сорокина сходу взяла станицу Кореновскую и уничтожила занимавшие её белые войска. Против него действовали полки 3-й дивизии (дроздовцы) и 1-й дивизии (марковцы — 1-й Офицерский генерала Маркова полк). Узнав о падении Кореновской, они двинулись к станице, но подошли не одновременно. 1-й Офицерский генерала Маркова полк 1-й дивизии пришёл первым. Начальник 1-й дивизии генерал-майор Б. И. Казанович переоценил свои силы, повёл полк на штурм и потерпел поражение. Следом подошла 3-я дивизия полковника М. Г. Дроздовского. Он начал атаку при поддержке своего единственного броневика и тоже был отбит с большими потерями. Вдохновлённый победой, И. Л. Сорокин изменил планы и развернул наступление на Тихорецкую.

Главком А. И. Деникин поворачивал свои далеко разошедшиеся части и стягивал их воедино. А потрепанные 3-я дивизия (дроздовцы) и 1-я дивизия (марковцы) пятились назад под натиском превосходящих сил, ежедневно переходя в контратаки и обороняясь штыками от наседающих красных полков.

В июле за 10 дней боёв дивизия потеряла 30 % личного состава.

7 августа по старому стилю под станцией Выселки произошла решающая битва. Красные зашли в тыл частям 1-й дивизии Б. И. Казановича и 3-й дивизии М. Г. Дроздовского. Шёл жестокий бой. В 14:00 воодушевлённая близкой победой красная Западная армия обрушилась по всему фронту на добровольцев. Но дроздовцы и марковцы встали насмерть. Ответили контратакой и в отчаянной штыковой атаке перебили первую цепь наступающих. Следующие цепи смешались, и в это время по ним с разных сторон ударили пришедшие на помощь белые полки. С севера подошли Корниловский полк и полк кавалерии, с юга конница 1-й конной дивизии генерала И. Г. Эрдели с бронепоездами. Красная Западная армия И. Л. Сорокина очутилась в ловушке. Началась паника. Уже в 16:00 красная Западная армия перестала существовать, её остатки поодиночке и группами в панике отступали на Екатеринодар.

14 августа в станице Усть-Лабинской в состав 1-го пехотного солдатского полка 3-й дивизии был введён батальон из 180 пехотинцев, служивших в 83-м пехотном Самурском полку Русской императорской армии, сохранивших своё полковое знамя. В связи с этим, в память о традициях старой армии, 1-му пехотному солдатскому полку было присвоено имя Самурского полка.

Оборону на пути белых войск к г. Екатеринодару красному командованию организовать не удалось. Их отряды и полки выходили на позиции, но при виде белогвардейцев обращались в бегство. Настроение в самом городе было паническое. Из Екатеринодара ушли 200 000 красноармейцев, коммунистов и беженцев.

16 августа по старому стилю Добровольческая армия без боя вошла в Екатеринодар. За следующий месяц дивизия потеряла около 1800 человек, что составляло более 75 % личного состава.

6 сентября Начальником штаба дивизии назначен полковник Чайковский.

После того, как 2-я дивизия генерала А. А. Боровского вышла к верхней части реки Кубань, Главком генерал А. И. Деникин приказал начальнику 3-й дивизии М. Г. Дроздовскому перейти Кубань и овладеть Армавиром.

8-19 сентября проходила Армавирская операция Добровольческой армии с целью овладения Армавиром. 3-я дивизия переправилась частью сил через Кубань у Тифлисской и пошла на восток на сближение с красными войсками. На рассвете 19 сентября 3-я дивизия подошла к Армавиру. Бой за город длился несколько часов и окончился поражением красной Армавирской группы. 4-й пластунский батальон овладел Туапсинским вокзалом, 2-й Офицерский полк — Владикавказским, а с правого берега, из только что взятой Прочноокопской в город ворвались роты Корниловского ударного полка. Несколько эшелонов с войсками спешили к советским войскам с запада по Туапсинской железной дороге, но заслон Самурского полка захватил один поезд, другие встретил ружейно-пулемётным огнём, и личный состав, бросив паровозы, вагоны и имущество, бежал в южном направлении.

