Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона (фильм)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Охота на тигра»)
Перейти к: навигация, поиск
Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона
Жанр

детективный фильм
триллер
драма

Режиссёр

Игорь Масленников

Автор
сценария

Владимир Валуцкий

В главных
ролях

Василий Ливанов
Виталий Соломин
Борислав Брондуков
Виктор Евграфов

Оператор

Анатолий Лапшов
Юрий Векслер

Композитор

Владимир Дашкевич

Кинокомпания

Киностудия «Ленфильм».
Творческое объединение телевизионных фильмов

Длительность

203 мин.

Страна

СССР СССР

Язык

русский

Год

1980

Предыдущий фильм

Шерлок Холмс и доктор Ватсон

Следующий фильм

Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей

IMDb

ID 0229922

К:Фильмы 1980 года

«Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона» — советский телефильм 1980 года.

Вторая часть телевизионного сериала по мотивам рассказов Артура Конан Дойля о Шерлоке Холмсе. Фильм состоит из трех серий: «Король шантажа», «Смертельная схватка», «Охота на тигра», по мотивам рассказов Артура Конан Дойля «Конец Чарльза Огастеса Милвертона», «Последнее дело Холмса», «Пустой дом», а также небольших эпизодов из рассказов «Случай с переводчиком»[1], «Серебряный»[2] и «Москательщик на покое»[3]. Телепремьера на Центральном телевидении — в сентябре 1980 года.





Сюжет

«Король шантажа»

Холмс и Ватсон возвращаются из Мэнор-хауса в Лондон на поезде и обсуждают недавно раскрытое преступление и смерть некоего лорда Хаксли.

Дома Холмс получает письмо от своего старшего брата Майкрофта — сотрудника МИД и члена так называемого клуба молчальников «Диоген»; в письме он просит о встрече. Холмс замечает, что даром дедукции, с помощью которого он умело раскрывает преступления, Майкрофт наделен гораздо сильнее своего брата.

Встреча с братом проходит в клубе «Диоген», где запрещены разговоры, но в специальном кабинете, где можно говорить. Майкрофт отдает письмо некой леди Евы Брэкуэлл, в котором она просит избавиться от козней Чарльза Милвертона — самого подлого преступника Лондона, шантажиста и вымогателя. Во времена Пуританской Англии Милвертон раздобыл переписки замужних женщин с любовниками и предлагал их выкупить за неплохую сумму. За многие годы король шантажа нажил себе особняк с охраной и обслуживающим персоналом, а также уважение в обществе. Теперь он надумывает погубить леди Брэкуэлл. Пока идёт разговор, за Холмсом и Ватсоном с улицы наблюдает маркёр Прайс.

Чарльз Милвертон, извещенный о том, что мистер Холмс будет защищать леди Брэкуэлл, наносит сыщику визит и открывает ему все свои темные делишки, в том числе смерть лорда Хаксли, умершего после прочтения злосчастных писем. После неудачной попытки обыскать Милвертона Холмс выгоняет подлеца.

Единственный выход исполнить просьбу леди — ограбить Милвертона и уничтожить все компрометирующие письма. Благодаря своим прекрасным способностям гримироваться, Холмс устраивается к Милвертону в качестве лудильщика и выведывает все слабые места охраны. Ночью Холмс и Ватсон проникают в его поместье. По дороге они оставляют улики: Холмс, вырезая на стеклянной двери замок, оставляет следы своей крови, а Ватсон — следы на полу, которые он безуспешно пытается свести.

В кабинете Милвертона Холмс находит ящик с письмами, но, почуяв неладное, прячется вместе с Ватсоном. Шантажист приходит в кабинет и читает некую шифровку. Под ней написана монограмма из четырёх шпаг в виде литеры «М». К Милвертону приходит некая дама, и тот решает, что это служанка, желающая скомпрометировать хозяйку. Но гостьей оказывается леди Хаксли — очередная жертва его махинаций. Хаксли убивает короля шантажа и, забрав шифровку, удаляется, а Холмс с Ватсоном, фактически ставшие свидетелями, сжигают письма и тоже уходят. Им удается ускользнуть от прислуги, но садовнику удаётся сдёрнуть с ноги перелезавшего через стену Ватсона туфлю.

Наутро Холмс получает письмо с угрозами и монограммой, аналогичной той, что была в шифровке, и замечает, что за ними наблюдает маркёр. Об убийстве Милвертона узнаёт полиция. Ватсону еле удаётся сжечь вторую туфлю, когда их посещает Лестрейд. Инспектор просит Холмса помочь в деле об убийстве, но сыщик отказывается заниматься расследованием убийства подлеца и негодяя. Леди Хаксли, которой Холмс и Ватсон наносят визит, заявляет, что монограмма ей незнакома, но впоследствии присылает Холмсу шифровку.

