Оцуп, Николай Авдеевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Оцуп Николай Авдеевич»)
Перейти к: навигация, поиск
Николай Оцуп
Дата рождения:

23 октября 1894(1894-10-23)

Место рождения:

Царское Село

Дата смерти:

28 декабря 1958(1958-12-28) (64 года)

Место смерти:

Париж

Гражданство:

Российская империя, Франция

Род деятельности:

поэт, переводчик

Направление:

акмеизм

Язык произведений:

русский

Никола́й Авде́евич О́цу́п (в стихотворениях современников, упоминающих его фамилию, представлены оба ударения; 23 октября 1894, Царское Село — 28 декабря 1958, Париж) — русский поэт и переводчик, известен также успешной организаторской и издательской деятельностью в России и в эмиграции. Брат поэтов Георгия Раевского и Сергея Горного.





Биография

Он Родился в семье Авдея Марковича Оцупа и Елизаветы Семеновны (Рахили Соломоновны) Зандлер. Окончил Царскосельскую Николаевскую гимназию; после окончания, в 1913 г., заложив золотую медаль, уехал учиться в Париж, где посещал лекции А. Бергсона, оказавшего сильное влияние на молодого Оцупа. Под влиянием Бергсона и Гумилёва начинает писать стихи. По возвращении на родину был зачислен на историко-филологический факультет Императорского Петроградского университета, одновременно проходя воинскую службу в запасном полку.

После Октябрьской революции был приглашен Горьким в издательство «Всемирная литература» в качестве поэта-переводчика, где познакомился с Николаем Гумилевым и Александром Блоком; переводил Р. Саути, Дж. Н. Г. Байрона, С. Малларме. Наряду с Гумилёвым и М. Лозинским был организатором воссоздания «Цеха поэтов», в издательстве которого вышел первый сборник стихотворений Оцупа, «Град» (1921).

После расстрела Гумилёва принял решение покинуть Россию и осенью 1922 года выехал в Берлин, где содействовал переизданию трёх альманахов «Цеха поэтов» и выпуску четвёртого. Вскоре перебрался в Париж, где выпустил второй стихотворный сборник «В дыму» (1926), послуживший вступлением к следующему произведению Оцупа, поэме «Встреча» (1928). Восточноевро­пейский институт в Бреслау издал его исследо­вание «Die neueste russische Dichtung» (1930, «Новейшая русская поэзия»).

В 1930 году основал журнал «Числа», посвященный вопросам литературы, искусства и философии и послуживший стартовой площадкой для множества молодых представителей русской эмигрантской литературы. В 1939 году вышел единственный роман Оцупа, «Беатриче в аду» — о любви богемного художника к начинающей актрисе.

Во время Второй мировой войны служил добровольцем во французской армии, арестован в Италии и больше полутора лет находился в плену, совершил два побега из концлагерей (второй стал успешным) и с 1943 года принимал активное участие в итальянском Сопротивлении, за что был удостоен военных наград. По окончании войны начал преподавать в парижской Эколь Нормаль, где в 1951 им была защищена докторская диссертация, посвященная Гумилёву, первая значительная научная работа о поэте; подготовил к печати том «Избранного» Гумилёва. В 1950 выпустил монументальный «Дневник в стихах. 1935—1950», поэму лирико-эпического плана, написанную десятистрочными строфами и призванную передать определяющее свойство эпохи — её эклектизм, исключающий возможность последовательного энциклопедичного обзора века. Последняя прижизненно опубликованная работа — поэма «Три царя» (1958).

Скоропостижно скончался от разрыва сердца, похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Посмертно издан двухтомник стихотворений Оцупа «Жизнь и смерть» (1961, Париж), два сборника его исторических и публицистических работ. В России наиболее полное издание вышло в 1993: Оцуп. Н. А. Океан времени. Спб, Logos. "Его стихи ведут от описания к размышле­нию, бывают — в основном, в поэмах и стихотворном дневнике — подробны и повествователь­ны. В них русская литература всегда становится предметом размышлений или объектом для сравнения. Дантовская Беатриче, о которой Оцуп говорит в стихах, романе и статьях, являет для него «самый смелый синтез философии, богословия и реальнейшей здешней челове­ческой любви" («Литературные очерки», с. 136).[1]