23 октября — 20 ноября на завершающем этапе Второго Кубанского похода проходило Ставропольское сражение между Добровольческой армией и советскими войсками на Северном Кавказе. С рубежа Армавир по правому берегу Кубани и далее от Барсуковской на Ново-Екатериновку занимавшие оборону местные гарнизоны, пластунские батальоны и 3-я дивизия М. Г. Дроздовского вступили в сражение.

10 ноября в Крым вступили войска Добрармии.

11 ноября дивизией получены 1-й и 2-й стрелковые полки из расформированной 4-й дивизии, Начальником артиллерии дивизии назначен полковник В. А. Мальцов.

13 ноября по новому стилю (31 октября) в бою под Ставрополем полковник М. Г. Дроздовский был ранен, временно исполняющим должность начальника 3-й дивизии назначен генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский.

С 15 ноября дивизия входила в состав 2-го армейского корпуса (состав: Управление дивизии, 2-й офицерский стрелковый полк, Самурский полк, 1-й и 2-й стрелковые полки, 2-й офицерский конный полк, 3-я инженерная рота, 3-я Отдельная лёгкая, Конно-горная батарея, Гаубичная батарея). Врид начальника дивизии генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский.

19 ноября утверждён в должности начальника дивизии генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский. Начальником штаба дивизии назначен полковник Ерофеев.

21 ноября по новому стилю (8 ноября) в день своего ангела полковник М. Г. Дроздовский произведен в генерал-майоры. В госпитале рана Дроздовского загноилась, началась гангрена.

6 декабря Начальником штаба дивизии назначен полковник Н. А. Коренев.

9 декабря (26 ноября) в войсках отметили День Героев Отечества России.

19 декабря 3-я дивизия 2-го армейского корпуса перемещена в Каменноугольный район, охватывавший некоторые уезды Харьковской и Екатеринославской губерний и некоторые округа Всевеликого Войска Донского. Начальником дивизии был генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский, начальником штаба дивизии — полковник Н. А. Коренев, начальником артиллерии дивизии — полковник В. А. Мальцов.

В декабре, после ухода германских войск с Украины и свержения власти УНР во главе с гетманом Скоропадским крестьянско-солдатским восстанием, на территорию Украины вошли красные украинские повстанческие военные силы под руководством СНК РСФСР. Левый фланг (около 400 км) совместного белого фронта Донской армии и казацко-Добровольческой армии вошёл в непосредственное соприкосновение с красным фронтом. Белое командование к середине декабря 1918 года поняло, что слабая армия победившей Директории УНР не могла противостоять красному наступлению в юго-восточном направлении украинских губерний и донских округов. Оно опасалось, что красные повторят свой манёвр 1917 года и ударят в тыл — на Ростов и Таганрог, беспрепятственно пройдя через украинские земли. Командующий Вооружёнными силами Юга России генерал А. И. Деникин решил прикрыть украинское направление и отправил в Донбасс Донецкий отряд генерала Май-Маевского (состав: 3-я дивизия — 3000 человек, 13 орудий), который должен был занять оборону по линии Мариуполь — Юзовка (Донецк) — Бахмут (Артёмовск) — Луганск, заняв центральный Донбасс. Отряду Май-Маевского ставилась трудная задача — держать оборону на растянутом фронте. В Екатеринославской губернии против белых действовали местные повстанческие отряды разной численности неясной политической ориентации или вообще не вникающие в политику. Одним из многочисленных отрядов был отряд Нестора Махно — 5000-6000 человек. Тыл белогвардейцев в Донбассе был совсем иным, чем на Дону и Кубани, население этого пролетарского промышленного района юга бывшей Российской империи поддерживало большевиков-коммунистов и враждебно относилось белогвардейцам.