«Смертельная схватка»

Сыщик понимает, что шифровка состоит из фамилий преступников, начинающихся на литеру М. Среди опасных людей Холмс приводит в пример Себастьяна Морана — полковника в отставке и уважаемого человека, а в действительности опасного преступника, стрелка и картежника. Холмс и Ватсон посещают клуб «Багатель», в котором Моран был завсегдатаем, они решили его выследить. В клубе Холмс получает записку с просьбой о встрече. Сыщик удаляется, а Ватсон остается наблюдать за Мораном.

Холмса привозят в особняк Милвертона. В кабинете убитого его встречает высокий, горбящийся человек. Это профессор Мориарти — «Наполеон» преступного мира, глава мощной криминальной организации, известной всей Европе, в ней как раз состоял Милвертон и состоит Моран. Мориарти догадался, что Холмс присутствовал в доме шантажиста во время убийства, а шифровку забрал не Скотленд-Ярд, а именно Холмс, сорвав тем самым планы организации. Воспользовавшись моментом, Холмс оглушает профессора, забирает отнятый револьвер и уходит, сказав, что у Мориарти нет на него улик.

В то время, когда Холмс беседовал с профессором, в клубе «Багатель» Ватсон стал свидетелем неприятной сцены. Молодой аристократ Рональд Адэр, играющий в паре с полковником Мораном, обвинил того в шулерстве. Но тот, заставив его замолчать, требует спокойно поделить выигрыш. В отместку Адэр, чья игра была честной, вернул деньги проигравшим. Вернувшись домой, Ватсон рассказывает все Холмсу. Холмс говорит, что они оба попали в руки настоящей преступной организации, и оставаться в Лондоне небезопасно. Холмс, дав указания Ватсону, сбегает. Бандиты устраивают в доме пожар, и Ватсон еле его тушит, пожертвовав двумя коврами.

На следующий день Ватсон уходит, и, оставаясь незамеченным, садится в нужный кэб, управлял которым Майкрофт. Слившись с толпой, доктор встречает Лестрейда и просит о защите Рональда Адэра, упомянув имя Себастьяна Морана. С Холмсом доктор встречается в купе. Тот догадывается, что люди Мориарти устроили засаду. Проехав определенное расстояние, друзья сходят с поезда. Им удается перебраться на континент, в Швейцарию. Там они поселяются в отеле, заведует которым Петер Штайлер-младший. Хозяин их радостно встречает, узнав Холмса: сыщик помог ему избежать каторги, когда Штайлер украл голову Купидона.

В Швейцарии Холмс узнает, что банда Мориарти разгромлена. Он с Ватсоном отправляется посетить одну из прекрасных местных достопримечательностей — Рейхенбахский водопад. Сыщик отмечает, что это «отлично выбранное место» и ощущает обречённость, в то время как доктор Ватсон, полный положительных эмоций, не понимает сложности ситуации. К водопаду прибегает мальчик-посыльный и отдает Ватсону записку с просьбой ко врачу-англичанину осмотреть больную чахоткой. Доктор вынужден удалиться.

Холмс остается один. Он знал, что Мориарти будет жаждать мести и простого убийства Холмса ему недостаточно. Он приехал в Швейцарию за Холмсом и подгадал место поединка именно на водопаде. При встрече с профессором Холмс просит у него несколько минут, чтобы написать последнее письмо, тот ему позволяет. Записку сыщик оставляет во фляжке рядом со своей верхней одеждой.

Начался смертельный поединок. Профессор Мориарти в совершенстве владел приемами борьбы баритсу и надеялся скоро победить Холмса, но тот тоже неплохо владел этой борьбой. Вернувшийся в отель Ватсон понял, что записка — отвлекающий манёвр. Взяв с собой револьвер, он кинулся обратно к водопаду, а за ним Петер с ружьем. Между тем поединок продолжался. Мориарти тянул Холмса к краю обрыва, чтобы погибнуть с ним вместе. Когда исход схватки был близок, Холмс обнаружил появившегося на месте событий стрелка — полковника Морана: тот появился, когда Ватсон ушёл. Из последних сил цеплявшийся за Холмса Мориарти соскальзывает со скалы и гибнет в водопаде, а Холмс остаётся висеть на краю обрыва на руках. Моран стреляет по пальцам Холмса, и тот с воплем срывается с обрыва. Моран уходит. Прибегает Ватсон и находит только вещи друга. Раздается выстрел, но это был прибежавший на помощь Петер. Оба они оплакивают Холмса. Ватсон читает предсмертную записку, в которой Холмс говорит, что раскрыл главное дело своей жизни, также он просит позаботиться о несчастном Рональде Адэре.