Подробная биография, история семьи, семейное дерево в книге:Рудольфа Оцупа:.[2]

Сочинения

  • Град, 1921, 2-е изд. — Berlin, 1922, ре­принт Letchworth, 1976
  • В дыму, Paris, 1926
  • Встреча, Paris, 1928
  • Die neueste russische Dichtung, Breslau, 1930
  • Беатриче в аду. Ро­ман, Paris, 1939
  • Дневник в стихах, 1950
  • Три царя. Пьеса, Paris, 1958
  • Жизнь и смерть. В 2-х тт., Paris, 1961
  • Современники. Статьи, Paris, 1961
  • Литературные очерки, Paris, 1961
  • Океан времени. Стихотворения. Дневник в стихах. Статьи и воспоминания о писателях. Спб, Logos; Голубой всадник, Дюссельдорф. 1993.

Напишите отзыв о статье "Оцуп, Николай Авдеевич"

Примечания

  1. Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. — М. : РИК «Культура», 1996. — XVIII, 491, [1] с. — 5000 экз. — ISBN 5-8334-0019-8.. — С. 300.</span>
  2. Рудольф Оцуп. Оцупы — моя семья. Генеалогическое исследование. Издание второе, исправленное и дополненное. Тель-Авив. 2007. — 152 с.; 73 илл., 1 вклейка.
  3. </ol>

Ссылки

  • [imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1364 «В дыму», 1926: факсимильное воспроизведение с дарственной надписью Павлу Павловичу Муратову]
  • [kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Uch_zav/Nik_Gimn/NGU_Otsup.htm Биография и стихотворения]
  • [www.c-cafe.ru/days/bio/8/069.php Биография и стихи Н. Оцупа]
  • [www.krugosvet.ru/articles/73/1007300/1007300a1.htm Статья в «Кругосвете»]
  • [www.vekperevoda.com/1887/otsup.htm Николай Оцуп] на сайте «Век перевода»
  • Рудольф Оцуп. Оцупы — моя семья. Генеалогическое исследование. Издание второе, исправленное и дополненное. Тель-Авив. 2007. — 152 с.; 73 илл., 1 вклейка.

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Оцуп, Николай Авдеевич

– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
Тихон не любил ездить верхом и всегда ходил пешком, никогда не отставая от кавалерии. Оружие его составляли мушкетон, который он носил больше для смеха, пика и топор, которым он владел, как волк владеет зубами, одинаково легко выбирая ими блох из шерсти и перекусывая толстые кости. Тихон одинаково верно, со всего размаха, раскалывал топором бревна и, взяв топор за обух, выстрагивал им тонкие колышки и вырезывал ложки. В партии Денисова Тихон занимал свое особенное, исключительное место. Когда надо было сделать что нибудь особенно трудное и гадкое – выворотить плечом в грязи повозку, за хвост вытащить из болота лошадь, ободрать ее, залезть в самую середину французов, пройти в день по пятьдесят верст, – все указывали, посмеиваясь, на Тихона.
– Что ему, черту, делается, меренина здоровенный, – говорили про него.
Один раз француз, которого брал Тихон, выстрелил в него из пистолета и попал ему в мякоть спины. Рана эта, от которой Тихон лечился только водкой, внутренне и наружно, была предметом самых веселых шуток во всем отряде и шуток, которым охотно поддавался Тихон.
– Что, брат, не будешь? Али скрючило? – смеялись ему казаки, и Тихон, нарочно скорчившись и делая рожи, притворяясь, что он сердится, самыми смешными ругательствами бранил французов. Случай этот имел на Тихона только то влияние, что после своей раны он редко приводил пленных.
Тихон был самый полезный и храбрый человек в партии. Никто больше его не открыл случаев нападения, никто больше его не побрал и не побил французов; и вследствие этого он был шут всех казаков, гусаров и сам охотно поддавался этому чину. Теперь Тихон был послан Денисовым, в ночь еще, в Шамшево для того, чтобы взять языка. Но, или потому, что он не удовлетворился одним французом, или потому, что он проспал ночь, он днем залез в кусты, в самую середину французов и, как видел с горы Денисов, был открыт ими.