С 27 декабря дивизия входила в состав Крымско-Азовского корпуса (состав: Управление дивизии, 2-й офицерский стрелковый полк, 1-й и 2-й стрелковые полки, Чехословацкий пехотный батальон, Петропавловский, Александровский и Романовский отряды, 2-й офицерский конный полк, Ингерманландский конный дивизион, Чугуевский и Белгородский конные отряды, 3-я инженерная рота, 3-я Отдельная лёгкая батарея, Конно-горная батарея, Гаубичная батарея, 3-й лёгкий и 3-й парковый артдивизионы, Запасный батальон, 3-й авиаотряд).

27 декабря 1918 во ВСЮР на основе частей находившихся в Северной Таврии, вступивших 10 ноября 1918 в Крым и формировавшихся Крымским центром в Крыму сформирован Крымско-Азовский корпус. Командир корпуса генерал-майор барон де Боде (до 6 января 1919). Начальник штаба центра генерал-лейтенант Н. Д. Пархомов. 3-я дивизия вошла в состав корпуса,

В составе ВСЮР

8 января в результате объединения Добровольческой армии и армии Всевеликого Войска Донского для совместной борьбы против Советских Республик созданы Вооружённые силы Юга России.

10 января Крымско-Азовский корпус переформирован в Крымско-Азовскую Добровольческую армию. 3-я дивизия вошла в состав армии.

14 января по новому стилю (1 января) генерал-майор М. Г. Дроздовский умер от гангрены в Ростове. После смерти М. Г. Дроздовского созданный им 2-й Офицерский полк получил его имя. Также в честь Дроздовского был назван 2-й Офицерский конный полк (после выступления во 2-й Кубанский поход оставшийся на Дону), конная артиллерийская бригада и бронепоезд.

После смерти Дроздовского генерал-майор А. В. Асташев был назначен начальником 3-й дивизии, но не был принят личным составом и отозван с должности командованием армии. Причиной отрицательного отношения к генералу может быть тот факт, что находясь на Румынском фронте сначала был командиром 2-й Отдельной русской бригады добровольцев, а затем после отстранения от должности предал их и в марте 1918 года агитировал офицеров-добровольцев против выступления из Ясс на Дон.

17 января дивизией получен Сводные дивизионы 9-й и 3-й кавалерийских дивизий. Начальником дивизии назначен генерал-майор В. К. Витковский (командир бригады 3-й дивизии с 24 ноября 1918) Начальник штаба дивизии полковник Н. А. Коренев. Начальник дивизии генерал-майор В. К. Витковский. Начальник штаба дивизии полковник Б. А. Штейфон (с весны 1919). й дивизии.

С 15 мая 1919 года 3-я дивизия вошла в состав 1-го армейского корпуса — главной ударной силы Добровольческой армии в течение всей Гражданской войны, а 21 мая переименована в 3-ю пехотную дивизию.

Летом и на 5 октября 1919 года дивизия насчитывала 5945 штыков боевого состава при 142 пулемётов и состояла из следующих подразделений:

• 1-й Дроздовский полк
• 2-й Дроздовский полк
• 3-й Дроздовский полк
• Самурский полк
• Запасной батальон (850 штыков и 4 пулемёта)
• 3-я артиллерийская бригада
• 3-й запасной артиллерийский дивизион
• 3-я инженерная рота

14 (27) октября 1919 года 3-я пехотная дивизия была преобразована в именную «цветную» Дроздовскую дивизию, которая формировалась на базе созданной 30 июля Офицерской стрелковой генерала Дроздовского бригады 3-й пехотной дивизии.

В середине октября 1919 года Офицерская стрелковая генерала Дроздовского дивизия насчитывала более 3000 штыков и 500 сабель, немного превышая штатный состав полка Русской Императорской армии по штыкам, и половину полка — по саблям.

