Ошакты

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ошакты (каз. ошақты) — одно из древних племен тюрков. Их история начинается с 13—14 в.в. Потомок Жалманбета, сын Байдибек батыра. В том веке Байдибек батыр был великим воином тюркских племен. Байдибек был верным и воинственным воином Темирлана (хромой Темур). Байдибек батыр Токтамысу помог завоевать Алтын Орду. А сын Жалманбет воевал с Жонгарами, Калмыками, Киргизскими манапами. Байдибек помог построить Темирлану в городе Яссы мавзолей Яссауи, Арстанбаб и т.д. История гласит, что Темирлан очень уважал Байдибека и его сына Жалманбета за воинство и умения. До этого времени рода "Ошакты" были великие войны как Шеге, Санырык, Тастемир и.д. До казахских ханств, после Абылайхана (Аблмансур) род "Ошакты" был великими воинами. Нынешнее время "Ошакты" казахских родов из Старшего Жуза. Кочевали в нижнем течении Таласа, юго-восточных отрогах Каратау. В конце XIX в. их число достигло 20 тыс. человек. По подсчёту М. Тынышпаева их численность в 1917 г. достигала 70 тыс. чел. [1] Уран «Бахтияр».

Ошакты – один из значительных родов Старшего жуза. Первые сведения об ошактах даются в хронике Масуди «Тарих и Абулхаирхани», относящейся к ХV в. О древности племени ошакты убедительно свидетельствуют народные генеалогические предания, впервые обработанные замечательным исследователем казахской старины М.Тынышпаевым. Согласно этим данным родоначальник племени – Ошакты — являлся сыном Абака, внуком легендарного Майкы-бия и правнуком Уйсуна, от которого ведут начало все основные племена Старшего жуза. Отсюда следует, что предки ошакты входили на равных правах в уйсунский племенной союз III в. до н.э., сыгравший огромную роль в этногенезе не только казахского, но и многих других народов Центральной Азии. Из этого рода произошел знаменитый батыр Санырық, герой битвы с калмыками при Буланты в 1725 года.

По архивным источникам дореволюционного времени племя ошакты проживало в основном в Аулиеатинском, Чимкентском и Ташкентском уездах и насчитывало 2000 семейств. По подсчёту М. Тынышпаева их численность в 1917 г. достигала 70 тыс. чел.





Внутреннее деление

Племя ошакты по казахской родословной делится на 4 основных подразделения: байлы, коныр, аталык, тасжурек, которые, в свою очередь, подразделяются на рода:

  1. Байлы (или Байназар): Сүзік (Созақ), Байсары, Қасқа, Қабыл.
  2. Қоңыр (Қойназар): Шуылдақ, Алдатаңатар, Жамантымақ, Түлкіші.
  3. Аталық (Бекназар): Жолымбет (Көбек, Төбет, Бердісүгір), Келімбет (Құрман), Әлімбет (Бидалы, Биғұлы)
  4. Тасжүрек (Ақназар): Қосан, Солағай, Сейіт, Тоқтыауыл, Қараман, Келменбет, Бөлек, Тас, Тілеу, Қайқы, Таз, Кенже.

Представители рода

  1. Батыр Саңырық — герой битвы с калмыками при Буланты в 1725 года.
  2. Улбике акын — акын, искусный импровизатор, чудесная певица, превосходная домбристка, разносторонне талантливая красавица.

Напишите отзыв о статье "Ошакты"

Примечания

  1. [art-kaz.kz/auxpage_oshakty Ошакты]. Проверено 27 января 2013. [www.webcitation.org/6EE3Ki0pl Архивировано из первоисточника 6 февраля 2013].

Литература

  • Востров В.В., Муканов М.С. «Родоплеменной состав и расселение казахов (конец XIX – начало XX в.в.)», Издательство «Наука» Казахской ССР, Алма-Ата, 1968, 256 с.


Отрывок, характеризующий Ошакты

Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.