Ошанина, Елена Николаевна (революционерка)

Елена Николаевна Ошанина
Псевдонимы:	Катя, Анна
Дата рождения:	12 июня 1874(1874-06-12)
Место рождения:	село Покровское Малоархангельский уезд, Орловская губерния, Российская империя
Дата смерти:	после 1935
Место смерти:	Казань?, РСФСР, СССР
Гражданство:	Российская империя Российская империя→ СССР СССР
Образование:	Гимназия
Вероисповедание:	православие
Партия:	Народники, партия социалистов-революционеров
Основные идеи:	народничество, демократический социализм
Род деятельности:	профессиональная революционерка, учительница, фельдшер

Елена Николаевна Ошанина (12 июня 1874 года в с. Покровском Малоархангельский уезд Орловская губерния Российская империя - после 1935 года Казань? СССР) - русская революционерка-народница, член партии эсеров.

Дочь видной русской революционерки Оловенниковой (Ошаниной) Марии Николаевны, племянница русских революционерок Натальи и Елизаветы Оловенниковых.

Биография

Единственный ребёнок в семье представителя старинного дворянского рода, чиновника Орловской контрольной палаты Николая Дмитриевича Ошанина и дочери богатого орловского помещика Марии Николаевны (в девичестве Оловенниковой). Мать, увлёкшись народническими идеями уехала в 1875 году в Санкт-Петербург, а отец семейства умер весной 1878 года, когда дочке шёл четвёртый год. Поэтому воспитанием девочки занималась бабушка - Любовь Даниловна Оловенникова.
После окончания Орловской гимназии, проработала 4 года учительницей.
Поступила на фельдшерские курсы в Саратове. В 1899 году участвовала в революционных кружках учащихся, хранила и распространяла запрещённую литературу, печатала прокламации.
В 1902 году по приговору Саратовской судебной палаты за участие в политической демонстрации 5 мая 1902 года в Саратове, сослана в ссылку на поселение и водворена на территорию Аскызской инородческой управы Минусинского уезда Енисейской губернии.
В 1904 году была снова арестована и посажена в Минусинскую тюрьму, где пробыла 5 месяцев.
Затем бежала за границу в Швейцарию и жила до июня 1905 года, после чего нелегально вернулась в Россию.
Вступила в партию социалистов-революционеров и работала в Черниговской и Казанской губерниях под кличками «Катя» и «Анна».
В 1906 году арестована и сидела в Казанской тюрьме год до суда. Казанской судебной палатой приговорена к 4 годам тюрьмы за «бродяжничество» и к 2 годам крепости за противоправительственную пропаганду среди крестьян. Когда открыла своё настоящее имя, то Казанский окружной суд 13 мая 1909 года в Чистополе осудил за побег с поселения на 3 года каторги. По апелляции Казанская судебная палата отменила этот приговор, принимая во внимание амнистию 1905 года, и оставила в силе приговор 1907 года.
В 1909 году была освобождена и работала фельдшером до 1917 года.
Член Общества бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Автор воспоминаний.

Заслуги

С 1924 года получала персональную пенсию РСФСР.

Литература

• Воспоминания «Из тюремных скитаний». - «Каторга и ссылка», 1923. № 6. С.119-136.

Ссылки

[interpretive.ru/dictionary/1085/word/oshanina-elena-nikolaevna]

Отрывок, характеризующий Ошанина, Елена Николаевна (революционерка)

Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.