В Русской армии

С апреля 1920 года название дивизии: Стрелковая генерала Дроздовского дивизия. Входила в 1-й армейский корпус Русской Армии генерала Врангеля. На 4 сентября 1920 года она состояла из следующих подразделений:

• 1-й Стрелковый генерала Дроздовского полк
• 2-й Стрелковый генерала Дроздовского полк
• 3-й Стрелковый генерала Дроздовского полк
• 4-й Стрелковый генерала Дроздовского полк
• Отдельный конный генерала Дроздовского дивизион
• Дроздовская артиллерийская бригада
• Дроздовская инженерная рота

Организованно отступившие в Крым в конце октября 1920 года дроздовский части сохранили полную боеспособность и насчитывали в своих рядах 3260 штыков и сабель.

В конце октября 1920 года во время упорнейшей обороны Перекопа против многократно численно превосходивших сил красных «дрозды» занимали передовые позиции на оборонительных рубежах Русской армии генерала Врангеля: 1-й и 4-й полки защищали Перекопский (Турецкий) вал, а 2-й и 3-й полки — район Литовского полуострова.

После эвакуации

Дроздовский стрелковый полк

Части Дроздовской дивизии были сведены в полк после эвакуации Русской Армии из Крыма в Галлиполи в ноябре 1920 года. В него входили все полки и конный дивизион Дроздовской дивизии. Официальное название полка — Сводно-стрелковый генерала Дроздовского полк (затем — 2-й Офицерский стрелковый генерала Дроздовского полк; командующий — А. В. Туркул). Полк состоял из трёх батальонов (1-й, 2-й стрелковые и Офицерский батальоны). Полк была расформирован в 1922 году в Болгарии. Несмотря на это, с 1924 начали формироваться дроздовские полковые объединения, в которые впоследствии стали входить и потомки чинов бывшей Дроздовской дивизии. Вообще, оказавшись в эмиграции, «дрозды» сохранили свою сплочённость и коллективизм с войсковым товариществом на протяжении десятилетий.

После реорганизации Русской армии в РОВС до 1930-х годов полк представлял собой кадрированную воинскую часть — несмотря на распыление его чинов по самым разным странам и даже континентам. Осенью 1925 года Дроздовский стрелковый полк состоял из 1092 человек, в числе которых было 753 офицера. Командиром полка был преемник дела М. Г. Дроздовского генерал-майор А. В. Туркул, начальником французской группы «дроздов» — полковник Д. Н. Рухлин, конного дивизиона — полковник Д. А. Силкин; болгарской группы — А. В. Туркул.

Дроздовский артиллерийский дивизион

После эвакуации Русской армии в Галлиполи из Дроздовской артиллерийской бригады также был сформирован Дроздовский артиллерийский дивизион. После создания РОВС, также, как и Дроздовский стрелковый полк, представлял собой кадрированную воинскую часть без материальной части. Осенью 1925 года насчитывал 391 человека, из них 263 офицера.

В Галлиполи «дрозды»-артиллеристы издавали машинописную газету «Весёлые бомбы».

Командовал дивизионом генерал-майор М. Н. Ползиков. Начальником группы во Франции был полковник А. А. Шеин, в Болгарии — полковник И. К. Килач.

Боевые потери дивизии

Отличавшаяся своим упорством в боях и прибегавшая к отступлению лишь в совершенно исключительных ситуациях дивизия направлялась на самые сложные участки фронтов и поэтому несла особенно тяжёлые потери в людях. Так, в июле 1918 года во время жестоких боёв под Екатеринодаром, предшествовавших взятию кубанской столицы, дивизия «дроздов» за 10 дней потеряла 30 % своего состава. С 16 августа 1918 года — за месяц боёв — 1800 человек, более 75 % своего состава.

Во время десанта на Хорлы дивизия понесла потери в 575 человек, а в в бою близ Андребурга 14 августа 1920 года — 100 человек.

За время Гражданской войны Дроздовская дивизия выдержала 650 боёв, потеряв при этом 15 000 человек убитыми и 35 000 ранеными. В число убитых входит 4½ тысячи офицеров, в том числе большинство «дроздов-первопоходников». Санитарные потери и расстрелянные врагом пленные дроздовцы, не учтённые в этих данных, ещё увеличивают потери «дроздов».