«Охота на тигра»

Ватсон собирается закончить дело Холмса и решает защитить молодого аристократа Адэра. Он переодевается в католического патера и направляется в клуб «Багатель» наблюдать за Адэром. К несчастью, Ватсона узнает посетитель клуба мистер Меррей, когда-то лечившийся у него. В это время маркёр Прайс требует отдать часть выигранных денег у Адэра, но тот отказывается. Ватсон отправляется за Адэром на кэбе, но выходит он из него уже в своем обличии. Это была вторая неудача. Третьей неудачей стало то, что Ватсона запомнил лакей, когда тот хотел узнать, дома ли Адэр. Хозяин же заперся в комнате, чтобы посчитать карточные долги. Через некоторое время его найдут застреленным.

Этой же ночью к Ватсону врывается наряд полиции из Скотланд-Ярда. «Командуют парадом» Грегсон и Лестрейд. Судя по показаниям свидетелей (Меррей, кебмен, лакей), а также уликам (костюм падре и пуля 9 калибра), Ватсон является главным подозреваемым в убийстве сэра Рональда Адэра. Также Лестрейд отмечает причастность доктора к убийству Чарльза Милвертона, так как приметы убийцы были схожи с Ватсоном (это отметил ещё Холмс). На месте преступления Ватсон пытается намекнуть на то, что убийство совершил Моран, но Грегсон сразу же исключил эту версию, поскольку Лестрейд был у полковника и сказал ему про Адэра, плюс Моран всё ещё находится на континенте. Таким образом у инспектора Лестрейда есть все основания заключить Ватсона под стражу, но ввиду их неплохих отношений инспектор просит его до окончания следствия лишь не покидать Лондон. По дороге домой Ватсон, проходя мимо толпы зевак, случайно сбивает стопку больших книг в руках одного маленького старичка. Доктор помогает ему собрать их. Дома Ватсон пребывает в отчаянии из-за того, что он не завершил последнее дело Холмса. Тут к нему приходит тот старичок с книгами, чтобы отблагодарить Ватсона, миссис Хадсон приносит доктору чай. Когда Ватсон оборачивается, старичок с книгами превращается в живого Шерлока Холмса!

Доктор и миссис Хадсон падают в обморок. Холмс с помощью нашатырного спирта приводит их в сознание. Чуть не потерявший рассудок Ватсон жаждет узнать, что же произошло. Холмс уже месяц живёт у Майкрофта и вынужден скрываться. Тут он замечает маркёра, тот быстро исчезает. Холмс дает Ватсону очередной план действий: идти к Лестрейду и сказать, что у доктора появились новые сведения насчет убийства, затем попросить инспектора приготовить наряд полиции рядом с домом, который находится прямо напротив дома 221-Б, где Ватсон должен быть в определенное время; условным знаком для полиции должен быть свисток. Миссис Хадсон же должна слушаться Майкрофта.

Идущего обратной дорогой Ватсона подбирает на кэбе Холмс, и они прибывают в намеченный заброшенный дом. Оттуда прекрасно видно окно комнаты Холмса. Ватсон замечает куклу Холмса, изготовленную из воска, которая ещё и двигается, скрытно управляемая Майкрофтом и миссис Хадсон. Тут Холмс и Ватсон слышат шаги и прячутся. Это оказывается полковник Моран, явившийся застрелить воскового Холмса. Он делает свой выстрел, затем происходит стычка с настоящим Холмсом. Ватсон оглушает полковника, Холмс свистит в свисток. Прибывает Лестрейд с нарядом, и Холмс с Ватсоном сдают им Морана, взятого с поличным. Холмс заявляет, что именно Моран убил Адэра из ружья, изготовленного немецким мастером по заказу Мориарти, стреляющего практически бесшумно пулями 9 калибра. Холмс удивляется, как полковник мог попасться на такую элементарную ловушку, но Моран требует не издеваться над ним и в отношении него действовать только согласно закону. Лестрейд признаёт это справедливым и уводит полковника.

Дома Холмс рассказывает историю своего «воскрешения». То, что письмо Ватсону — это ловушка, Холмс понял сразу. Ниже края обрыва сыщик обнаружил уступ, а вскоре показался профессор Мориарти. Холмс удивился его благородству, когда тот позволил ему написать письмо. Во время поединка Мориарти тянул Холмса к краю обрыва, где и был тот самый уступ. На исходе битвы сыщик замечает Морана. Мориарти гибнет в водопаде. Чтобы Моран решил, что он победил, переступивший на уступ Холмс позволяет полковнику прострелить ему руку, которую позже пришлось серьёзно лечить. Таким образом Холмс инсценировал свою смерть и наблюдал за тем, как Ватсон его оплакивал. Умирать Холмсу было не время, но и воскресать тоже. Он знал, что полковник вернется в Лондон для мести Адэру, и последовал туда же, но жил у Майкрофта.

