Горжет

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Офицерский горжет»)
Перейти к: навигация, поиск

Горжет — первоначально стальной воротник для защиты шеи и горла. Горжет был частью старинных доспехов и предназначался для защиты от мечей и других видов холодного оружия. Большинство средневековых горжетов были простыми щитками для защиты шеи, которые носили под нагрудником и наспинником. Эти пластины поддерживали вес носимой на них брони и зачастую были оборудованы ремнями для крепления других частей доспеха.

С исчезновением лат горжет сохранился как символ «благородства» его обладателя (так как доспехи являлись символом рыцарства, то и горжет — элемент доспеха — указывал на рыцарский статус). Не удивительно, что в европейских армиях горжет стал знаком различия офицера. До конца XVIII века погоны и эполеты, как правило, не обозначали чин (звание). Эту функцию частично выполнял покрой формы одежды, а частично — горжет. По его расцветке и/или форме можно было определить чин (звание), а иногда — и полк, где служил офицер (например, в ВС России имперского периода Преображенский и Семёновский полки имели особые горжеты).

С распространением погон и эполет как знаков различия горжет потерял своё значение. Он стал декоративным элементом офицерской формы, обычно — парадной. С конца XIX века горжет (в отдельных странах) носят лишь военнослужащие (обычно офицеры) привилегированных частей в торжественных случаях. Одним из исключений являлся горжет полевой жандармерии вермахта (1933—1945).



Средневековье

В конце XIV — начале XV веков мастерство кузнецов-доспешников достигло такого уровня, что появилась возможность изготовления доспехов, полностью закрывавших тело владельца стальными пластинами — в том числе и шею, которая является одной из наиболее уязвимых частей тела и которая до этого защищалась только кольчужной бармицей либо кольчужным капюшоном. Первая пластинчатая защита шеи была использована в гранд-бацинетах. Позднее, с распространением арметов, пластинчатая защита шеи стала неотьемлемым их элементом и крепилась, как правило, на сам шлем. В пехоте подобная конструкция применения не имела, так как пехота в то время крайне редко надевала латные доспехи, довольствуясь бригандинами.

С середины XV века, с распространением саладов различных форм, горже, с добавлением к нему защиты подбородка, эволюционировало в бувигер. Он был очень популярен как у кавалерии, так и в пехоте. При этом, несмотря на разнообразие форм самих саладов, бувигеры под них использовались также и в пехоте, вместе с бригандными доспехами. В хрониках Жана Фруассара существует масса примеров тому, причём бувигеры зачастую использовались даже лучниками, вероятнее всего как трофеи.

К началу XVI века, с распространением огнестрельного оружия, латная защита шеи постепенно выходит из употребления, главным образом потому, что появление огнестрельного оружия делает её неэффективной. Однако в составе сперва максимилиановских, а далее поздних латных доспехов горже было неотъемлемой частью уже кирасы, к которой оно крепилось на плавающих заклёпках. Арметы и бургиньоты XVI века ковались таким образом, чтобы горже заходило под их защиту шеи, и образовывали надёжную защиту. Горже вышло из употребления только одновременно с кирасами, и произошло это к концу XVII века. Доспехи кирасиров этого элемента защиты были лишены.

Россия

В регулярной армии Петра I офицеры в качестве знаков различия имели горжет, трехцветный бело-сине-красный шарф с серебряными и золотыми кистями, офицерский пояс и шпагу с вызолоченным эфесом. Офицерский горжет имел форму полумесяца с государственным гербом в центре, надевался под воротник, прикреплялся шнурками к эполетам и пуговицам. Отменён в 1859 году, оставлен (как знак отличия) для ношения только обер-офицерам лейб-гвардии Преображенского и Семеновского полков и 1-й батареи лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, которые имели пожалованные Петром I знаки за отличие в бою под Нарвой 19 ноября 1700 года (знак представлял собой выбитую на горжете надпись «1700 19NO»). С 1864 года подобные знаки было приказано носить в строю офицерам 1-го военного Павловского училища. В 1884 году право ношения офицерского знака различия распространено на штаб-офицеров и генералов.

В 16991716 годы расцветка горжетов была следующая:

Чин Цвет поля Цвет обода Цвет герба
Прапорщик Серебро Серебро Серебро
Подпоручик Серебро Золото Серебро
Поручик Серебро Серебро Золото
Капитан Серебро Золото Золото
Майор Золото Золото Серебро
Подполковник Золото Серебро Золото
Полковник Золото Золото Золото

См. также

Горжетка


К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Горжет"

Отрывок, характеризующий Горжет

– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?