Охват (посёлок)
| Посёлок
Охват
|
О́хват — посёлок в Пеновском районе Тверской области, центр Охватского сельского поселения.
Расположен в 25 км к юго-западу от Пено, на берегу озера Охват, железнодорожная станция на линии Бологое — Великие Луки.
История
До 1903 года на месте посёлка Охват был только один дом, в котором жила семья лесника Шушманова. Рядом простиралось поле, где он сеял овёс и яровую пшеницу. Само место называлось Стоячее — деревня стояла как раз у самого узкого перешейка через озеро Охват. Именно здесь, у моста, вода в половодье не текла вниз, как должно было бы быть, ведь через озеро протекает река Западная Двина, а как бы стояла на одном месте. По наблюдениям Д. Н. Анучина, это происходило из-за того, что «... вода Волкоты подпирает воду верхней части озера, повышая тем её уровень у устья рек (Нетесьмы, Горянки, верхней Двины)... Весною, по рассказам, разлив идёт снизу и продолжается дней 12; даже летом в Стоячем после дождя мы имели случай убедиться, что течение там по поверхности направлялось вверх». При строительстве железной дороги Бологое — Великие Луки (1902 — 1904 годах) началась и застройка посёлка.
Когда появились бригады строителей, незамедлительно в посёлок приехали и крупные лесопромышленники (Баранов, Захдышев, Рысскафеев). Началась заготовка и сплав леса, было построено четыре лесопильных завода. Затем промышленник Калеев построил паровую мельницу и установил пилораму. Купцы (Савин, Скабло, Соколовский) организовали бойкую торговлю. Им принадлежали магазины и два трактира в посёлке Охват.
В 1913 году здесь основали трёхгодичную школу (до этого в волости была одна Давыдовская школа, основанная в 1869 году), в которой работали два учителя и обучались 53 человека (34 мальчика и 19 девочек). Директором был А. Г. Рождественский. Учебный год начинался в конце сентября — начале октября и заканчивался в конце апреля — начале мая в связи с тем, что дети привлекались на сельхозработы, а старшие — на лесозаготовки. В сентябре 1923 года в Охвате была создана первая пионерская организация. Кудряшов Н. И., один из первых Охватских пионеров, вспоминал: «Организатором первого пионерского отряда был комсомолец Поликахин Алексей Яковлевич. В дружине тогда было 57 человек. В их число входили Баканова Антонина, Кудряшов Николай, Турчин Иван и другие. В то время в пионерскую организацию принимали всех детей пионерского возраста, независимо от того, ходили они в школу или нет /.../ В то время пионерская дружина делилась на отряды, а отряды — на звенья. В звене было 10 — 15 человек. Интересной и содержательной была жизнь пионеров. Регулярно проводились пионерские сборы. На них приглашались старшие товарищи, которые устраивали для пионеров интересные беседы. При отряде были организованы драматический, хоровой, спортивный кружки. Ребята давали концерты для населения. Был организован свой пионерский лагерь на берегу озера. Ребята жили в шалашах, которые делали сами. Днём пионеры работали, а вечером веселились у пионерских костров, пекли картошку, варили уху из наловленной рыбы, играли в игры и пели песни, первые пионерские песни того времени. Особенно любили петь «Здравствуй, милая картошка». У пионеров были шефы, рабочие местных организаций. Они ежемесячно отчисляли денежные суммы (по 25 рублей) на счёт пионерской организации. На эти деньги были приобретены барабан, горн, пионерское знамя. Даже сшили всем пионерам единую пионерскую форму. И когда отряд пионеров под дробь барабана и звуки горна проходил по улицам посёлка, родители любовались своими детьми, а те, кто не вступил ещё в пионеры, завидовали пионерам. В 1926 году для 45 ребят была организована поездка в город Осташков. Там побывали на кожзаводе, электростанции, в монастырях, а вечером очень весело провели время в городском саду: смотрели постановку городского театра, а также для нас играла музыка духового оркестра». К 1929 году в Давыдовской волости было 7 пионерских отрядов с общим количеством 367 пионеров, два из них — в Охвате. Подчинялись они Волдетбюро юных пионеров Давыдовской волости, затем всё руководство пионерской организацией перешло Пеновскому райкому комсомола.
В 1920 году Охват — центр одноимённого сельсовета, в 1924 — 1925 годах — Давыдовской волости Осташковского уезда. К 1924 году была застроена центральная часть посёлка: улицы Советская и Рабочая. Но в этом же году после большого пожара в центре поселка сгорели все постройки (дома, магазины, склады). В 1930-е годы Охват стал быстро развиваться. Железнодорожная станция имела большой удельный вес в отгрузке леса, пиломатериалов. В посёлке была сплавная контора, которая занималась сплавом крупного леса на экспорт по реке Западная Двина. Часть населения занималась промыслами: горшечным, портняжным, сапожным, валяльным. К 1940 году посёлок Охват разросся.