Холмс и Ватсон совершили великое дело, освободили Великобританию от великой преступной клики: шантажиста Чарльза Милвертона, профессора Джеймса Мориарти и полковника, «охотника на тигров», Себастьяна Морана. Ватсон по-прежнему считает себя виновным в смерти Адэра, но Холмс утешает его: «Мы виноваты в смерти несчастного Адэра». «С буквой „М“ мы уже разобрались», — делает заключительный вывод Холмс. Следующая буква — «N», и в качестве примера Холмс приводит леди «Неизвестность». Тут миссис Хадсон говорит, что Холмса ожидает какая-то леди.

В ролях

В главных ролях

«Король шантажа»

«Смертельная схватка»

«Охота на тигра»

Съёмки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
  • Рейхенбахский водопад многие считают плодом фантазии Артура Конан-Дойля, однако он существует на самом деле недалеко от швейцарского города Майрингена. Около водопада находится мемориальная доска, посвящённая Шерлоку Холмсу. В «роли» Рейхенбахского водопада в фильме снят Гегский водопад в Абхазии.[4].
  • Монетный двор Новой Зеландии ввёл в обращение серию серебряных двухдолларовых монет, посвящённых рассказам о Шерлоке Холмсе, на реверсе которых используются кадры из фильма[5].
  • В фильме достаточно часто мелькают ленинградские пейзажи — например, Ботанический сад БИН РАН (эпизод в оранжерее), выставочный зал «Цветы», Малая Октябрьская железная дорога, Витебский вокзал и т. д. В качестве «особняка Милвертона» снят знаменитый Коттедж в Александрийском парке Петергофа.
  • Борис Клюев, игравший старшего брата Шерлока Холмса Майкрофта, на самом деле на 9 лет моложе Василия Ливанова.
  • В фильме «Смертельная схватка» Холмс, сидя в купе поезда, читает номер «Таймс», датированный 14 января 1914 года.
  • Фотографии из картотеки Холмса являются вставленными в паспарту кадрами из фильмов ужасов 1920—1940 гг. В частности в «Охоте на тигра» хорошо различимы Чезаре из «Кабинета доктора Калигари» и Лон Чейни-старший из «Призрака оперы».
  • Винтовка, из которой стреляет полковник Моран у Рейхенбахского водопада, — это система Марлин образца 1889 года с заново изготовленным прикладом[6]

Съёмочная группа

Версия на видео

В 1980-е годы в СССР фильм выпущен на лицензионных видеокассетах изданием «Видеопрограмма Госкино СССР». В России в 1990-е годы выпущен на VHS кинообъединением «Крупный план», с 2000 года — изданием «Ленфильм Видео» со звуком Hi-Fi-Stereo, и в системе PAL.

Реставрированная версия

  • Полная реставрация изображения и звука фильм выпускался на DVD в 2002 году фирмой «Twister» и в 2007 году киновидеообъединениям «Крупный план».

Напишите отзыв о статье "Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона (фильм)"

Примечания

  1. Знакомство с братом Шерлока, Майкрофтом
  2. Упоминание о чесночном соусе в начале первой серии
  3. Рассказ Ватсона о кирпичной стене в серии «Король шантажа»
  4. [www.221b.ru/geoPart4.htm Интернет-памятник фильму «Приключения Шерлока Холмса и Доктора Ватсона»]
  5. [www.newzealandmint.com/dsales/dshop.mv?screen=product&cat=4&product=fc1177cc Sherlock Holmes Silver Coin Set]  (англ.)
  6. [www.imfdb.org/wiki/Adventures_of_Sherlock_Holmes_and_Dr._Watson,_The#Marlin_1889 The Adventures of Sherlock Holmes and Dr. Watson — Internet Movie Firearms Database — Guns in Movies, TV and Video Games]

Литература

  • Игорь Масленников. Бейкер-стрит на Петроградской / Любовь Аркус. — СПб.,: «Сеанс», 2007. — 255 с. — ISBN ISBN 978-5-367-00592-9.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона (фильм)

– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.
Он, тот медлитель Кутузов, которого девиз есть терпение и время, враг решительных действий, он дает Бородинское сражение, облекая приготовления к нему в беспримерную торжественность. Он, тот Кутузов, который в Аустерлицком сражении, прежде начала его, говорит, что оно будет проиграно, в Бородине, несмотря на уверения генералов о том, что сражение проиграно, несмотря на неслыханный в истории пример того, что после выигранного сражения войско должно отступать, он один, в противность всем, до самой смерти утверждает, что Бородинское сражение – победа. Он один во все время отступления настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России.
Теперь понять значение события, если только не прилагать к деятельности масс целей, которые были в голове десятка людей, легко, так как все событие с его последствиями лежит перед нами.
Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.