Начальники дивизии

• Начальники дивизии:

• полковник (генерал-майор) М. Г. Дроздовский (июнь — 31 октября 1918)
• генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский (врид 31 октября-19 ноября 1918)
• генерал-лейтенант В. З. Май-Маевский (19 ноября 1918 — январь 1919)
• генерал-майор А. В. Асташев (непродолжительное время в январе; не принят личным составом дивизии [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2223])
• генерал-майор В. К. Витковский (с января 1919)

• Начальники штаба дивизии:

• полковник Дмитрий Леонидович (Леонтьевич) Чайковский (6 сентября — 8 октября 1918)
• полковник Григорий Кириллович Ерофеев (с 19 ноября 1918)
• полковник Н. А. Коренев (6 декабря 1918 — 28 апреля 1919)
• полковник Б. А. Штейфон (весна 1919)
• полковник Ф. Э. Бредов

• Начальники артиллерии дивизии:

• генерал-майор В. Ф. Кирей (до 8 ноября 1918)
• полковник В. А. Мальцов (с 11 ноября 1918)

Другие командиры

• Командиры бригад:

• генерал-майор Смирнов (до 22 ноября 1918)
• полковник В. К. Витковский (с 24 ноября 1918; с января 1919 начальник 3-й дивизии)
• генерал-майор Н. Н. Ходаковский (до 21 марта 1919)
• генерал-майор К. А. Кельнер (с сентября 1919)

• Командиры 2-го офицерского стрелкового полка:

• полковник Михаил Антонович Жебрак-Русакевич (Русанович) (22 апреля — 23 июня 1918; убит 23 июня по старому стилю (6 июля) 1918 во время 2-го Кубанского похода.
• полковник В. К. Витковский (24 июня — 24 ноября)
• полковник К. А. Кельнер (с 18 января 1919)
• полковник В. А. Руммель (до 21 мая в составе 3-й дивизии; до 11 октября 1919 в составе 3-й пехотной дивизии)
• Командир батальона 2-го офицерского стрелкового полка полковник В. К. Витковский (до 24.06.1918)

• Командир Конно-горной батареи капитан (полковник) Колзаков (декабрь 1917 — 27 мая 1919)
• Командир 1-го солдатского батальона полковник К. А. Кельнер (21.06 (4.07) — после 1.07 по новому стилю (14.07) 1918).
• Командиры 1-го пехотного солдатского полка:

• полковник К. А. Кельнер (после 1.07 по новому стилю (14.07) — 19.07.1918).,

• полковник Н. Н. Дорошевич (19.07 — начало августа 1918, или 19.07-14.08.1918)
• Командир 1-го пехотного солдатского полка — 83-го пехотного Самурского полка подполковник (полковник) К. Г. Шаберт (14.08.1918)
• Командиры 83-го пехотного Самурского полка:

• полковник Сипягин (14.08 — сентябрь 1918 год)
• подполковник (полковник) К. Г. Шаберт (сентябрь — 29.10.1918)
• полковник М. А. Звягин (29.10 — декабрь 1918)
• полковник Ильин (декабрь 1918 — 18.05.1919)
• полковник М. А. Звягин (18-21.05.1919)

• Командир Конно-горной батареи капитан Ермолов (с 27 мая — 13 июля 1919)
• Командир 2-го конного полка полковник И. Г. Барбович (1 марта — 7 июля 1919).