По улице Советской стояли двухэтажные дома (Соколовых, Кривошеевых), тротуары были деревянные. Работали леспромхоз, колбасный цех, красильня, баня, почта, был даже свой тир. В районе «Камчатки» (так местные жители называют отдалённую часть посёлка) находилась больница с родильным отделением. Перед самой войной была построена деревянная двухэтажная школа — десятилетка, в начале войны в ней был развёрнут госпиталь. На том месте, где сейчас расположена контора лесничества, стояло двухэтажное здание. В нём располагались ФЗО (школа фабрично-заводского обучения) и пионерский лагерь (в летнее время).
Годы войны
Во время Великой Отечественной войны станция Охват имела большое стратегическое значение: здесь располагались воинские части, армейские склады, госпиталь, полевые армейские мастерские. Перед тем, как немцы заняли Охват (а это случилось 11 октября 1941 года) посёлок был почти полностью сожжён. Жгли свои, чтобы немцам негде было квартировать. От посёлка осталось всего несколько домов на улице Переездная и в Тарном переулке. Повсюду сиротливо чернели печные трубы.
По словам местных жителей (Корниловой А. С., Васильева В. И.), сожжение посёлка было вынужденной мерой. Если бы немцы обосновались в Охвате, жертв среди мирного населения было бы намного больше. Большинство охватцев жило в то время в землянках, обустраивая их кто как мог. Зима 1941-го года была суровая. Корнилова А. С. вспоминает: «Однажды на станции разбомбили эшелон со снарядами. Снаряды рвутся, осколки от них во все стороны разлетаются, а мы их собираем и руки греем. Осколки-то горячие были, а мы постоянно мёрзли. И ещё всё время хотелось есть. В начале войны выдавали по 200 грамм хлеба. Хлеб был пополам с овсом. А когда немцы пришли, и этого не стало. Когда бомбы попадали в озеро, собирали убитую рыбу. Перекапывали огороды — вдруг какая картошинка осталась. А если находили мёрзлую или полусгнившую — вот радость! Весной и летом полегче было. Ели щавель, лебеду, толчёную кору. Особенно было страшно, когда пришли немцы. У кого куры, поросята остались — всех поотбирали». Рассказывала об этом и А. И. Сафонова из деревни Лауга: «Немцы ещё не так злобствовали, а вот когда финны пришли, те свирепствовали, их больше немцев боялись. И немцы, и финны отбирали всю живность. Поросят, кур, уток стреляли, а коров угоняли. Однажды у Насти Семёновой корову угнали, а корова-то от них сбежала и через несколько дней домой вернулась». В освобождении Охвата от фашистов принимали участие 925-й стрелковый полк (925 сп), 141-й отдельный танковый батальон (141 отб), 67-й отдельный лыжный батальон (67 олб). На левом берегу озера Охват были расположены немецкая зенитная батарея (в районе моста) и пулемётное гнездо (на горе около дома Костенковых). На подступах к мосту (на Мысу) тоже был пулемётный расчёт. Часть наших войск продвигалась в сторону моста и попала под обстрел этого расчёта. Вечером 13 января рота автоматчиков с кличем «Ура!» устремилась на позиции гитлеровцев, проходившие по крутому, обрывистому берегу.
Фашисты открыли огонь из миномётов и пулемётов. Мины пробили лёд во многих местах, вода заливала лёд и снова застывала коркой. Автоматчики не смогли сходу взять вражеские позиции, и вынуждены были пролежать на льду озера до наступления темноты, а затем отступить. Много наших бойцов тогда погибло...
Известные люди в Охвате
В посёлке родились и жили:
- Лукин Н. Д., участник Великой Отечественной войны, награждён орденом Ленина, орденом Красной Звезды, многими медалями;
- Яковлев А. И., герой — партизан, совершивший подвиг на Смоленской земле;
- Алексеев Д. А. (подполковник) — участник битвы под Москвой, награждён двумя орденами Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени, четырнадцатью медалями;
- Андреев О. И. (Алексей Тверской) — писатель (сейчас проживает в Германии).
С 1973 года в п. Охват жил Скрипилов Г. Н., участник битвы под Москвой, награждён орденом Ленина, орденом Александра Невского. Орденом Ленина за доблестный многолетний труд были награждены стрелочники ст. Охват Добролюбов Г. Т. и Смирнов Н. С..
Современность
В 1997 году в посёлке 273 хозяйства, 595 жителей. Администрация сельского поселения, леспромхоз, межлесхоз, лесничество, средняя школа, ДК, библиотека, фельдшерско-акушерский пункт, отделение связи, 5 магазинов, братская могила воинов, павших в Великой Отечественной войне (захоронено 154 человека). На территории Охватского СП в деревне Бдынь — археологические памятники: 7 стоянок эпохи неолита, 4 курганные группы славянского времени. В 2012 году нет ни леспромхоза, ни межлесхоза.
Напишите отзыв о статье "Охват (посёлок)"
Ссылки
- [region.tverlib.ru/cgi-bin/fulltext_opac.cgi?show_article=2216 Электронный энциклопедический справочник «Тверская область».]
Отрывок, характеризующий Охват (посёлок)
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
