Ошвинцев, Михаил Константинович

Михаил Константинович Ошвинцев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Подпольщик Ошвинцев М. К.</td></tr>
Председатель Богословского горного округа
1921 — 1924 год
Заместитель председателя Уральского областного Совета народного хозяйства
1924 — 1927 год
Кандидат в члены ЦК ВКП(б)
19 декабря 1927 — 26 января 1934 года
Председатель Свердловского городского Совета
январь — апрель 1929 года
Председатель Исполнительного комитета Уральского областного Совета
апрель 1929 — ноябрь 1933 года
Предшественник:	Кабаков, Иван Дмитриевич
Преемник:	Головин, Василий Фёдорович
Рождение:	1889(1889) Российская империя Российская империя, Пермская губерния
Смерть:	1939(1939) СССР СССР, ГУЛАГ
Партия:	РСДРП(б) (с 1917)
Образование:	3-летняя начальная школа
Профессия:	рабочий, политик
Военная служба
Годы службы:	1918-21
Звание:	военком
Командовал:	24-й особый полк (3-я армия)
Сражения:	Гражданская война

Михаил Константинович Ошвинцев (1889, Пермская губерния — 1939, ГУЛАГ) — революционер, хозяйственный деятель, кандидат в члены ЦК ВКП(б), председатель исполкома Уральской области (1925—1928).

Биография

Михаил Ошвинцев родился в посёлке Бисерского завода Пермской губернии в 1889 году в семье рабочего. В раннем детстве потерял отца, погибшего от несчастного случая на работе, вскоре мать вторично вышла замуж и покинула Бисерть, оставив своего сына на попечение деда — Пётра Кузьмича Ошвинцева.

Окончил 3-летнюю начальную школу в поселке Бисерть, после чего, в 14 лет, начал работать на Бисерском металлургическом заводе. Проработал на этом заводе 15 лет, последнее время — в качестве доменного мастера.

Участник Первой русской революции 1905—1907 годов — сдружился с политиками Ермаковым, Вялых, Костарёвым, Просвирниным. Член РСДРП(б) с марта 1917 года, возглавил Бисерскую большевистскую организацию.

В 1917 году Ошвинцев был избран членом исполкома Совета Бисерского завода. В 1918 году он стал военкомом 24-го особого полка в 3-й армии РККА, а затем — членом реввоенсовета 10-й армии Южного фронта. В одном из боёв, когда он был уже комиссаром, был тяжело ранен и после многомесячного лечения в госпитале был уволен из армии.

Член Лысьвенского райметаллправления. В 1921—1924 годах Ошвинцев был председателем Богословского горного округа, а также председателем Тюменского городского Совета народного хозяйства (СНХ). В 1924—1927 годах он являлся заместителем председателя Уральского СНХ.

В 1924—1928 годах Михаил Ошвинцев состоял членом делового совета Лысьвенского горного округа, а также — председателем треста «Уралмет» (1927—1929). В 1927—1934 годах он являлся кандидатом в члены ЦК ВКП(б).

Изучив состояние местной металлургии, М. К. Ошвинцев пришел к выводу, что на Урале необходимо создать коксовую металлургию, сосредоточить производство на нескольких крупных современных заводах. Осенью 1925 года при Уралсовнархозе было создано Уральское бюро по проектированию металлозаводов: в первую очередь бюро занялось проектами Магнитки, Уралмаша, Уралвагонзавода. В декабре 1925 года Ошвинцев подписал постановление Уральского СНХа о выборе площадки для строительства Магнитогорского металлургического комбината. Пятилетний план развития черной металлургии, разработанный в 1928 году в Уралмете под руководством М. К. Ошвинцева, явился первым техническим и экономическим обоснованием комплексного развития черной металлургии на Урале.

В 1929—1930 годах Ошвинцев был председателем исполкома Свердловского горсовета, а позже, в 1930—1933 годах — председателем исполкома Совета всей Уральского области. С 1934 по 1937 год он был членом Комиссии советского контроля при СНК СССР и руководителем Группы строительных материалов и строительства Комиссии.

Михаил Ошвинцев был арестован 21 июня 1937 года по обвинению в организации «право-троцкисткого блока» на Украине. В 21 июля он был осуждён к 10 годам лишения свободы. Умер в тюрьме (или был расстрелян). В 1956 году реабилитирован посмертно.

В 1933 году в серии из 4-х теплоходов построен на Сормовском заводе существовало судно под названием «Михаил Ошвинцев» (в 1937 году переименован в «Николай Ежов», а с 1939 года «Георгий Седов»).

Семья

Сын: Аркадий

Литература

• Уральская историческая энциклопедия. 2-е изд. — Екатеринбург: Академкнига, 2000.
• Вершинин Г. Я. Михаил Ошвинцев. Свердловск, 1971.
• Бакунин А. В., Шапошников Г. Н.. Институт истории и археологии УрО РАН, 1998—2004.

Отрывок, характеризующий Ошвинцев, Михаил Константинович

– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.