См. также

• Корниловский полк
• Алексеевский полк
• Категория:Дроздовцы

Литература

• Шишов А. В. Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона. М.: ЗАО Издательство Центрполиграф, 2012. — 431 с. — (Россия забытая и неизвестная. Золотая коллекция). ISBN 978-5-227-03734-3
• Гагкуев Р. Г. К истории дроздовцев //Дроздовский и дроздовцы. — М.: НП «Посев», 2006. — ISBN 5-85824-165-4
• Гражданская война и военная интервенция в СССР. Энциклопедия. М., "Советская Энциклопедия", 1983.
• Жигалов И. Дыбенко. Жизнь замечательных людей. Серия биографий. Выпуск 18. М., «Молодая гвардия». 1983.
• Деникин А. И. Очерки русской смуты. — Париж, 1921.
• Краснознамённый Киевский. Очерки истории Краснознамённого Киевского военного округа (1919-1979). Издание второе, исправленное и дополненное. Киев, издательство политической литературы Украины, 1979.
• Яроцкий Борис. Дмитрий Ульянов. М., «Молодая гвардия». 1977.
• Военный энциклопедический словарь. М., Военное издательство, 1984.
• Деникин А. И. Очерки русской смуты. — Париж, 1921. Том IV. Вооружённые силы Юга России. Глава X. Добровольческая армия и флот. Силы, организация и снабжение.
• Деникин А. И. Очерки русской смуты. — Париж, 1921. Том V. Вооружённые силы Юга России. Глава IV. Наступление ВСЮР летом и осенью 1919 года. Контрнаступление большевиков на Харьков и Царицын. Взятие нами Воронежа, Орла, Киева, Одессы.
• А. С. Кручинин, Е. А. Комаровский, Ю. А. Трамбицкий, А. В. Марыняк, Р. М. Абинякин, В. Ж. Цветков. Белое Движение. Исторические портреты М., 2006 «Издательство АСТ» ISBN 5-17-025887-9
• [www.swolkov.narod.ru/bdorg/index.htm Волков С. В. Белое движение в России: организационная структура М., 2000 г]
• [uploadbox.com/files/42b0719d1e Кравченко М. Дроздовцы от Ясс до Галлиполи]
• [www.voldrozd.narod.ru/lit/book.rar Витковский В. К. В борьбе за Россию". 1963]
• Шамбаров В. Е. Белогвардейщина.
• Туркул А. В.. [www.monarhist-spb.narod.ru/library/Turkul/Turkul-00.htm Дроздовцы в огне: Картины гражданской войны, 1918—1920 гг]
• А. Туркул. Дроздовцы в огне. Л.: Ингрия, 1991. Репринтное воспроизведение с издания 1948 года. - С. 18.
• Дроздовский М. Г.. [www.dk1868.ru/history/drozd_dnevn.htm Дневник]
• [web.archive.org/web/20021201022123/tewton.narod.ru/uniform/uniform-10.html Униформа инженерных войск Русской Армии XX век (1918—1924 гг.)]
• Матасов В. Д. Белое движение на Юге России. 1917-1920 годы. Впервые опубликовано: Монреаль, 1990 год.
• История гражданской войны в СССР, т. 3, стр. 250—251.
• sosof.narod.ru/skvo-2.htm СЕВЕРО-КАВКАЗЦЫ В БОЯХ ЗА РОДИНУ. КРАТКИЙ ВОЕННО-ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК О БОЕВОМ ПУТИ СЕВЕРО-КАВКАЗСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА. ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР, МОСКВА, 1966.
• И. Л. Обертас. Командарм Федько. Ордена Трудового Красного Знамени Военное издательство Министерства обороны СССР, Москва, 1973.
• Макаров П. В., Адъютант генерала Май-Маевского, 5 изд., Л., 1929; его же, Партизаны Таврии, М., 1960.
• Туркул А. В. Наша заря; Земля обетованная; Суховеи. Дроздовцы в огне: Картины гражданской войны, 1918-1920 гг. Лит. обраб. И. Лукаша (арх). 2-е изд. — Мюнхен: Явь и быль, 1947. — С. 7-39. — 288 с.
• Никитин Константин. Рыцарь Белого Воинства. Посев: журнал. — Москва: Посев, 2009. — В. 5. — С. 45-47.

Ссылки

• [whiterussia1.narod.ru/CITIZI/DROZD.HTM Дроздовская дивизия]
• [swolkov.ru/bdorg/index.htm Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура]
• [swolkov.ru/bdorg/bdorg03.htm Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. 3-й армейский корпус]
• [swolkov.org/bdorg/bdorg031.htm Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. 3-я пехотная дивизия]
• swolkov.org/bdorg/bdorg15.htm#1074 Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. Крымско-Азовский корпус.
• www.whiterussia1.narod.ru/index.html Сайт Белая Россия.
• www.whiterussia1.narod.ru/CITIZI/KRYMAZOV.htm Сайт Белая Россия. КРЫМСКО-АЗОВСКАЯ (Крымская) ДОБРОВОЛЬЧЕСКАЯ АРМИЯ (дивизия, корпус)
• swolkov.narod.ru/bdorg/bdorg23.htm#1450 Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. Самурский полк.
• swolkov.org/bdorg/bdorg02.htm#183 Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. 2-е артиллерийское ... — 2-й отряд... 2-й конный генерала Дроздовского полк.
• swolkov.org/bdorg/bdorg12.htm#904 Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. Дроздовская инженерная рота ... — Западная отдельная ... Дроздовская инженерная рота.
• swolkov.org/bdorg/bdorg031.htm#341 Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. 3-й стрелковый ... — 3-я Терская ... 3-я отдельная лёгкая батарея.
• swolkov.org/bdorg/bdorg011.htm#121 Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. 1-й Русский ... — 1-я Уральская ... 1-я конно-горная генерала Дроздовского батарея.
• swolkov.org/bdorg/bdorg09.htm#805 Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. Воронежский ... — «Генерал Духонин». Гаубичная батарея.
• swolkov.org/bdorg/bdorg09.htm#805 Сайт историка Сергея Владимировича Волкова. Белое движение в России: организационная структура. Воронежский ... — «Генерал Духонин». «Гвардеец». «Генерал Алексеев». Лёгкий бронепоезд ВСЮР и Русской Армии.
• Савченко В. А. Двенадцать войн за Украину. — Харьков: Фолио, 2006. Глава седьмая. Война белогвардейцев (белоказаков и вооружённых сил Юга России) против Красной Армии и махновского повстанчества в Украине (декабрь 1917 — ноябрь 1920). Первый этап — вызов атамана Каледина (декабрь 1917 — январь 1918).
• www.gipanis.ru/?level=1061&type=page Историко-культурное наследие Кубани. А. Бобков. К истории 2-го Таманского казачьего полка Кубанского казачьего войска в Гражданскую войну 1917-20 гг.
• www.grwar.ru/library/Goshtovt-Kirasiry_III/CM_38.html Русская армия в Первой мировой войне. Русская армия в Великой войне: Кирасиры Его Величества. Участие в Белом движении. ГЛАВА II. Отступление из Северной Таврии, на Ак-Манайских позициях. (По дневнику кн. И. М. Черкасского). 27 февраля - 5 июня 1919 г. Схема № 3.
• www.whiterussia1.narod.ru/index.html Сайт Белая Россия.
• Сайт Дом солнца. Восемнадцатый год.
• www.ruguard.ru/glossary/o-70.html Сайт Белая гвардия. Май-Маевский Владимир Зенонович
• www.grwar.ru/persons/persons.html Русская армия в Первой мировой войне. Русская армия в Великой войне: Картотека проекта.
• www.grwar.ru/persons/persons.html?id=3539 Русская армия в Первой мировой войне. Русская армия в Великой войне: Картотека проекта. Лесли Георгий Дмитриевич.
• www.grwar.ru/persons/persons.html?id=560 Русская армия в Первой мировой войне. Русская армия в Великой войне: Картотека проекта. Витковский Владимир Константинович.
• www.grwar.ru/persons/persons.html?id=2223 Русская армия в Первой мировой войне. Русская армия в Великой войне: Картотека проекта. Асташев Александр Васильевич.

Отрывок, характеризующий 3-я дивизия Добровольческой армии

Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.